Джеффри Линдсей - Декстер в деле
Как вам объясненьице: мы с Пассажиром решили, что Вайсс попробует напасть на детей, потому что на его месте мы бы поступили именно так? Вряд ли жена это правильно воспримет. Поэтому я решил испробовать сильно разбавленную версию правды.
— Это, э… тот, кто дом вчера взорвал. У меня было предчувствие, что он опять попытается.
Рита в недоумении подняла глаза.
— Ну, понимаешь, украсть детей, чтобы мне навредить…
— Ты ведь даже не настоящий полицейский! — В ее голосе прозвучало подлинное возмущение, как будто Вайсс своими действиями покусился на самое главное правило. — Зачем ты ему?!
Хороший вопрос, особенно с учетом того, что в ее мире (и, строго говоря, в моем мире тоже) обычным лаборантам кровная месть не грозит.
— Думаю, из-за Деборы, — сказал я. В конце концов, она-то настоящий полицейский, и к тому же здесь ее нет и возражать некому. — Она за ним охотилась, когда ее ранили, и я тоже с ней был.
— И что, теперь он на моих детей охотится?! — изумилась Рита. — Потому что Дебора хотела его арестовать?!
— Преступный мозг, — сообщил я. — Нам их логику не понять.
Хотя мне-то как раз его логика была понятна. В данный момент преступный мозг размышлял о том, что могло бы обнаружиться в машине у Вайсса. Этот тип не рассчитывал бежать… есть вероятность, что в машине у него отыщется какой-то ключ, указание, куда он отправится и что сделает дальше. Больше того, там может быть какой-нибудь ужасный намек на меня, указующий окровавленный перст. Надо немедленно осмотреть его машину, пока Лир занят, а остальные копы еще не подъехали.
Рита все еще выжидающе смотрела на меня, и я сказал:
— Он чокнутый! Мы, наверное, никогда не поймем, что он думал. — Это ее почти убедило, так что, руководствуясь мыслью о том, что лучшая защита — скорейшее отступление, я кивнул на машину Вайсса. — Вдруг там что-то важное осталось. Пока эвакуатор едет…
С этими словами я обогнул машину Риты и оказался у распахнутой двери автомобиля Вайсса.
Спереди — обычный мусор, как в любой машине. На полу валяются обертки от жевательной резинки, бутылка воды на сиденье, пригоршня монеток в пепельнице — для платных шоссе. Никаких мясницких ножей, разделочных пил или бомб — вообще ничего интересного. Я уже хотел залезть внутрь и проверить бардачок, как вдруг заметил большой блокнот на заднем сиденье. Альбом для эскизов, как у художников, а из него торчат несколько вырванных страниц, и все это перетянуто широкой резинкой. Чей-то голос в Камере Обскура Декстера воскликнул: «Бинго!»
Я вылез и попробовал открыть заднюю дверцу машины. Застряла, не открывается из-за удара о Ритин автомобиль. Тогда я забрался коленками на переднее сиденье, ухватил блокнот и потянул к себе. Поблизости взвыла сирена; я быстро шагнул прочь от машины Вайсса и подошел к Рите, прижимая блокнот к груди.
— Что это? — спросила она.
— Не знаю, — сказал я. — Посмотрим?
И, ничего такого плохого не думая, снял резинку.
Вырванная страничка вылетела из блокнота и опустилась на асфальт. Эстор тут же схватила ее.
— Как похож на тебя!
— Не может быть! — воскликнул я, вытягивая у нее из рук листок.
Может, может. Отличный рисунок: нарисован некто по пояс, в этакой героической позе, вроде Рэмбо, с огромным окровавленным ножом в руках.
Никаких сомнений: на рисунке был я.
Глава 27
Мне довелось любоваться этим восхитительным сходством с самим собой всего лишь пару секунд, потому что дальше все случилось разом. Коди сказал:
— Клево!
Рита попросила:
— Дай посмотреть!
И, самое замечательное, — приехала «скорая». Все смешалось, и в воцарившейся суете мне удалось засунуть свой портрет в блокнот, а мое маленькое семейство отвлечь на врачей, для краткого, но тщательного осмотра. Хотя медикам очень не хотелось этого признавать, им все-таки не удалось обнаружить ни оторванных конечностей, ни разбитых лбов, ни даже внутренних органов всмятку, так что в конце концов Риту и детей пришлось отпустить с миром.
Повреждения у Ритиного автомобиля были в основном поверхностные: разбита фара, помято крыло, — и я усадил все семейство в машину. Обычно Рита завозила детей в группу продленного дня и возвращалась на работу, однако существует неписаное правило, по которому, если на вас с детьми напал маньяк, на работу можно не ехать, поэтому жена решила отвезти их домой — отдыхать от случившегося. Поскольку Вайсс по-прежнему был на свободе, мы решили, что и мне стоит к ним присоединиться, в качестве защитника. Так что они тронулись, а я помахал им на прощание и устало поплелся к своей машине.
