Хавьер Сьерра - Тайная вечеря
Его глаза засветились злорадным блеском.
— И это еще не все. Смотрите.
Падре Банделло перевернул карточку. Изображение на обратной стороне не вызывало никаких сомнений. При виде францисканки с крестом в правой руке и книгой в левой я застыл от ужаса.
— Бог ты мой! — воскликнул я. — Та самая карта... Ваша карта!
— Нет. Это карта Леонардо, — уточнил он. — Никто не знает, кто оставил эту карту на теле брата Александра после его смерти, но совершенно очевидно, что это неспроста. Напомню вам, что тосканец насмехался над нами именно в связи с этим рисунком. А теперь эта карта появляется на ногах библиотекаря с вашей загадкой на обороте. Что вы об этом думаете?
— Вы еще не все знаете, приор, — глубоко вздохнул я. Банделло нахмурился. — Я не знаю, как это следует понимать в свете того, что вы мне поведали, но мы с синьором Джакарандой беседовали именно об этой карте. Или точнее, о книге, которую держит эта женщина.
— О книге?
— Это не простая книга, приор. Джакаранда разыскивал ее, чтобы выполнить один очень важный заказ. Он доверил эту работу брату Александру. Похоже, этот важный манускрипт принадлежит маэстро Леонардо, поэтому он считал, что библиотекарю было бы легче, чем кому-либо другому, приблизиться к нему с подобным предложением. Простая коммерческая операция, которая стоила жизни уже двоим людям.
— Вы говорите, двоим?
— Я не успел вам сообщить, приор, что клиенткой, желавшей получить эту книгу, была Беатриче д’Эсте, упокой Господь ее душу.
— Боже правый!
Приор знаком пригласил меня продолжать.
— Джакаранда не знает, почему герцогиня решила прибегнуть к его услугам, а не обратилась непосредственно к маэстро Леонардо. Но он убежден, что, так или иначе, Леонардо причастен к этим смертям.
— А что думаете вы о маэстро Леонардо?
— Мне трудно в это поверить. Леонардо художник, а не воин.
Брат Виченцо озабоченно опустил глаза.
— Я разделяю ваше мнение, но, насколько мне известно, вокруг маэстро действительно происходит много смертей, и это очень странно.
— Что вы хотите этим сказать?
— Вчера неподалеку отсюда произошло еще одно загадочное событие. Церковь Святого Франциска была осквернена убийством паломника.
— Преступление на освященной земле? — Эта новость ошеломила меня.
— Вот именно. Несчастному пронзили сердце прямо перед новым алтарем, возле новой работы Леонардо. Видимо, это произошло за несколько часов до смерти брата Александра. Хотите, я вам сообщу еще кое-что? — Приор перевел дух и продолжил: — В его вещах полиция обнаружила колоду, к которой принадлежала эта карта. Тот, кто убил этого человека, украл у него карту, написал на обороте вашу загадку, а затем прикрепил ее к трупу библиотекаря. Вы должны помочь мне найти его. Или я глубоко ошибаюсь, или наш убийца, кто бы он ни был, также разыскивает эту злосчастную книгу Леонардо.
31
— Вы должны выдать мне вашего узника.
Мария Джакаранда смотрела на меня в изумлении. Она была одета не в мужской костюм, как накануне вечером, а в слегка приталенное платье с голубыми рукавами и полосатым лифом, а ее пышные белокурые волосы были спрятаны под изящную сеточку. От девушки исходило сияние.
Юная Джакаранда явно не ожидала увидеть меня так скоро, тем более что моя просьба звучала достаточно… необычно. О чем она не догадывалась, так это о том, что явившемуся к ней инквизитору ничего другого не оставалось. Насколько мне было известно, Марио Форцетта, фехтовальщик, потерпевший поражение от ее отца, — последний из тех, кто пытался заполучить синюю книгу, изображенную на игральной карте Леонардо. И к тому же единственным, кто еще не расстался с жизнью. Этим объяснялось мое стремление пообщаться с ним.
— Честно говоря, я не уверена, что отец одобрил бы эту идею, — ответила она, выслушав мои неуклюжие объяснения.
— Тут вы ошибаетесь, Мария. Вы присутствовали при нашем разговоре с доном Оливерио, когда он просил меня помочь найти книгу Леонардо. Именно это я и намереваюсь сделать.
— А зачем вам нужен Марио?
— Для начала я хочу взять его под свою защиту, то есть под защиту инквизиции. А после этого я намерен допросить его.
