Стивен Кинг - Кто нашел, берет себе
На этом страница обрывалась. Дрю посмотрел на подростка.
– Дальше речь идет о первом автобусе, – пояснил Джеймс Хокинс. – Который получает энергию по проводам. Он его называет trolebus. Это троллейбус по-испански. Жена мужчины, от лица которого написано стихотворение, а может, его подруга, сидит мертвая в углу комнаты. Она застрелилась. Он только что обнаружил ее.
– На бессмертную поэзию не похоже, – ответил Дрю. Фотокопия настолько выбила его из колеи, что ничего другого на ум не пришло. Но независимо от качества написанного стихотворение являлось единственным новым произведением Джона Ротстайна, увидевшим свет за последние полвека. Да и прочли его – не считая автора – только этот подросток и он, Дрю Холлидей. Конечно, стихотворение могло попасться на глаза и Моррису Беллами, но Дрю в этом сомневался, учитывая огромное, по утверждению Морриса, число украденных записных книжек.
Огромное число.
Господи, огромное число записных книжек.
– Да, не Уилфред Оуэн и не Элиот, но я думаю, речь не об этом. А вы?
Дрю внезапно осознал, что «Джеймс Хокинс» пристально всматривается в него. И видит что? Возможно, слишком многое. Дрю обычно ничем не выдавал своих чувств: это необходимое условие в бизнесе, где купить товар подешевле не менее важно, чем продать его подороже. Но он попал в очень нестандартную ситуацию: словно перед ним из глубин Атлантического океана всплыл «Титаник»: ржавый, в водорослях, но настоящий!
Ладно, придется это признать.
– Да, наверное, не об этом. – Фотокопия и страница с письмом к О’Коннор лежали бок о бок, и Дрю не мог удержаться, чтобы не перемещать пухлый палец с одной на другую. – Если это подделка, то чертовски качественная.
– Это не подделка. – В голосе мальчика слышалась абсолютная уверенность.
– И где вы это взяли?
Подросток пустился в пространную вымышленную историю, которую Дрю слушал вполуха. Что-то о дядюшке Филе из Кливленда, который умер и оставил свою библиотеку юному Джеймсу, и там нашлись шесть записных книжек «Молескин», упакованных в коробку с книгами в мягкой обложке и томами «Книги месяца», и надо же, эти записные книжки, в которых обнаружилось много интересного – по большей части стихи, но также эссе и несколько рассказов, – принадлежали Джону Ротстайну.
– Как вы поняли, что это Ротстайн?
– Я узнал его стиль даже в стихотворениях, – ответил «Хокинс». Несомненно, он подготовился к такому вопросу. – В Городском колледже я специализируюсь на американской литературе, поэтому прочитал большую часть его произведений. Да и о нем самом много прочел. К примеру, это стихотворение о Мексике, где Ротстайн путешествовал шесть месяцев после демобилизации.
– Как и десяток других американских писателей, включая Эрнеста Хемингуэя и таинственного Б. Травена.
– Да, но посмотрите на это. – Парнишка достал из конверта вторую фотокопию. Дрю велел себе сдержаться… и жадно потянулся к ней. Повел себя так, словно работал в этом бизнесе три года, а не тридцать, но кто мог его за это винить? Это было событие. Событие огромного значения. Проблема состояла в одном: «Джеймс Хокинс», похоже, это знал.
«Да, но он не знает того, что известно мне: источника этих записных книжек. Если только Моррис не пытается использовать мальчишку в своих целях. А такое маловероятно, поскольку Моррис гниет в Уэйнесвилле».
Текст на второй фотокопии писала та же рука, но не столь аккуратно. Если на страничке со стихотворением вычеркивания и заметки на полях отсутствовали, то здесь их хватало.
– Я думаю, он мог написать это нетрезвым, – сообщил подросток. – Знаете, он много пил, а потом завязал. Раз и навсегда. Прочитайте. Увидите, о чем речь.
Вверху страницы стояло обведенное кружком число 77. Ниже начиналось с середины предложение.
…никогда не предполагалось. Если хорошие рецензии – сладкий десерт на короткое время, потом выясняется, что в долгосрочной перспиктиве они ведут к несварению желудка: бессоннице, ночным кошмарам, даже к проблемам со столь важной послеобеденной срачкой. И глупость значительно более заметна в хороших рецензиях, чем в плохих. Воспринимать Джимми Голда как какой-то критерий, как ГЕРОЯ – все равно что называть кого-то вроде Билли Кида (или Чарльза Старквезера, наиболее близкого его воплощения двадцатого века) американской иконой. Джимми – он и есть Джимми, такой же, как я или вы. Он срисован не с Гека Финна, а с Этьена Лантье, величайшего персонажа литературы девятнадцатого столетия! Если я покинул поле зрение общественности, то лишь потому, что она слепа и нет причины показывать ей новые матерьялы. Как сказал бы сам Джимми: дерьмо ни хрена…
Текст обрывался, но Дрю знал, что идет следом, и не сомневался, что Хокинс тоже в курсе. Этот знаменитый девиз Джимми и теперь встречался на футболках.
