Пётр Кожевников - Год людоеда. Игры олигархов
— Здравствуй, Федя! — Софья с ласковой улыбкой приняла объятия Данилыча. — Ты никак приехал на Стасика посмотреть? Пойдем, он там уже блистает. Здравствуй, Зиночка! — Морошкина заметила Зинаиду, покорно сидящую возле открытой двери среди расшумевшихся ребятишек. — Снова в строю?
— Да, Сонюшка. — Жена Федора протянула руки к подошедшей однокласснице. Они поцеловались. — Ничего, скоро у нас будет приют, тогда я буду там, как клуша, кудахдать, а эти рейды уступлю нашей отважной молодежи.
— Ну?! — обрадовалась Софья. — Как же это у вас получилось? Смотрите, я вам сразу человек двадцать направлю! Примете?
— Пока не знаю. Только сегодня помещение смотрели. Представляешь, нашелся-таки в нашем отечестве меценат детства! Такие хоромы нам подарил, что впору рехнуться от счастья! — Тон врача был благожелательный, но на жену он смотрел с укором. — Правда, пока даже не верится, что все это наше, что все это для ребятишек!
— Я что-нибудь не то сказала? — робко спросила Зинаида. — Я же думала…
— Боимся сглазить, — постарался снять напряжение Борона. — Я, во-первых, посмотреть, а потом сразу заберу наших братьев: Боря мне необходим для работы, а Олежке уже спать пора. Ты считаешь, ему так необходимо смотреть этот мордобой?
— Конечно нет! Я и Боре сказала, что мальчику еще рано такие посиделки устраивать! — Морошкина взяла Данилыча под руку. — Ну что, пошли, а то все прозеваем! Зинуля, а ты чего, с нами?
— Я при детях! — Женщина обреченно развела руками и тотчас засмеялась: — Да нет, Морошка, просто я не выношу этой бойни!
Глава 20. Дорогие товарищи!
Телефонный звонок вырвал его из липких объятий депрессивного сна. О чем слагался сон, чье присутствие еще не подавляло его тяжестью увиденного, — он уже не помнил.
А въяве ли звучал звонок? Тит Львович подозрительно осмотрелся в поисках аппарата, который никак не соглашался объявиться, и в этой странной игре вполне могло таиться продолжение сновидений. А как же мягкий мужской голос, который спокойно, даже с некоторым утешением доверяет ему историю о трагедии в метро, о которой он, оказывается, до сих пор ничего не ведал? Впрочем, нет, пожалуй, именно сейчас, внимая вкрадчивому голосу, Тит Засыпной вроде бы и вспоминал об очередной катастрофе, происшедшей на этот раз в подземном царстве метрополитена. Но голос-то не во сне, да и чей, неужели это сам?..
— Мы знаем о вашей большой, полезной работе. — Голос, подобно маслу, проникал в наиболее потаенные закоулки его сознания.
Засыпной без удивления запечатлел, что почти не различает слов, которые использует сановный собеседник, те же из них, которые оказывается в состоянии опознать, не успевает сохранить в памяти.
Если он удостоен беседы столь значительной фигуры, значит, не зря копошится на этом свете? Титу показалось, что сейчас он услышит какое-то самое важное напутствие в своей жизни, как вдруг он с раздражением ощутил себя переходящим в другую программу, — может быть, в сон? Да, но о чем это? Где он теперь? Неужели это его собственный кабинет? И это не сон? Он что, всего лишь проснулся? Какая досада!
Тит Львович воспринимал пятиэтажный каркас задуманного десять лет назад заводского профилактория как остановленный в своем развитии зародыш. Если раньше он называл это сооружение без крыши и коммуникаций долгостроем, то в последнее время упоминал о непосильном для завода объекте как о «никогданестрое».
Глядя из окна своего кабинета на вертикальные железобетонные сваи, Тит Засыпной вспоминал о боевых отечественных ракетах, столь же уныло направленных в призрачное небо. Обратив внимание на сваи однажды в сумерках, Тит нашел в них намек на каменных идолов, бесстрастно созерцающих происходящие вокруг безобразия.
Засыпной часто фантазировал на тему невоплощенного здания, иногда представляя строительство успешно завершенным. Действительно, до чего здорово было бы устроить торжественное открытие столь важного для трудового человека объекта, пригласить губернатора, депутатов городского собрания, руководителей других предприятий (если они еще остались) и, конечно, тьму этой нечисти под общим названием «представители СМИ».
И вот при всем этом авторитетном скопище Тит вручает ножницы ветерану производства, а тот, вновь ощутив себя советским тружеником, непреклонным комсомольцем военных сороковых годов, под гимн города и шквал аплодисментов перерезает шелковую ленту.
