Дэвид Хьюсон - Убийство-2
— Ха! Я только что победил Биргитту Аггер, злую северную королеву, так неужели испугаюсь каких-то мелких людишек?
Плоуг засмеялся, поднял бокал.
— Карина?
Она выходила на минуту в свой кабинет, а вернувшись, закрыла за собой дверь.
— Отправьте несколько бутылок в Министерство обороны, — распорядился Плоуг. — Теперь Аггер ничего не получит от поднятого ею шума. А затевать что-либо еще она не посмеет.
— Я должна вам кое-что показать, — сказала Карина, кладя на стол Бука записную книжку в кожаной обложке. — Я нашла это, когда разбирала перед заседанием совета личные архивы Монберга. Так странно — раньше я никогда ее не видела.
— Положите все это в коробку и отошлите министру на дом, — сказал Плоуг и налил еще вина в бокалы. — Держите, вы тоже заслужили.
— Я не хочу. Может, все-таки выслушаете меня? Монберг вел дневник. Я ничего об этом не знала. Тут только его размышления.
— Так, и что? — спросил Бук.
Она сделала глубокий вдох, приступая к самому важному:
— Я начала читать. Похоже, он знал Анну Драгсхольм лично. И встречался с ней. Недавно.
Она раскрыла маленькую кожаную книжку. Плоуг отставил бокал, Бук допил свой. Двое мужчин подошли к Карине.
— Вот номер ее мобильника. В последний раз они виделись в гостинице за несколько дней до того, как ее убили.
Бук прислонился к стене и зажмурился. Сладкий вкус победы уже пропал.
Он глянул на Плоуга, коснулся пальцами страницы.
— Проверьте всё, — приказал Бук. — Я выйду прогуляюсь.
Шесть часов, а низкое ноябрьское небо за окном уже потемнело. В гостиной дома Ярнвига Йонас играл со своими игрушками: пластмассовый танк, три солдатика, ружье, самолет-истребитель.
Луиза Рабен наблюдала за сыном из спальни через открытую дверь. Эти первые годы так важны, они определят всю его будущую жизнь. А что есть у ее ребенка? Отец, который неизвестно где. Мать, которая все свое время тратит на хлопоты о его освобождении. Жизнь в казарме, в окружении солдат. Йонас рос в мире, окрашенном в цвет хаки, наполненном рычанием боевой техники, топотом сапог и громкими приказами, где царили чинопочитание и строгая воинская дисциплина.
Мысли о свободе никогда не придут ему в голову. К ней самой такие мысли приходили все реже и реже. Она любила отца, любила Йонаса. И если суждено жить в клетке, то, по крайней мере, пусть эта клетка будет хотя бы удобной.
Но тюрьма все равно остается тюрьмой, без надежды на освобождение. Йенс теперь стал дважды преступником, а не просто бывшим солдатом с расстроенной психикой, опасным для общества. После того как он сбежал из Херстедвестера, их шансы вырваться из тесных рамок казарменной жизни свелись к нулю. Его обязательно найдут и снова упрячут за решетку, но уже на долгие годы. Йонас станет совсем взрослым, прежде чем его отец сможет снова жить с ними.
Хватит ли у него сил ждать? А у нее?
Луизе Рабен было тридцать четыре года. Она скучала по мужу, скучала по его прикосновениям, по его голосу. Ей не хватало физической близости с мужчиной. А в тюрьме он больше никогда не дотронется до нее, только не на этом раскладном диване в комнате, отведенной для супружеских пар. Теперь она знала это наверняка.
Что-то надломилось в нем после их последнего похода, словно в Гильменде навсегда осталась часть его души. Луизе предстояло принять несколько трудных решений, и они касались не только Йонаса, но и ее саму.
— Мамочка?
В руках мальчика был пластмассовый самолет, подаренный Согардом, и он возился с маленькими бомбами, подвешенными под крыльями.
— Мы скоро будем ужинать?
— Через пять минут. Я только закончу стирку.
— А я сражался.
Она похолодела.
— В садике?
— Нет! Здесь. Вместе с моими солдатами.
— И с кем же вы сражались?
— С грязными арабами! — воскликнул он.
Она не засмеялась.
— Это нехорошие слова, не надо так говорить. И ты слишком много играешь в войну.
— Я ведь пойду на войну, когда вырасту. Как папа. Как дедушка. А еще я буду майором, как Кристиан.
— Вот как?
Она опустилась на колени перед сыном, наблюдая, как он играет с самолетом: водит им вверх и вниз на вытянутой руке, увлеченно рычит и время от времени выкрикивает «ба-бах!», изображая бомбардировку в ярком мире детского воображения.
— Послушай, Йонас… Ты бы хотел, чтобы у тебя была своя комната?
Он посмотрел на нее, улыбнулся и кивнул.