Нога болела, муравьиные укусы на спине жгло от пота; в попытке отвлечься от болезненных ощущений я достал блокнот Вайсса и стал на ходу просматривать.
Первый шок от созерцания собственного портрета уже прошел, но мне было необходимо выяснить, что все это значит и куда может завести Вайсса. Я не сомневался, что это не просто каракули, которые преступник царапал, болтая по телефону. В конце концов, кому бы он стал звонить? Его любовник Дончевич мертв, а милого друга Уимбла он прикончил самолично. К тому же все, что Вайсс до сих пор выделывал, указывало на какую-то очень конкретную цель — цель, без достижения которой я, вне всякого сомнения, мог бы очень легко обойтись.
Итак, я снова стал разглядывать картинку самого себя. Достаточно идеализированное изображение, надо полагать… что-то не припомню у себя на животе так хорошо очерченных кубиков пресса. А общее впечатление всепоглощающей и радостной угрозы? Хотя, быть может, и верно подмечено, но я-то усиленно старался этого не показывать. Впрочем, надо признать, суть художник ухватил…
Я пролистал другие страницы. Любопытные рисунки, и весьма профессиональные, особенно те, на которых был изображен я.
Вряд ли я выгляжу таким величавым, счастливым и жестоким в реальности; наверное, именно в этом и заключается художественный талант. Просматривая остальные картинки, я постепенно начал догадываться, к чему все ведет, и догадки эти, сколь бы лестными ни были, совершенно меня не радовали.
На некоторых страницах имелись эскизы, дополнительные варианты декорирования неопознанных тел, в духе Вайсса.
На одном была изображена женщина с шестью грудями; откуда взялись лишние груди — ни слова. Женщина красовалась в стрингах и яркой шляпке с перьями — в стиле парижского кабаре «Мулен Руж».
Следующая страничка представляла собой лист бумаги размером с конверт, просто вложенный в переплет меж остальных страниц. Я развернул: расписание кубинской авиакомпании «Кубана», компьютерная распечатка рейсов из Гаваны в Мехико. Приложено к рисунку, изображающему мужчину с веслом и в соломенной шляпе. Картинка перечеркнута жирной линией, а рядом крупными красивыми буквами надпись: «Беженец!» Я засунул распечатку с рейсами обратно и перелистнул страницу. На следующем рисунке был человек с огромной дырой в животе, нафаршированной сигарами и бутылями рома.
Но гораздо более интересными (мне по крайней мере!) казались те художественные серии, центральным персонажем в которых был Добродушный Душегуб Декстер. Собственные портреты влекли меня сильнее, чем картинки с выпотрошенными незнакомцами, — есть нечто бесконечно завлекательное в рассматривании собственных изображений, найденных в блокноте психопата. Во всяком случае, именно эта, заключительная, серия просто дух захватывала. А если Вайсс действительно реализует свои задумки, «дух вон» получится в буквальном смысле, окончательно и бесповоротно.
Потому что эти картинки, с мельчайшими подробностями, были срисованы с той памятной видеосъемки, сделанной во время моих занятий с Дончевичем. Только на некоторых кадрах Вайсс слегка изменил угол обзора, так что стало видно лицо.
Мое лицо.
Словно желая подчеркнуть угрозу, Вайсс приписал под этими рисунками: «Фотошоп» — и даже подчеркнул для убедительности. Я не слишком большой спец в современных видеотехнологиях, но, как и любой другой, способен сложить два и два. «Фотошоп» — программа для обработки изображений, при помощи которой картинку можно менять, вставлять новые элементы и т. д. Наверняка с той же легкостью подобное проделывают и с видеорядом. Я отлично знал, что съемок Вайссу хватит аж на несколько его никчемных жизней: съемок меня, и Коди, и толпы зевак на месте преступлений, и лишь Темному Пассажиру ведомо, чего еще.
Выходит, он намерен так отредактировать съемки того, чем я занимался с Дончевичем, чтобы стало видно лицо. Насколько я успел изучить Вайсса или по крайней мере его авторские работы, этим он не ограничится: украсит несколькими кадрами какую-нибудь свою декорацию — и мне конец. И все из-за несчастного часа, пока я резвился с его любименьким Дончевичем.
Разумеется, рисунки отображают правду. Но разве честно — вставить мою физиономию в картинку уже постфактум? К сожалению, постфактум или нет, этого будет достаточно, чтобы спровоцировать поток очень неудобных вопросов.
