Режи Дескотт - Обскура
Оба друга невольно переглянулись.
— Доктор Рош упомянул о мании убийства, — продолжал Бланш. — Безусловно, она наличествует. Но вместе с тем мы имеем дело с человеком, все действия которого продуманы и организованы. Следовательно, он убивает не под влиянием внезапного импульса. Слишком уж тщательно у него все подготовлено. Такая скрупулезность требует хладнокровия и самообладания. Таким образом, мы имеем дело с мономанией особого рода, очень изощренной, в которой убийство — лишь способ достичь какой-то непонятной цели…
Он сделала паузу, которую оба слушателя не осмелились нарушить.
— Никогда не встречал ничего подобного, — снова заговорил Бланш через некоторое время. — Мне было бы любопытно изучить этого человека… Однако его искания тщетны, они никуда его не приведут — разве что к саморазрушению…
— Что вы имеете в виду? — не выдержав, сказал Жан. Бланш слегка нахмурился, недовольный тем, что кто-то осмеливается требовать от него разъяснений.
— Ну а как вы думаете, куда еще все это может его привести? Ведь он никогда не сможет превзойти Мане путем создания таких… мизансцен.
Полновластный хозяин в своей клинике, Эмиль Бланш не терпел ни малейших возражений. Жан заметил, что он глубоко вдохнул воздух, очевидно собираясь сказать что-то важное. Но даже если отдельные черты характера этого человека могли вызвать усмешку — как, например, слабость к почестям, — все же нельзя было не признать, что благодаря своим познаниям, приобретенным за десятки лет работы, он стал в своей области настоящим светилом.
— Позвольте мне усомниться в том, что он создает свои «мертвые картины» только из любви к искусству, совершенно бескорыстно, — медленно произнес Бланш. — Разве можно приступать к созданию произведения искусства, не имея стремления, пусть даже неосознанного, оставить свой след в этом мире? Ведь очевидно, что у этого человека есть творческие амбиции. Следовательно, он должен сделать так, чтобы его творения, его шедевры — а именно так он относится к своим «картинам» — в один прекрасный день предстали перед широкой публикой. И тогда его имя будет увековечено.
— Но почему Мане? — рискнул спросить Жан, воспользовавшись очередной паузой. — Значит ли это, что убийца был с ним знаком?
Бланш слегка приподнял брови, удивленный таким вопросом.
— Может быть, из-за той революционной роли в истории живописи, которую он сыграл. Из-за его мировой славы… — негромко проговорил он, словно размышляя вслух. — Ведь в самом деле, ни один художник в истории не обладал такой широкой известностью… И еще из-за того, что он провоцировал публику, — прибавил Бланш. И, помолчав, повторил по слогам: — Про-во-ци-ро-вал.
После этого он сжал в кулаке слепок пальца Троппмана, и Жан невольно подумал: а интересно, смог бы он узнать убийцу по одному лишь виду этого пальца?
— Стало быть, убийца — это человек, вполне отдающий себе отчет в своих поступках, — заключил Бланш. — Он выбрал Мане не случайно, понимаете? И картину тоже — именно «Завтрак на траве», поскольку ее появление вызвало огромный скандал. Помещая в центр своей «репродукции» труп, он тем самым подчеркивал именно скандальный аспект оригинала. Не имея возможности сравняться с гением Мане, он решил превзойти его в скандальности… — Неожиданно он умолк, прерывая ход своих размышлений, и посмотрел на Жана: — Но скажите, почему бы вам со всем этим не обратиться в полицию?
«Да, хорош бы я был, если бы так и сделал», — мысленно усмехнувшись, подумал Жан. В самом деле, когда это полиция пыталась вычислить преступника, не имея никаких вещественных доказательств, по одному лишь психологическому портрету? Такая задача им явно не по силам. Но так или иначе, новый визит в полицию, очевидно, неизбежен.
Мягкая умиротворяющая ночь встретила обоих друзей на террасе. Сквозь окна-двери гостиной по-прежнему можно было видеть пациентов доктора Бланша, разыгрывающих свою немую светскую комедию и не подозревающих о том, что они уже давно отторгнуты тем самым высшим светом, ритуалы которого продолжают соблюдать, и сейчас находятся под внимательным и неусыпным надзором врачебного персонала.
— Я провожу тебя до ворот, — сказал Жерар.
Они осторожно спустились по ступенькам, почти неразличимым в темноте. Жан подумал, что его визит оказался ненапрасным. Несмотря на облик и манеры преуспевающего медика из высшего общества, Бланш знал свое дело. Но намного ли они продвинулись с его помощью? Высказанные им гипотезы, без сомнения, проливали свет на личность и мотивацию убийцы и позволяли выявить среду, к которой он принадлежал. Ну а дальше? Диапазон поисков, конечно, сужался, но все равно оставался огромным.
