Эрик Харт - Озеро скорби
После той ночи они почти ежедневно встречались в этом старом складском сарае. Были и другие места — в рощице у канала, а однажды — лишь однажды, но это было невероятно — прямо посередине болота, под полной луной, на ароматной пружинистой поверхности свежей торфяной кучи. В тот раз все было так интенсивно, что он думал, у него будет сердечный приступ или удар, по меньшей мере.
Пытаясь воссоздать напряженность той ночи, он высыпал на пол дюжину мешков со мшистым торфом. На торф он постелил шерстяные одеяла. Он собрал их, отнес к двери и энергично вытряс, пока пыль не перестала сыпаться от каждого хлопка грубой материи. Когда он еще раз разложил одеяла, то отступил назад и осмотрел сцену. Получилось нечто, похожее на какое-то гнездо, логово животного. Наверное, именно поэтому он так и не смог еще раз пережить те мгновения экстаза под широкой мантией неба.
Из-за стопки мешков с цементом Кадоган вытащил большой металлический ящик с инструментами. Щелкнув замками, он открыл его. Никто уже долгое время не касался этих вещей: наручников, бархатного капюшона, шелковых шарфов. Это были всего лишь игры, сказал он себе, всего лишь сложное представление. Абсолютно безвредно. И началось все весьма невинно — снятый им галстук сыграл роль веревки в игровом перетягивании каната. Это Урсула предложила зайти дальше, ей пришлось его уговаривать. Но теперь внутри него жило неутолимое желание, проникшее в его сознание как зловещая, разъедающая сила. Он стал животным, монстром.
Кадоган вытащил капюшон, потрогал кончиками пальцев бархатную ткань и натянул его на голову. Он вспомнил, как Урсула использовала капюшон, задразнив его чуть ли не до смерти. Возможно, она и рассталась с ним, но он-то точно не расстался с ней. Оуэн снял капюшон и положил его обратно в ящик, а затем пошел к двери и щелкнул выключателем. Сарай был хорошо освещен в Дневное время, но ему нужно было удостовериться, что у него будет свет и ночью. Он посчитал, сколько шагов от двери до самодельной постели. Сквозь кожаные наручники он продел прочную веревку. Тут она не сможет так легко вывернуться и ускользнуть от него. Он сможет говорить с ней столько, сколько хочет. И сперва он будет мягок, но даст ей почувствовать его гнев. Урсула много раз говорила ему, что заслуживает, чтобы ей причиняли боль, и теперь он был вполне готов ей это устроить.
Над одеялами висел шкафчик, через который были продеты пеньковые канаты и цепи, которые они закрепили для использования с наручниками. Все это отлично годилось для его целей. Не надо было бояться, что шкафчик упадет, он сам прикрепил его к бетонной стене шестидюймовыми болтами. Оуэн вытащил из ящика один из шелковых шарфов, потеребил его и натянул. Сначала это была всего лишь фантазия, но Оуэн погрузился в нее, и вот она обрела свою собственную жизнь и стала реальностью — или, по меньшей мере, возможностью, а затем и планом. Урсула ничего не заподозрит, они таким уже занимались. Оуэн ощутил вспышку возбуждения, думая о том, как она будет смотреть на него, когда осознает, что все идет не так, как прежде.
Кадоган смотал шелковый шарф и засунул его в карман. Все готово. Он медленно прошел к двери, тщательно обдумывая в последний раз все детали, затем выключил свет и закрыл за собой дверь. Никто не сможет быстро сюда забраться — или выбраться.
Несколько раз в его голове мелькала мысль, что она могла найти кого-то еще. Если так, то стоило предупредить того несчастного ублюдка, пока еще не было поздно. Для него-то было слишком поздно, Оуэн это знал — слишком поздно возвращаться к прежней невинности. Но что сделано, то сделано, а он никогда не любил копаться в неудачах. Когда что-то заканчивалось, он забывал об этом. Он забудет и об Урсуле тоже, как только закончит с ней.
Глава 16
Благодаря недавно установившейся сухой погоде костер было несложно разжечь. Чарли Брейзил наблюдал, как пламя прыгало все выше и выше, поглощая разбитые им рамы, части льнотрепалки, которые он приберег для этой ночи. Вол, которого он привязал к дереву поблизости, тихо замычал, встревоженный запахом дыма. Чарли наклонился, чтобы поднять с земли чашку, и полез в карман за перочинным ножиком. Он приблизился к напуганному животному, медленно двигаясь и тихо говоря, чтобы успокоить его страхи.
— Ну-ну, все в порядке. Скоро все закончится. Просто стой спокойно.
