Владимир Орешкин - Рок И его проблемы-2
Таким образом, он хотел уберечь свое тело от зла.
Но зло пришло к нему по-другому. Оно проткнуло его насквозь ярко-красной огненной ниткой, опустившейся с потолка. Насадило его, словно барашка на вертел.
Старатель стал приподниматься, пронзенный этой идеально прямой ниткой, и крутиться. Круговые движения были сначала медленными, потом стали быстрей, еще быстрей, — и, наконец, он закрутился с такой силой, что стал вытягиваться по этой нитке, размазываться по ней, пока не слился с ней в одно целое. Вернее, он растворился в этой нитке, — и как только это свершилось, старатель слился с ней воедино, нитка стала бледнеть, теряться, не прошло и нескольких секунд, как она исчезла.
Лицо главного начальника несколько побледнело, а зрачки еще больше расширились. Он прерывисто и неглубоко дышал… Того и гляди, вот-вот испачкает свои штанишки.
— Четвертый!.. — скомандовал он.
И шлагбаум открылся.
— Да что же это такое, — истерично запричитал сзади чей-то голос, — чем я провинился перед тобой, за что ты мне уготовил все это, какой грех я перед тобой совершил, вот стою перед тобой на коленях, сжалься надо мной, не наказывай меня так жестоко, что же…
— Заткнись ты, ублюдок! — заревел начальник. — Митяй, прекрати его, замотай ему хлебало скотчем… Не доводи меня до греха!.. Четвертого давай!
Я сделал шаг и остановился.
Это был не тоннель, прорубленный умелыми рудокопами, — это была пещера. Только снаружи казалось, что здесь в свое время поработали кайлом и отбойным молотком. На самом деле, этих стен никогда не касалась рука человека.
Когда-то это было морское дно. Здесь пахло свежим морским воздухом, и чем-то слегка соленым, словно невдалеке сушились рыбацкие сети.
Когда-то здесь было неглубокое морское дно, всегда освещенное солнцем. Еще и сейчас, на коричневых ее стенах осталось теплота его лучей.
То есть, я хочу сказать, что это оказалось приятное место. И оно спрятало свое жало. Потому что, смотрело на меня с любопытством. С некоторым недоумением.
— Привет, — сказал я про себя.
— Привет, — ответило оно мне, и шорох его ответа робко прошелестел у меня в голове, — добро пожаловать… Если не шутишь…
Против своей воли оно говорило со мной, и с какой-то неохотой. И — опаской. Подчиняясь силе, которая была выше ее.
Этой силой, — был я.
Тогда я тронулся с места и пошел. С ведерком и лопаточкой в руках…Это было интересное место, я в нем ровным счетом ничего не понимал. Кроме того, что мне можно пройти.
Я чувствовал спиной, как напряженно наблюдают за каждым моим шагом зрители. Каждое мое движение поднимало их общий эмоциональный настрой, — они жаждали зрелищ и новых чудесных превращений.
Но в моем случае, их ждало разочарование.
Потому что, я благополучно дошел до поворота, заглянул в черноту ответвления, и увидел, как метрах в пятидесяти от меня ковыряется в земле Максимыч. Он что-то нашел, но это что-то наполовину сидело в земле, и он обковыривал это место лопаткой, чтобы извлечь находку на поверхность. Как ему сказали, так он и делал, — занимался собирательством.
Я шагнул в темноту, которая оказалась не кромешной, а как бы светилась немного изнутри, словно под лунным светом в полнолуние, — так что можно было ходить, не спотыкаясь о кочки. Но не пошел в сторону бывалого старателя, свернул в следующее ответвление, будто знал, что мне нужно было свернуть в ту сторону.
Далеко впереди, манящим пятном, я увидел дневной свет. Это оттуда приходил свежий, пахнущий морем и рыбалкой, воздух. И это туда мне было нужно.
Под ногами ничего не валялось, — никаких денежек и пластиковых карточек. Пол пещеры был чистым, словно по нему недавно прошлись пылесосом. Без всяких посторонних предметов.
Я шел к свету, и не торопился. Будто ходил этой дорогой тысячу раз.
Выход из пещеры становился ближе, и от него знакомо пахло теплом, прелыми листьями, и морской водой. Мне казалось, я даже слышал шум волн, накатывающих на песчаный берег…
Я привычно, с удобной стороны, обогнул камень, наполовину загораживающий проход, — и оказался среди яркого, ослепившего на мгновенье, света, и высоких деревьев, похожих на разросшиеся осины, чьи верхушки покачивались вверху под несильным ветром.
Было лето.
Справа из горы вытекал ручей, небольшим водопадом падал вниз, и там копился в небольшое озеро, из которого тоже вытекал, — но где-то дальше.
