Андрей Лебедев - Конец света
Этот случай можно было проверить. Семь лет назад Лариса Старцева и вправду попала в аварию на Рублевском шоссе, когда «Волгу» с черными военными номерами подрезал какой-то лихой бизнесмен на «Гелентвагене». И после этого инцидента, когда Лариса получила сотрясение мозга, генерал взял себе другого шофера, кстати, нерусского, из азиатов, потому как русские очень любят лихачить, а азиаты — они люди степенные и неторопливые.
— Значит, ты, Узбек, служил у Алексея Петровича Старцева шофером… — не то с вопросительной, не то с утвердительной интонацией, при этом глядя куда-то в пол и перебирая свои вечные четки, повторил Ходжахмет.
— Да, господин, я служил у Алексея Петровича, то есть у генерала, служил я, — закивал Саша.
— А скажи, Узбек, — не глядя на Сашу, продолжил Ходжахмет, — скажи, разговаривал ли ты с госпожой, когда возил ее?
— С Ларисой Александровной? — переспросил Саша.
— Да, с Ларисой Александровной.
— Случалось, мы и разговаривали, — как можно естественнее ответил Саша. — Бывало, генерал меня на целый день жене отдавал — съездить туда-сюда, а на Рублевском шоссе пробки огромные, бывало, в этих пробках настоишься по часу, а то и по два, вот и разговаривали мы с ней, бывало.
— И о чем же вы разговаривали? — тихо спросил Ходжахмет.
— О разном, — пожал плечами Саша, — о разном разговаривали.
— Ну а о себе что жена генерала рассказывала? — настойчиво выпытывал Ходжахмет.
— Рассказывала, что сама она из Ульяновска, что с мужем познакомилась после того, как брат ее с афганской войны не вернулся, что фронтовой дружок брата приехал к ним с матерью в Ульяновск проведать их, да и влюбился, и женился на сестре дружка своего боевого…
Ходжахмет напряженно улыбался в бороду, и его темно-коричневые сильные пальцы нервно перебирали четки.
— А брата убили, что ли? — спросил Ходжахмет.
— Нет, вроде как без вести пропал.
— В плен к нашим? — спросил Ходжахмет.
— Я не знаю, — ответил Саша.
— И она, то есть Лариса Старцева, она про брата что-то знала? Про его судьбу?
— Не знаю, мы об этом не говорили, — ответил Саша.
— Скажи, Узбек, а они с генералом мирно жили, не ссорились? Не обижал Старцев Ларису Александровну?
— Нет, вроде как не обижал, — удивленно ответил Саша, — они всегда как два голубка, Лешенька, Ларисонька, звонили друг дружке непрерывно по мобильному, все целовались, как молодые.
— А детей у них не было?
— Нет. Детей вот не было, — ответил Саша и добавил потом: — У генерала после ранения проблемы какие-то со здоровьем были.
В общем, душевно так поговорили они — Саша с Ходжахметом.
Потом тот на Сашину личную жизнь разговор резко перевел, спросил, не женат ли тот сам? Где родственники живут, где воевал, что повидал?
Здесь Саша все по заученной легенде выдал.
Не женат. Не участвовал. Не был. Не имел. Не привлекался.
— А как же ты, полуграмотный прапорщик, барбос ты этакий, как же ты на староанглийском языке пьесу Шекспира написал? — в конце беседы спросил Ходжахмет.
— Не знаю, господин, — растерянно ответил Саша, — само как-то получилось.
* * *После этой беседы Ходжахмета с Сашей во дворце Правителя произошли еще три беседы…
Одна — сразу после того как Саша вышел от Хозяина — состоялась между Ходжахметом и Алжирцем.
Другая — между Алжирцем и Сашей, когда Алжирец вышел от Ходжахмета.
А потом и между главными персонажами — Сашей и Ходжахметом…
* * *— Будешь пока у меня шофером служить, — сказал Саше Ходжахмет.
Саша безмолвно склонил голову в знак самой почтительной покорности. И руку не позабыл к левой стороне груди прижать при этом.
— Будь по-твоему, повелитель, — вымолвил он.
— Иди в гараж, там бери любую машину, и сегодня будешь весь день жену мою возить, — сказал Ходжахмет. — Куда она скажет, на базар, по магазинам, куда ей надо, туда и отвезешь, а то засиделась она у меня дома, заскучала, бедняжка.
* * *В Резервной ставке тем временем настал момент временного двоевластия.
И Данилова грызла теперь досада.
