Хавьер Сьерра - Тайная вечеря
— Вы считаете это случайностью? Насколько мне известно, падре Лейр уже говорил вам о своих подозрениях.
— Падре Лейр, падре Лейр... — проворчал Банделло. — Этот человек явно что-то от нас скрывает. Я это чувствую всякий раз, когда разговариваю с ним...
Маттео никак не решался вмешаться в разговор. Чем дольше он слушал их разглагольствования по поводу «Вечери» и скрытых в ней тайн, тем больше его охватывало нетерпение. Он знал что-то очень важное об этой фреске!
— Но ведь он считает, что Леонардо мог иметь отношение к убийству брата Александра.
— Ошибаетесь. Это мнение Оливерио Джакаранды, заклятого врага маэстро. Экстравагантность маэстро, его причуды, то, что он редко является на службу и кичится скрыт ой в этой фреске тайной — все это еще не делает его убийцей.
— М-да... — одноглазый задумался. — Пожалуй, вы правы. Это делает его еретиком. Кому еще кроме этого тщеславного типа могло прийти в голову изобразить себя в «Тайной вечере»? Да еще в образе Иуды Фаддея!
— Интересное совпадение. Себя он изобразил в качестве «хорошего» Иуды, а брата Александра использовал как модель для образа «плохого».
— Прошу прощения, приор, но обратили ли вы внимание на положение Леонардо на картине?
— Разумеется, — Банделло кивнул на стену. — Он отвернулся от Господа.
— Вот именно! Леонардо, или Фаддей, как вам будет угодно, беседует со святым Симоном, в то время как его внимание должно быть устремлено на Христа, который только что объявил о грядущем предательстве. Почему? Почему святой Симон для маэстро важнее Господа? Если мы пойдем в своих подозрениях дальше, то, зная, что все апостолы представляют значимых для маэстро людей, возникает вопрос: кем является этот апостол на самом деле?
— Не понимаю, к чему вы клоните.
— Это очень просто. Если действующие лица «Тайной вечери» — это вовсе не известные нам евангельские персонажи, а сам Леонардо демонстрирует гораздо большее расположение к святому Симону, чем к Мессии, то этот Симон просто обязан быть кем-то чрезвычайно важным для него. И брату Александру это было известно.
— Святой Симон... Святой Симон Хананеянин...
Приор потер виски, как будто пытаясь соотнести услышанное с картиной. Маттео нетерпеливо переминался рядом. Ему срочно было необходимо что-то сообщить дяде!
— Твоя настойчивость, брат, заставила меня припомнить нечто странное. Это произошло, когда Леонардо закончил эту часть «Вечери», — произнес наконец приор, продолжая игнорировать присутствие племянника.
— В самом деле?
Единственный глаз Бенедетто засверкал.
— Это была довольно типичная ситуация. Леонардо в течение трех лет встречался с кандидатами на роль апостолов. Вы помните, как он заставлял нас всех позировать? Затем он пригласил гвардейцев герцога, потом его ювелиров, садовников, пажей... Из всех сеансов он что-то выносил: выражение лица, профиль, очертания руки или плеча... Но когда он приступил к правому углу картины, Леонардо отказался от живых моделей...
Одноглазый пожал плечами.
— Я пытаюсь объяснить вам, падре Бенедетто, что мастер Леонардо никого из них не использовал при написании портрета святого Симона.
— Что же, он придумал его?
— Нет. Он использовал бюст. Скульптуру, которую распорядился привезти из замка иль Моро.
— Ага! Вот оно что! Ящик брата Александра!
— Я хорошо помню тот день, когда эту мраморную штуковину привезли в монастырь, — бесстрастно продолжал приор. — Солнце стояло в зените, лошади с трудом тянули повозку с тяжелым ящиком. Честно говоря, я не знаю, почему все это так занимало донну Беатриче, но, когда ящик уже снимали с повозки, она явилась сюда собственной персоной.
— Донна Беатриче?
— О да! Она блистала в одном из своих любимых ажурных платьев, осыпанных драгоценными камнями, и ее пухлые щеки раскраснелись от жары. Как и положено, она прибыла с эскортом, но тут же нарушила протокол, набросившись на рабочих, тащивших бюст. Можете себе представить? Она на них накричала.
— Накричала? Принцесса сама командовала носильщиками?
— Это еще не все, брат. Она совершенно утратила самообладание, приличествующее ее сану. Она оскорбляла их и поносила самыми непристойными словами и даже угрожала всех повесить, если они причинят хотя бы малейший вред ее философу.
— Ее... философу? Но разве это не был бюст святого Симона?
— Вы меня сами спросили, могу ли я припомнить нечто странное. Ну вот, это и есть самое странное событие, которое я помню.