Нервный вол топнул ногой и подозрительно посмотрел на осторожно подходящего Чарли. Он сделал на левой передней ноге животного небольшой, но весьма глубокий разрез и подставил к ране чашку, чтобы собрать хлынувшую из него кровь. Когда чашка до половины наполнилась, он отвел ее в сторону; кровь продолжала струиться маленьким ручейком вниз по ноге вола. Чарли поставил чашку на землю и полез в карман за сложенным бумажным пакетом. Он открыл его, вытащил сплющенный клубок шелковых нитей и крепко прижал к ране. Темно-коричневые глаза вола светились в лунном свете.
Чарли вернулся к костру, ощущая его жар на своем лице, груди и бедрах. Он опустил первые три пальца в кровь и прыснул теплой жидкостью в огонь, повторив это движение три раза. Капли шипели, соприкасаясь с пламенем. Чарли бормотал старый заговор:
Три через меня.
Три под меня.
Три в землю.
Три в воздух.
Три в небо.
Три в великое текучее море.
Затем он вылил оставшуюся жидкость в огонь и услышал, как он зашипел. Чарли сел, прижав колени к груди, в ожидании того, когда костер потухнет, и представил себе, что видит огни на других вершинах холмов вдали. Тем, что он сделал сегодня ночью, он обеспечит, что Урсула Даунз больше никогда не сможет причинить вред ни ему, ни кому-либо еще.
Глава 17
От грохота музыки в соседней комнате у Рейчел Бриско снова разболелась голова. Она посмотрела на часы; было еще рано. Лучше подождать до полуночи, тогда и вправду стемнеет. Она закрыла глаза и замерла, пытаясь успокоить мысли, цвета и формы, которые наводнили ее голову.
Ритм музыки возвращал ее к воспоминаниям о весне. Она тогда лежала в кровати в общежитии университета, первый раз в году с открытыми окнами. Проснулась она в темноте, услышав шум снаружи. Какой-то низкий гортанный звук раздался немного выше окна ее спальни. «Животное», — сначала подумала она. Затем крики стали раздаваться все чаще и чаще. Когда Рейчел поняла, что это были за крики — человеческие, а не животные — то почувствовала смущение и отвращение, а еще ее охватил озадаченный интерес. Прошло еще несколько секунд, и всё затихло. Все говорили, что это красиво, но как вообще могла быть красива вся эта борьба и вой, как у животных? У Рейчел свело живот, когда она вспомнила об испытанном тогда отвращении. Для нее так и осталось загадкой, что же заставляло мужчин и женщин желать заниматься сексом. Но хуже всего было притворство, объяснявшее все это любовью.
В восемь минут первого Рейчел встала и осмотрела комнату и все, что в ней находилось: кровать, стул, стол, сама она и рюкзак. Тут не было ничего, что могло бы кому-то что-то о ней сказать, — ни книг, ни музыки, ни картин. Только несколько предметов одежды, небольшие часы и кое-какие туалетные принадлежности, но все это влезло к ней в рюкзак. Каждую ночь ей приходилось покидать эту комнату с расчетом на то, что она никогда не вернется. И все же пока что она всегда возвращалась, не в состоянии позволить этой части своей жизни уйти, хотя, в конце концов, она должна будет это сделать.
Натянув куртку, она почувствовала в одном кармане вес бинокля, а в другом фонарика, будто чаши весов — две ее опоры во всем этом странном деле. Когда они бились ей о ноги, она ощущала себя в большей безопасности. Она проверила, нет ли кого в коридоре, а затем вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Она бы заперла ее, если бы только у нее был ключ. Она прошла через гостиную, где Триш и Сара целиком погрузились в какую-то тупую поп-музыкальную программу. Им было наплевать на то, что она делала. Это три парня из группы считали ее странной, не переставали оскорблять и, вероятно, были озадачены совершенным отсутствием с ее стороны интереса к ним. Им было неоткуда знать, что она здесь находилась по причинам, совершенно отличным от их собственных.
Она тихо сняла с вешалки свой водонепроницаемый костюм и вышла из дома через кухонную дверь, осторожно заперев ее за собой. Оказавшись снаружи, она пошла по узкой аллейке, держась поближе к краю, чтобы иметь возможность скрыться от фар любой едущей навстречу машины, хотя и была уверена, что тут никого не будет. Эта дорога ночью была абсолютно тиха. Пройдя немного по аллейке, Рейчел перелезла через большие металлические ворота, спустившись на мягкую землю, которую каждое утро и вечер взбивал копытами собиравшийся здесь скот. Она пошла по заросшей кустарником границе поля — короткая знакомая дорога через холм, пятьдесят ярдов сюда, потом тридцать ярдов туда — пока не дошла до бреши в живой изгороди. Рейчел проскользнула в нее, двигаясь уверенно, поскольку ходила по одной и той же тропе каждую ночь за последнюю пару недель.