— Дорогие товарищи! — начинает свое обращение директор завода имени капитана Немо к участникам торжественной церемонии открытия профилактория. — Благодаря неутомимой заботе родной коммунистической партии о здоровье и работоспособности советских граждан мы имеем счастливую возможность открыть сегодня для всех людей, связавших свою судьбу с нашим заводом, двери этого уникального медико-оздоровительного учреждения. Лечитесь, отдыхайте на здоровье, уважаемые коллеги!
Каким значительным козырем в предстоящей предвыборной кампании на пост губернатора города мог стать пуск этого объекта! Хотя в целом управление городом явилось бы лишь началом его стремительного восхождения. Недаром ведь Засыпной вторгся в ряды коммунистов в самую непопулярную для них пору. Но он-то ведь буквально всей своей кожей чувствует, что скоро, ой как скоро вернутся ребята в черных кожанах и наведут-таки в стране (да и в мире, черт подери!) надлежащий порядок!
Что делать, если иначе на этой бурой от крови земле и не бывает! Тому живой (пока) пример — хроника последнего десятилетия, в течение которого любые общегосударственные вопросы со всеобщего одобрения и при всеобщем ликовании неизменно решаются по наиболее пагубному для страны и людей варианту. Позже, конечно, население уныло ворчит на тех, кого еще вчера величало гениальными и бессмертными, освободителями и пророками, и с повторяющимся единством низвергает в прах своих недавних кумиров. А еще позже замороченный народ вновь устанавливает разбитые памятники на пустующие пьедесталы и называет растерзанных и растоптанных властителей невинными жертвами и даже святыми.
Все эти нехитрые и, очевидно, вечные законы Тит Львович успел очень вовремя понять и не исключал в перспективе резкой смены места своего жительства, а возможно, даже гражданства. Безусловно, для всего этого потребуются деньги, огромные суммы, и их предстоит где-то взять, причем сделать настолько умело, чтобы не сменить элитную (как нынче принято выражаться) шестикомнатную квартиру в центре Санкт-Петербурга (по-партийному — Ленинграда) на переполненное в десять раз помещение, где ни для кого не будет иметь значения твой высокий статус, оставленный на столь желанной теперь воле. Скорее, даже наоборот, каждый заключенный будет стараться именно на тебе сорвать свой мстительный гнев.
Обогатиться можно в сфере бизнеса, а вот удержать свое состояние надежнее, пожалуй, на рельсах политики. Засыпной прекрасно понимает, что любой серьезный и перспективный политик является актером театра масок и никому никогда, зачастую даже после его, как правило, скоропостижной смерти, не удается запечатлеть его настоящего лица. Примерами такой судьбы стали некоторые достаточно близкие Титу Львовичу люди, в судьбе которых ему удалось принять непосредственное участие, те, у кого он состоял когда-то доверенным лицом во время предвыборной лихорадки, а позже, если все получалось, помощником депутата того или иного уровня.
До чего безбожно эти будущие слуги обворованного и вынужденно ворующего народа лгали на встречах с избирателями (и Тит вместе с ними, а то и больше них!), заведомо зная, что даже при самых благоприятных обстоятельствах они не смогут выполнить ни одного предвыборного обещания, данного этим, по большому счету, все-таки неисправимо доверчивым людям. Причина же обмана была вполне банальной: их предстоящая деятельность никоим образом не будет связана с судьбой этих бабушек и дедушек, на чьи голоса в основном и делается расчет при составлении несбыточной программы…
— Все это, дружище, лирика: возможные ходы в твоей непростой и рискованной игре, а что для нас сейчас самое главное? — Засыпной вышел из-за стола и приблизился к своему портрету, выполненному художниками для проведения агитационной кампании. — Главное для нас с тобой — удержаться в директорском кресле на этом затонувшем судостроительном заводе.
Тит внимательно посмотрел на своей портрет: да, как все-таки отличается лицо выдающегося человека от простых смертных! Хотя при поверхностном взгляде это и не всякий заметит! До чего все-таки высшие силы (а он верит в них и знает, что таковые существуют) тонко продумали моменты видового отличия! Казалось бы, такой же, как все, а вот и не такой! И сразу даже не сообразишь, что же в его лице самое главное, в чем он, этот пароль величия? Властный подбородок? Волевые глубокие морщины, прорезавшие его в общем-то (не только по мнению самого Засыпного) довольно моложавое лицо, несмотря на нависший над ним полтинник. Он, кажется, ни у кого и не встречал такого рода морщин: они идут от переносицы по щекам и скрываются под подбородком. Полное впечатление, что это сделала не природа, а какой-то косметолог. А глаза? Ну действительно, редкий человек не способен уловить этот огонь реформатора, который их так оживляет даже на этом безжизненном холсте.
