Айдар Павлов - Время Полицая
За две недели общения он так и не сподобился признаться Насте в крахе деловой карьеры, вследствие чего практичная и дальновидная дева упорно продолжала видеть в нем то, что хотела: не только друга (очень надо!), но полезного делового человека с бородой, автомобилем и бизнесом.
Как-то раз, когда он в своем малиновом пиджаке купил гвоздики и отправился на очередное свидание, совершенно случайно в толпе Невского проспекта напротив Казанского собора ему встретилась Кобра. Она спешила, говорила с Мишей кратко и неохотно.
Первым чувством, испытанным Миней при виде разноцветных платков, была вполне объяснимая ярость:
- Где деньги?! - закричал он, размахивая гвоздиками: - Где мои двадцать семь кусков?!!
Преградив Кобре дорогу грузным телом в черном пальто, парень ждал ответа. Он искренне считал, что Кобра ему «должна» двадцать семь тысяч долларов за смерть Полицая. Но взятый им тон пришелся не по вкусу коричневой даме:
- Ты что, рехнулся?! – удивилась цыганка. – Какие деньги?
- Падаль! - не унимался он. - Я же его убил! Я убил Полицая!! Ты мне обещала двадцать семь косых! Где деньги, змея?!!
То есть, мужик в распахнутом пальто и малиновом пиджаке стоял посреди Невского проспекта, орал, что он убил Полицая и требовал денег с приличной женщины. Откуда ни возьмись, вынырнули два мента, схватили Миню под руки и потребовали документы. Бывшего бизнесмена разрывали желчь и негодование, но все-таки пришлось остыть и предъявить легавым паспорт.
- Ладно, оставьте его, - заступилась Кобра. – Он успокоился.
Милиционеры моментально потеряли к Мишке интерес и исчезли.
Да, он более чем успокоился, увидев легавых: он просто в штаны наложил, какой там успокоиться, только виду не подал.
- Мишка, бедный Мишка, - улыбнулась Кобра. - Я ведь могу тебя сдать, а могу засыпать деньгами с ног до бороды. - Только засыпь я тебя деньгами, от твоей бороды ни хрена ж не останется, дурень.
- То есть как... не останется? - мрачно прошептал Миша, опустив глаза. – Почему не останется?
- Потому что от тебя уже ничего не осталось.
- Почему это... Почему не осталось? - тупо твердил он, чувствуя, как ярость и страх сменились полным подчинением этой твари в пестрых платках: - А где? А?... Где всё? Почему у меня ничего не осталось?
- А у тебя оно было?
Для того чтобы Миня нашел ответ на этот, казалось бы, ординарный вопрос, Кобра выделила целую минуту своего драгоценного времени. Коль скоро зашла речь, Мише, безусловно, хотелось бы выяснить, где его бизнес, офис, ларьки и автомобиль “Нива”, исчезнувший с места стоянки практически одновременно с уходом Кобры из злосчастного спортзала Полицая шестого декабря девяносто первого года, но... он лишь беззащитно хлопал глазами и мало-помалу привыкал к древней как мир истине, что у него, Михаила Яновского, персти земной, по существу, ничего не было и нет.
Совершенно ничего.
С тех пор, как мать родила. Вот.
Даже креповые носки, если пофилософствовать, Мише не принадлежали. Или рыжая борода.
Короче, он расписался в том, что дурак, и четко ответил:
- Нет, не было. Ничего.
- Еще вопросы? - Кобра повернулась, собираясь уходить.
- И вопросов нет, - ответил Миша, пожав плечами.
Черноглазая змея растворилась в толпе. А Миня охнул, сжал в кулаке красные гвоздики и посмотрел на облака Балтики.
11
На фирме Романова к 22 декабря 1991 года смирились с фактом исчезновения Полицая. В течение двух недель любая тема, связанная с Романовым младшим находилась под неофициальным запретом. Если что и обсуждалось, то очень тихо, подковерно.
Леня Копнов, этот опростоволосившийся друган крутого Пола, на которого патриарх возложил ответственную миссию не отходить от сына ни на шаг, на следующее же утро после пропажи признал свою вину и покаялся: действительно, вчера он оставил Полю в спортзале одного. Причина? Ее Леня придумал без труда. Дескать, Полицай отправил его на “Форде” за вареной колбасой.
Выслушав объяснения Копнова, Палыч погладил переносицу и произнес всего два слова:
- Хорошо. Подождем.
В качестве наказания патриарх понизил Леню в должности и зарплате - с пяти тысяч баксов до четырех с половиной.
Подождали. Миновал день, другой, а Полицай не объявлялся.
Илья Палыч готовился к худшему. Скажем, к звонку из Большого Дома. Он представлял, как однажды снимет телефонную трубку и услышит:
- Илья Павлович Романов?