— Мы перенесем туда все твои игрушки. Это будет самая уютная комната на земле. И тебе больше не придется слушать мамин храп ночами напролет.
— Ты не храпишь!
— Ну что, согласен?
— Да.
Самолет подлетел прямо к ее голове. Из-за крыльев выглядывало милое лицо сына.
— А еще я нашла тут неподалеку хорошую школу.
— Я скоро пойду в школу?
Она огляделась вокруг. Не такой уж плохой дом, пусть и в казармах. Зато здесь спокойно и безопасно. Все предсказуемо. Зачем искать что-то еще?
И все же, когда она отвечала сыну, ее голос предательски задрожал, а в глазах защипало от набегающих слез.
— Да. Уже очень скоро.
— А у папы тоже будет своя комната?
Входная дверь распахнулась — пришел ее отец. Он стоял в коридоре и смотрел на них обоих.
— Обязательно будет. Когда-нибудь. Ну так что, пойдем ужинать?
Она поднялась с пола.
— Йонас, — сказал Ярнвиг. — Я тебе кое-что принес.
Мальчик бросил самолет и подбежал к дедушке.
— Одна зеленая варежка. — Ярнвиг покачал ее в руке, глядя на внука сверху вниз. — Ты ее, наверное, обронил.
— Когда? — спросила Луиза.
— Не помню, — протянул Йонас.
— Тут написано его имя. — Ярнвиг показал ей подписанную метку. — Один из бойцов нашел ее у главных ворот.
— Сегодня мы не шли через главные ворота, нас подвез на машине Согард.
Он молча протянул ей варежку.
Луиза вздохнула:
— А ты, молодой человек, впредь будь повнимательней и не разбрасывай повсюду свои вещи…
Йонас, потеряв интерес, вернулся к игрушечному бомбардировщику.
— Я пойду переоденусь, — сказал Ярнвиг и пошел вверх по лестнице.
Она дождалась, когда он скроется за дверью, потом пригляделась к варежке.
На варежке Йонаса никогда не было именной метки. Он никак не мог уронить ее у главного входа на территории части.
И это даже не метка — так, кусочек белой ткани, вероятно оторванный от носового платка. На нем шариковой ручкой выведено: «Йонас Рабен». Неровным, почти детским почерком, который она сразу же узнала.
Когда она вернулась в управление, Странге на месте не было. И на звонки он не отвечал. Лунд углубилась в бумаги, стараясь не встречаться с Бриксом и Кёнигом, который бродил по отделу убийств с выражением отчаяния на лице. С острова Слотсхольмен до управления уже донеслись слухи, будто политики недовольны тем, что служба безопасности скрыла от полиции возможную связь дела Драгсхольм с терроризмом. Как следствие, Кёниг мог лишиться поста, и потому он с еще большим усердием искал, на кого бы переложить вину.
Наконец Странге перезвонил ей.
— Когда я ухожу, не предупредив вас, вы всегда ворчите, — заметила она, прежде чем он успел вымолвить хоть слово.
— Не верю своим ушам. Все еще ревнуете?
— А вам бы хотелось?
— Конечно. К вашему сведению, я пытался найти кого-нибудь из команды Рабена. Не так просто, между прочим. Они как будто специально разбежались кто куда после «Эгира».
— И?
— Я бы с удовольствием съел на ужин пиццу. «Четыре сыра» или «Маргариту»?
Пиццу она любила, но не собиралась признаваться ему в этом.
— Так мы можем с кем-нибудь поговорить?
— Я заеду за вами.
Она ждала его перед зданием управления и неожиданно обрадовалась, увидев его черную неприметную машину. Он выскочил, с театральной галантностью распахнул перед ней дверцу.
— Клоун, — пробормотала Лунд, устраиваясь на пассажирском сиденье.
— Сначала вы, — сказал он, когда сел за руль. — Значит, Драгсхольм была адвокатом боевой группы?
— Думаю, да. Это надо будет подтвердить. Куда мы едем?
— Недалеко. К Давиду Грюнеру. Служил по призыву в подразделении Рабена. До армии был многообещающим пианистом. Окончил консерваторию.
Они двигались в сторону гавани.
— Сейчас работает смотрителем на подземной парковке в районе Исландс-Брюгге. Передвигается в инвалидной коляске. Его смена сегодня до десяти вечера.
Они остановились перед офисным зданием возле станции метро. Лунд вышла, осмотрелась, заглянула внутрь через стеклянную дверь.
— Вы уверены, что это правильный адрес? Как-то пусто.
— Его жена сказала, что это здесь. А жены никогда не лгут. Вы проверьте, что внутри, а я поищу другой вход.
Она вошла в здание. Почти сразу ее остановил скучающий охранник. Лунд помахала удостоверением, упомянула имя Грюнера и парковку. Он показал ей дверь у лифта, который не работал, судя по табличке. Ей пришлось идти пешком.