Однако теперь Жан чувствовал, что лучше понимает этого человека и отчасти даже способен мыслить, как он. Это было уже кое-что.
Они дошли до ворот. Слабый свет пробивался сквозь окошечко в будке привратника.
— Послушай…
Жан уловил в голосе друга нерешительность, словно тот не был уверен, стоит ли продолжать. Он заметил, что Жерар переминается с ноги на ногу на вымощенной каменными плитами дорожке.
— Может быть, меня это и не касается, даже скорее всего нет, — наконец заговорил он, — но ты мог бы и освободить себе вечер ради дебюта Сибиллы. Она, конечно, не подает виду, но это лежит камнем у нее на сердце. Ты…
Заметив улыбку на лице Жана, Жерар замолчал. Да, конечно, тот и сам все понимает. Какие могут быть взаимные упреки между братьями?..
— Извини, что вмешиваюсь, — глухим голосом произнес Жерар.
Жан отступил на шаг. Не стоило улыбаться… Но было уже слишком поздно. Жерар молчал. Каким-то образом он догадался о существовании Обскуры, чей призрак незаметно проскользнул между ними, — пусть даже и ничего о ней не знал, но, видимо, почувствовал, что Жан увлекся какой-то другой женщиной. Может быть, почувствовал как раз потому, что для него самого такая ситуация была бы немыслимой: кроме Сибиллы, для него никого не существовало.
Жан прошел через ворота и вышел на улицу. Жерар стоял не шелохнувшись и молча за ним наблюдал. Чувствуя некоторую неловкость, Жан шел по улице, избегая оборачиваться, чтобы случайно не встретиться взглядом со своим другом.
Глава 18
Жертва начала проявлять первые признаки нервозности, когда они выехали из города. Уличный шум и суета остались позади, а вскоре и сам город скрылся из вида — лишь одинокий силуэт Сакре-Кёр еще виднелся на фоне темнеющего неба. Женщина продолжала молча смотреть в окно, тогда как он, по правде говоря, ожидал более явных признаков нетерпения с ее стороны. На всякий случай он сказал, что до его мастерской осталось не больше двадцати минут езды.
Кажется, женщина слегка успокоилась. Алкоголь, примесь которого ощущалась в ее дыхании, должно быть, приглушил в ней естественное недоверие. Однако при виде базилики Сен-Дени ее нервозность превратилась в настоящую панику. Он предвидел такую реакцию, хотя, в отличие от других жертв, она, несмотря даже на опьянение, с самого начала держалась немного настороженно. Ну да, она не была проституткой и не производила впечатления женщины, которую легко соблазнить. Ему бы ни за что не удалось уговорить ее поехать с ним, если бы она не пребывала в таком уязвимом состоянии из-за отмены пьесы. Однако ему повезло, и таким везением грех было не воспользоваться.
Жена доктора Корбеля.
Когда он открыл металлическую коробку, где лежал пропитанный хлороформом ватный тампон и оттуда начал распространяться характерный запах, паника жертвы сменилась ужасом. Поскольку она жила с медиком, то наверняка знала, для чего служит это вещество.
Реакция у нее оказалась как у кошки: несмотря на то что экипаж мчался на полном ходу, она рванулась к двери, распахнула ее и уже наполовину высунулась наружу, когда он наконец пришел в себя от такой неожиданности и помешал ей выпрыгнуть. Уперев колено в край сиденья между ее раздвинутых ног, он с силой прижал ее к спинке. Жертва сопротивлялась как бешеная. Эта неравная борьба возбуждала его. Он продлил бы еще такое развлечение, но эта дрянь его чуть не укусила. Кто бы мог подумать, что под внешностью очаровательной женщины скрывается настоящая фурия!
Нужно было с этим кончать. Рискуя сломать ей нос или выбить зубы, он с силой прижал пропитанный хлороформом тампон к ее лицу, хотя она яростно двигала головой из стороны в сторону, пытаясь уклониться. От этих усилий он даже запыхался. Дырка на верхней десне заполнилась слюной. Это было омерзительно — даже для него самого. Хотя жертва, слишком занятая сопротивлением, кажется, ничего не заметила.
Но несколько секунд спустя все было кончено — сопротивление жертвы ослабло, и она обмякла на сиденье. Он усадил ее в угол, чтобы она не соскользнула на пол, и открыл окно, чтобы выветрился запах хлороформа, и слегка отодвинулся.