Я подошел к нему, присел на корточки и потянулся губами к водопаду, — вода была холодной и вкусной. В ней не было никакой водопроводной хлорки. Одни полезные минералы и целительные соли.
Было жарко.
Я аккуратно поставил в траву ведерко, положил в него лопатку, снял теплую куртку, штаны и валенки с галошами.
Остался в не совсем свежем исподнем. Но стесняться было некого.
Между деревьями вверх шла еле заметная тропинка. Я и отправился по ней, в своем исподнем.
Не прошло и пяти, наверное, минут, как я вышел из ущелья, — и увидел море.
Оно плескалось совсем рядом, накатывая голубыми волнами на золотистый песчаный пляж. Солнце повисло высоко вверху, был жарко, — а до воды совсем близко. Я скинул свое исподнее, оставшись, в чем мама родила, и побежал к воде.
И рухнул в нее всей своей невесомой тяжестью…
Вода была прозрачна и тепла. Я увидел камешки на морском дне. Они шевелились от движения воды, к берегу и обратно. И я, распластавшийся на поверхности моря, шевелился вместе с ними. Не хотелось дышать, так идеально было то состояние, в котором я пребывал.
Я умею плавать, но плохо. Скорее так: умею какое-то время держаться на поверхности, и не тонуть. Но здесь, словно бы научился. Сделал незаметное движение руками, потом ногами, и, — поплыл. Приподнял голову, вдохнул, и — опустил снова.
Я напоминал себе рыбу, которую долго держали в городском аквариуме, и, наконец, отпустили на волю. Это было какое-то высшее, затмившее все, блаженство, — и какое-то время мне вообще ничего не хотелось. Кроме этого. Потому что, у меня все было.
Потом я перевернулся на спину… Отплыл от берега метров на двадцать, и сейчас впервые посмотрел на него, оторвавшись наконец-то от созерцания своего моря.
На берегу, слева от меня, метрах, может быть в ста или двухстах, стояли дома. Обыкновенные деревенские дома, крытые шифером, и с электрическими столбами между ними.
Из печной трубы ближнего ко мне шел дымок. А на задворках паслась корова…
Неужели сбежал?!.
На берегу стояла девочка и ждала, когда я накупаюсь. Было ей лет, может быть, семь или восемь, одета она была в выцветшее на солнце и застиранное платье. На ногах у нее были кожаные детские сандалии.
— Здравствуйте, — сказала она мне, когда я подплыл ближе. — Дедушка уху уже, наверное, доварил.
— Здравствуй, — сказал я, стесняясь ее, потому что на мне ничего не было. — Ты кто?
— Я — Ксюша, — сказала девочка. — А как зовут вас?
— Меня зовут Михаил, — сказал я. — Но можешь звать меня — дядя Миша.
— Дядя Миша, — сказала Ксюша, — вы уже хотите кушать?
— Ты меня приглашаешь? — удивился я.
— Мы с дедушкой, — поправила она меня. — Дедушка увидел, как вы плаваете, и послал меня пригласить вас на уху. Но я и сама хочу.
— Спасибо, — сказал я.
— Вы приходите, вон наш дом. Когда наплаваетесь. Только не через долго, потому что уха горячая.
— Спасибо, — сказал я. — Как называется ваша деревня?
— Никак, — ответила девочка, улыбнулась мне, и, повернувшись, побежала к своему дому, рассказать дедушке, что я скоро приду…
Пришлось надевать исподнее, потому что ничего лучше у меня не было. Неудобно идти в нем в гости, — но я обещал.
Корова, увидев меня, поднялась с земли на ноги, нагнула пониже голову и замычала. К рогам ее была привязана веревка, а та тянулась к колышку, вбитому недалеко в землю.
Покосившаяся калитка была распахнута, перед крыльцом дома гуляло с десяток кур. Во главе них был петух, с большим красным гребешком. Он посмотрел на меня неодобрительно, но разрешил пройти к крыльцу.
На крыльце уже стоял хозяин, — дед, всем дедам дед. Небольшого роста, лысый, и с огромной окладистой бородой.
— Привет, — сказал он мне, — дядя Миша. Ну, у тебя и видок.
— Сами пригласили, — развел я руками.
— Ну, заходи, — сказал он строго. — Гостем будешь… Ксения все глаза проглядела, все ждет, когда ты придешь.
Уха была сказочная, я такой ухи никогда не пробовал в жизни. Я съел две больших тарелки, и попросил еще.
Дед довольно ухмылялся, а Ксюша подливала мне, и смотрела, подперев ладошкой подбородок, как я ем.
— Что же не спрашиваете, кто я, и откуда? — сказал я, когда наелся до отвала, и снова вспомнил, что сижу за столом не в смокинге.
— У меня тоже пожизненное, — сказал дед, — я тоже оттуда.
— А Ксюша? — спросил я.