– Он ошибся в «перспективе», – только и смог выдавить Дрю.
– Да, и слово «материалы» написал неправильно. Обычные ошибки, не вычищенные корректором. – Глаза подростка блестели. Дрю видел подобный блеск, но никогда – в столь юном возрасте. – Это живой текст, вот что я думаю. Живой и дышащий. Видите, что он говорит об Этьене Лантье? Это главный герой романа «Жерминаль» Эмиля Золя. И это новинка! Понимаете? Новый взгляд на персонажа, которого все знают, от самого автора! Готов спорить, некоторые коллекционеры заплатят большие деньги за оригинал этого эссе и за все остальное, что у меня есть.
– Вы сказали, у вас шесть записных книжек.
– Ну да.
Шесть. Не сто с лишним. Если у парнишки всего шесть записных книжек, тогда он точно действует не от лица Беллами, если только Моррис не решил разделить свой товар и продавать частями. Но Дрю не видел причины, по которой его давний друг мог бы так поступить.
– Записные книжки среднего размера. По восемьдесят страниц в каждой. Всего четыреста восемьдесят страниц. Много пустого места на страницах со стихотворениями, но там не только поэзия. Есть и рассказы. Один – про детство Джимми Голда.
И опять вопрос: должен ли он, Дрю, верить, что записных книжек действительно только шесть? Может, парнишка придерживает самое лучшее? А если придерживает, то почему? Потому что хочет продать остальное позже – или не хочет продавать вообще? Для Дрю блеск в глазах «Хокинса» говорил о втором, хотя, возможно, сам мальчик еще этого не осознал.
– Сэр? Мистер Холлидей?
– Извините. Просто свыкаюсь с мыслью, что это и в самом деле новые тексты Ротстайна.
– Новые, – подтвердил парнишка без тени сомнения. – Так сколько?
– Сколько я готов заплатить? – Дрю подумал, что теперь можно использовать «сынка», потому что началась торговля. – Сынок, я не набит деньгами. И пока не полностью убежден, что это не подделка. Не надувательство. Я должен увидеть сами записные книжки.
Дрю заметил, как «Хокинс» прикусил губу под прикрытием новорожденных усов.
– Я говорю не о том, сколько вы заплатите, я говорю о частных коллекционерах. Вы должны знать тех, кто готов выложить немалые суммы за подлинники.
– Парочку я знаю, это верно. – Он знал с десяток. – Но не буду беспокоить их на основании фотокопий двух страниц. Что касается подтверждения эксперта-почерковеда… это рискованно. Как вы знаете, Ротстайна убили, и эти записные книжки, возможно, краденые.
– Нет, если он подарил их кому-то до убийства, – без запинки возразил паренек, и Дрю пришлось напомнить себе, что на эту встречу «Джеймс Хокинс» пришел подготовленным. Но на моей стороне опыт, подумал он. Опыт и хитрость.
– Сынок, нет никакой возможности доказать, что все произошло именно так.
– Нет никакой возможности доказать обратное.
Что ж, ситуация патовая.
Внезапно паренек схватил обе фотокопии и сунул в конверт.
– Минуточку, – попытался остановить его Дрю. – Что такое? Постойте.
– Нет, я думаю, что допустил ошибку, придя к вам. В Канзас-Сити есть компания «Первые и редкие издания Джарретта». Одна из крупнейших. Я обращусь туда.
– Если вы сможете подождать неделю, я кое-кому позвоню, – предложил Дрю. – Но вам придется оставить фотокопии.
Подросток колебался, но потом спросил:
– Сколько вы сможете выручить, как думаете?
– За почти пятьсот страниц неопубликованного… черт, неизвестного текста Ротстайна? Покупатель, вероятно, захочет провести компьютерный анализ почерка, для этого существует пара хороших программ, и если будет доказано, что текст подлинный… – Он прикинул минимальную возможную сумму, которую мог назвать, не противореча здравому смыслу. – Пожалуй, пятьдесят тысяч долларов.
«Джеймса Хокинса» то ли устроила эта цена, то ли он сделал вид, что устроила.