Растяпы Гречушников и Долгов не убили Старцева сразу, как хотел того Данилов, а захотели, чтобы все было по правилам, чтобы расстрелять только после голосования, чтобы, когда все генералы Ставки обсудят предъявленную ему «черную метку» и большинством вынесут вердикт «повинен смерти», только тогда поставить Командующего к стенке… Эх, всегда все заговоры рушатся только по причине нерешительности исполнителей.
Всегда.
Вот и Долгов с Гречушниковым стали медлить, вместо того чтобы сразу — бац — и дело с концом, а они решили сперва арестовать Командующего, посадить его в камеру до голосования… И вот — дотянули в своей нерешительности до того, что верные Старцеву Ерохин, Грабец и Мельников уволокли Старцева из-под стражи, что завязалась потом перестрелка, в которой погибли генералы Гречушников, Мижулин и Луговской…
Теперь Ставка практически превратилась в две ставки.
Верхний, так называемый шестой, уровень, где находился пульт дальней связи, контролировали теперь люди Данилова.
Нижележащий «пятый» уровень, где был главный компьютер Управления Боевыми Информационными Системами, был весь в руках людей Старцева.
«Четвертый», жилой, уровень тоже заняли даниловцы…
А в «третьем», где были энергетические системы — дизеля, вентиляционные насосы жизнеобеспечения, емкости с дизтопливом, — здесь засел генерал Задорожный, который хоть и колебался, но больше склонялся в сторону законной власти, то есть в сторону Старцева.
Такой в ставке получился бутерброд.
Данилов понимал, что, покуда он не взял ставку под свой полный контроль, покуда не уничтожил Старцева и его сторонников, ни о каких переговорах с Ходжахметом речи не могло идти. Но время не ждало.
И Данилов послал радиограмму Ходжахмету, в которой предлагал начать переговоры о почетных условиях сдачи. Одновременно он дал радио на ракетный крейсер К-653…
Ходжахмет непременно должен был клюнуть на предложение — выменять ценную информацию на гарантии безопасности Данилова с последующим предоставлением ему комфортных и богатых условий проживания во дворце где-нибудь на Майорке или на Кипре… Ходжахмет не мог устоять против предложения обменяться баш на баш. Ты мне гарантии, а я тебе выдам шпиона в сердце твоей ставки, и не только шпиона, но и имя главного изменника, который уже занес руку с ножом, чтобы ударить в спину.
* * *Ходжахмет размышлял над сделанным Заир-пашой резюме по поводу перевода со староанглийского пьесы, в состоянии откровения написанной Узбеком.
Здесь и без комментариев Заир-паши было понятно, что в пьесе Узбека речь идет не о заговоре во дворце датского короля, а о событиях, происходящих теперь во дворце Ходжахмета и в Резервной ставке Командующего войсками Российской Федерации.
Ходжахмет прочитал еще раз:
В послании изменника измены яд получишь ты.И бойся,Ведь заразен он — предательства спирит,А потому убойся жалаТого, кто лишь вчера тебя по-братски обнимал,Его кинжалаСталь крепка и ядовита.
Ходжахмет задумался…
Послание изменника — это радиограмма от Данилова.
Он изменник.
Он предал своего Командующего, предал свою армию и свое Отечество. Предал свою веру.
Но яд предательства заразен… В этой строчке явно намек на ситуацию в ставке самого Ходжахмета. Это явный намек на то, что ближайший товарищ Ходжахмета готов предать его и, вступив в сговор с врагом, скинуть своего Правителя для того, чтобы занять его место.
Кто этот друг-предатель?
Здесь для Ходжахмета никаких неясностей не было.
Он давно уже ощущал, как Алжирец завидует ему.
А зависть — это верный признак ненависти.
«Надо кинуть ему кость, — подумал Ходжахмет, — надо дать ему Лидию. Это отнимет время. Сладострастник набросится на вожделенное мясо и на два или на три дня выбудет из борьбы. А кроме того, Лидия отнимет у Алжирца ненависти. Он размякнет от любви. А любовь отнимает у ненависти питающие ее соки».
* * *Когда Саша понял, что ему предстоит увидеться с Катюшей, он очень забеспокоился, выдержит ли она испытание этой встречей.
Ведь ни в коем случае нельзя выдать себя.
Везде стоят камеры наблюдения.
И сможет ли Катюша сохранить самообладание?
Это только в кинокартине Лиозновой «Семнадцать мгновений весны» разведчику показали жену, которую он не видел десять лет. Но там его жену готовили к такому свиданию, провели с нею работу. А Катюша… Она увидит Сашу как бы вдруг.