— Простите, приор. Прошу вас, продолжайте.
— Леонардо установил этот бюст у входа в трапезную на куче мешков с землей. Это был древний aнтичный бюст. Он постоянно его поворачивал, изучая, как он выглядит при разном освещении. Когда маэстро наконец мог его себе представить с закрытыми глазами, он приступил к созданию этого образа на стене. И сделал это просто виртуозно.
— А где он разыскал этот бюст?
— А это самое любопытное! Как я узнал позднее, донна Беатриче приказала его доставить из Флоренции только для того, чтобы угодить маэстро.
Терпение Маттео было на исходе. Ему было совершенно необходимо прервать их разговор, но он никак не мог на это отважиться.
— Донна Беатриче всегда была так предупредительна по отношению к маэстро? — поинтересовался одноглазый.
— Конечно. Леонардо был ее любимым живописцем.
— А вы можете просветить меня относительно причин такого интереса Леонардо к святому Симону из Флоренции?
— Я сам удивлен. Можно было понять, если бы они отправились во Флоренцию за Крестителем, который, в конце концов, является святым покровителем этого города. Но святой Симон...
— Это не Симон, дядя! Это другой человек!
Возглас раскрасневшегося от волнения Маттео удивил монахов. Ему было хорошо известно, что вмешиваться в беседы старших нельзя, но он просто не мог больше сдерживаться.
— Маттео! — изумленно произнес приор, глядя на своего рослого двенадцатилетнего племянника. Лицо юноши исказило страдание, он шатался из стороны в сторону. — Что с тобой?
— Я знаю, кто этот апостол, дядя, — пробормотал мальчик, пытаясь унять дрожь в теле. И он упал в обморок.
33
Брат Бенедетто и приор Банделло долго не могли привести Маттео в чувство. Очнувшись, он по-прежнему был взволнован настолько, что с трудом выговаривал слова и дрожал всем телом от холода и страха. Он хотел только одного — чтобы они вместе как можно скорее покинули трапезную. «Это дело рук Сатаны», — бормотал он, не переставая плакать, под изумленными взглядами дяди и одноглазого Бенедетто. Убедившись в том, что им не удастся его успокоить, они уступили мольбам юноши и перешли в библиотеку. Библиотека отапливалась, и Маттео начал приходить в себя.
Вначале он отказывался говорить. Изо всех сил вцепившись в руку приора, он только отрицательно тряс головой в ответ на обращенные к нему вопросы. На теле мальчика не было ни ран, ни видимых ушибов. И его ряса, и он сам были выпачканы глиной, но было непохоже, чтобы он подвергся нападению. В чем же причина подобного состояния? Бенедетто спустился в кухню за горячим молоком и марципаном из Сиены, который в монастыре держали для особых случаев. Насытившись и согревшись, Маттео наконец разговорился.
Его рассказ привел монахов в изумление.
В этот день юный послушник, как обычно, пришел на Рыночную площадь, чтобы купить продукты для монастыря. Четверг был лучшим днем для покупки зерна и овощей, поэтому он взял несколько монет из кошелька брата Гульелмо и поспешил поскорее выполнить эту работу. Проходя перед величественным трехэтажным каменным зданием Дворца справедливости, возвышавшимся над площадью, он увидел огромную толпу людей. Они были чем-то взволнованы и, затаив дыхание, слушали торжественную речь оратора, взобравшегося на импровизированную сцену прямо перед портиками дворца. Поначалу Маттео не обратил внимания на происходящее. Уже собираясь уходить, он увидел оратора и остановился как вкопанный. Ему был знаком этот проповедник.
— Вот здесь, на этом самом месте отдал свою жизнь во имя Бога истинно верующий человек. Этот bonhomme [39], подобно Христу, пожертвовал собой за свою веру и за вас! Но ради чего? Совершенно напрасно! Вас нисколько не тревожит упоминание о нем! Разве вы не замечаете, как мы все более уподобляемся животным? Не видите, что равнодушие все более отдаляет вас от Бога?
Приор и одноглазый с трудом сохраняли спокойствие. Под описываемым Маттео портиком и был обнаружен труп брата Александра. Прихлебывая молоко, послушник продолжал свой рассказ. Когда он произнес имя проповедника, они пришли в еще большее недоумение. Маттео умолк в нерешительности. Человеком, порицавшим толпу зевак за то, что они погубили душу, не узнав посланников Всевышнего, был брат Гиберто. Немец-ризничий с волосами цвета тыквы, которому была поручена охрана ворот Санта Мария, в это утро оставил свои обязанности и принялся проповедовать на том самом месте, где оборвалась жизнь библиотекаря. Но почему?