Упоминание об инквизиции окончательно развеяло сомнения девушки. Красавица Мария, на которую произвела впечатление моя серьезность, тут же согласилась сопровождать меня в подвалы под особняком, лишь бы в отсутствие отца избежать конфликта с доминиканцами. Она пояснила, что он отправился в путешествие сразу после нашей встречи и вернется в Милан лишь к концу недели. В отсутствие дона Оливерио в ее обязанности входило заботиться о доме и сохранности его имущества, частью которого, разумеется, являлся юный Форцегга.
— Он агрессивен? — поинтересовался я.
— О нет. Ничего подобного. Мне кажется, он и мухи не обидит. Но он хитер. С ним лучше быт ь начеку.
— Хитер?
— Его этому обучил Леонардо, — пояснила Мария. — Как и остальных своих учеников.
Юноша находился в той части особняка, которая в старину служила тюрьмой. Толстые стены и бесчисленные лестницы вскоре сменились странным подземным миром. Не побывав здесь хоть единожды, невозможно даже составить представление о нем. Благосклонность Джакаранды к нерадивому слуге проявилась в том, что он бросил его в одну из камер строгого содержания — murus strictus. Это означало, что размеры помещения позволяли лечь, встать во весь рост и сделать пару шагов от одной стены до другой. В камере не было окон — вокруг царила непроглядная тьма, тем не менее Марио Форцетта мог считать себя счастливчиком. Мария показала мне находившиеся поблизости камеры строжайшего содержания — mums strictissimus, где невозможно было ни выпрямиться стоя, ни вытянуться во весь рост лежа. Отсюда выходили либо мертвыми, либо безумными.
Остановившись перед дверью его камеры, я вдруг испытал приступ удушья. Не хотелось, чтобы дочь Джакаранды стала свидетельницей моей нерешительности, но я испытывал отвращение к посещению тюрем, мне становилось плохо в закрытых помещениях. Фактически, из всех возможных обязанностей инквизитора меня тяготила работа администратора. Я предпочитал кропотливую возню с бумагами этому запаху, влажности и частому стуку капель воды о каменный пол. В этой атмосфере мне было трудно дышать. Наконец я остался один со светильником и связкой тяжелых железных ключей в руках. Некоторое время я стоял, потеряв дар речи.
— Марио Форцетта?
Никто не отозвался.
Мне казалось, что по ту сторону ржавого замка могла ожидать только смерть. Я вставил ключ в скважину и повернул его. Войдя в камеру, я увидел внутри Форцепу — тот стоял с потухшим взглядом, прислонившись к стене. Увидев светильник, он тут же закрыл глаза. Юноша по-прежнему был одет в сорочку со следами крови. Рана на щеке приобрела тревожащий синеватый оттенок. Его волосы покрылись пылью, и, несмотря на краткое время заключения, вид у него был жалкий.
— Так, значит, ты из Феррары, как и донна Беатриче... — произнес я, усаживаясь на убогую постель и давая ему время привыкнуть к свету. Он утвердительно кивнул.
Юноша никогда прежде не слышал моего голоса и толком не знал, кто я такой.
— Сколько тебе лет, сынок?
— Семнадцать.
«Семнадцать лет! — подумал я про себя. — Да он совсем мальчишка». Марио, удивляясь столь странному визиту, не сводил глаз с моего черно-белого одеяния. Честно говоря, между нами сразу пробежала искра взаимной симпатии. Я решил этим воспользоваться.
— Ну, хорошо, Марио Форцетта. Скажу, почему я здесь. У меня есть разрешение забрать тебя отсюда и выпустить на свободу, как только мы договоримся, — солгал я. — Только ты должен ответить на несколько вопросов. Если ты будешь говорить правду, я отпущу тебя.
— Я всегда говорю правду, падре.
Юноша сел рядом со мной. Он действительно мало походил на опасного преступника. Несколько тощий и сутулый, он совершенно очевидно был не приспособлен для физического труда. Неудивительно, что Джакаранда легко одолел его.
— Ты был учеником маэстро Леонардо, верно? — поинтересовался я.
— Верно.
— А что произошло? Почему ты оставил его мастерскую?
— Я оказался недостоин его. Маэстро очень требователен к своим ученикам.
— Что ты хочешь этим сказать?
— То, что я не выдержал предложенных им испытаний. Да и только.
— Испытаний? Какого рода испытаний?
Марио глубоко вздохнул, разглядывая скованные цепью кисти рук. Я заметил, что его запястья уже посинели.
— Испытаний интеллекта. Маэстро недостаточно, чтобы его ученики умели смешивать краски или делать наброски на картоне. Он требует от них живости ума...
— Да, но что это за испытания? — настаивал я.
— Однажды он попросил меня истолковать несколько его произведений: привел меня к «Вечере», когда она была едва начата, а затем в замок герцога, чтобы показать написанные портреты. Думаю, я плохо справился с заданием, потому что вскоре он попросил меня покинугь его мастерскую.