- Да, - ответит он.
- С вами говорит городское управление МВД.
- Я весь внимание.
- Ростислав Ильич Романов - ваш сын?
- Да, разумеется.
- Будьте добры, подъезжайте на Литейный, четыре.
- Что-то произошло?
- Много чего. Подъезжайте, мы вас ждем.
У Романова старшего начинала чесаться спина и кололо в сердце. Мысленно он тут же связывался с завсегдатаем милицейских кугуаров, своим старым приятелем генералом Ветлицким:
- Денисыч, что за дела? Мне только что звонили с Литейного - ты не в курсе?
- Старик, - скажет ему глухо Ветлицкий, - я все могу замять, все могу понять, но такое... - И скорбно умолкнет.
- Алле! Пол что-то натворил?
- Да уж...
- Не говори загадками.
- Твой пацан сжег огнеметом детский сад на Ленинском проспекте.
- Зачем?
- А это ты у него спроси. Пострадало полсотни детишек.
- .................. - Вот каковыми получались худшие гипотезы отца.
Не мудрено, что все вокруг него молчали.
Но миновала неделя, другая, и Романов старший сначала продал квартиру Полицая, затем – спортзал, красный Форд. Наконец, кабинет начальника охраны на Восстания отошел бухгалтерии, а к двадцать второму декабря не осталось ни тряпки, что могла бы напомнить о существовании крутого Романова младшего.
Хуже на фирме не стало. Как-то даже потеплело (кто-то осмеливался связывать наступившую на улицах города оттепель с исчезновением Полицая). Потом посветлело (хотя стояли самые короткие дни, и солнца в Питере не видели практически с ноября месяца). Иные вздохнули полной грудью. Другие учились вслух шутить, и не только над собой. Третьи успокоились. И это было заметно.
В семье Романовых произошли не менее благотворные перемены. Наташа, жена Ильи Павловича, мать Олеси и мачеха Пола, накупила кучу новых вещей: себе, дочери и мужу, чтобы, как она выразилась "встретить Новый Год в обновке". Однако на самом деле, Наталья стремилась "изгнать дух Полицая" в соответствии со своими мистическими предрассудками. Она была суеверной дамой и верила как в силу новых вещей, так и в действенность магических заклятий. Например, за больной дочерью - чувствовала она - стоят недюжие потусторонние покровители: если Олеся не может ничего, то они, ее небесные хозяева, по мнению матери, могут все. Даже вычеркнуть из реальности такое реальное чудовище, как Полицай.
Что касается Олеси и ее личного отношения к пропаже голубоглазого дракона, то, по крайней мере, внешне это событие отразилось на девушке в розовом удивительно: она вдруг перестала вскрикивать и биться среди ночи в истерике, не нападала на предков, ела все, что ей давали, без идиотских капризов, не предпринимала попыток присвоить чужой нос, а ее кругленькое лицо с каждым днем прояснялось и светлело. Олеся делала все, что в ее силах, дабы подчеркнуть, как ей стало хорошо, и как ей было плохо. Пожалуй, она одна знала, что братан, по крайней мере, в том виде, каком она его помнила (а помнила она очень мало) домой не вернется, хоть и не могла по объяснимым причинам поделиться этим с родителями.
Наступила безмятежность.
Практически все, кого знал Полицай, многое бы отдали за то, чтобы он остался там, где он, по существу, был - в глубокой деревенской клоаке с удобрениями. Пострадал лишь Леня Копнов, да и тот не ахти - на пятьсот баксов в месяц. Как и сестра Полицая, он тоже не сомневался в необратимости благотворных перемен, однако по объяснимым причинам не мог поделиться этим с его родителями. Спокойно проглотив понижение по службе, Леня с энтузиазмом смотрел в будущее: у Палыча не было сына, следовательно, место продолжателя традиций под крышей Романова вакантно; и он его рано или поздно займет. Что касается временной немилости, в которую он впал, то Илья Палыч представлял собой тип этакого божества по имени Юпитер и строго наказывал лишь тех, кого видел возле себя в перспективе. Остальных он просто-напросто не замечал.
Упырь уснул вечным сном. Все готовились к Новому Году.
12
..............декабря, 1991.
Брюхо Вадика Романова, должника, проходимца без крыши и обворованного жениха, распирал длинный, широкий кинжал - ему казалось, не меньше того полотна, за которое он держался на пару с Ахмедом.
Вадим замычал, пошевелил указательным пальцам и заставил себя перевернуться на спину.
Оказавшись на спине, он погладил пузо. Снаружи ничего не торчало, следовательно, эта гадость находилась внутри. Он приподнял свинцовые веки и увидел рядом с собой револьвер. Потом - куртку.
