Константин Образцов - Культ
Офис был совсем не похож на штаб-квартиру крупной компании и располагался в помещении бывшего склада. Аркадий Леонидович поднялся на второй этаж и вошел в небольшую приемную с тремя закрытыми дверями цвета мореного дуба и высокой стойкой, из-за которой виднелась светловолосая, склоненная над клавиатурой компьютера голова.
– Здравствуйте, я к Петру Марковичу.
Секретарша подняла на него взгляд и улыбнулась без всякой приветливости, просто растянув лицо в отработанном десятилетиями мимическом жесте. От улыбки в уголках глаз и губ обозначились сеточки мелких морщин. Видно было, что время расцвета ее красоты пришлось на те времена, когда содержанкам дарили не смартфоны, а VERTU. Глаза у секретарши были печальные и злые, как у стареющей куклы, с которой больше никто не играет.
– Вы договаривались о встрече? – спросила она.
– Да, мне назначено. – Аркадий Леонидович взглянул на часы. – На пять.
Оставалось еще десять минут.
– У Петра Марковича сейчас посетители, – сообщила секретарша. – Вы можете подождать здесь. Если хотите, снимите верхнюю одежду. Вешалки в шкафу, вот тут, слева.
Она еще пару секунд посмотрела на гостя, мысленно отнесла его к категории визитеров, которым можно не предлагать чай или кофе, сделала озабоченное лицо, и, чуть нахмурив тщательно подрисованные брови, принялась смотреть в экран монитора и кликать «мышкой». Аркадий Леонидович снял шарф, тонкую вязаную шапочку, перчатки и рассовал это все по карманам пальто, которое пристроил на вешалку рядом с парой казенного вида плащей и серым полупальто из тонкой шерстяной ткани. Потом провел ладонью по свежевыбритой голове, сел на кожаный белый диван, который тут же издал короткий неприличный звук, и стал ждать. Минуты тянулись медленно. Из-за одной двери доносились приглушенные голоса. Чуть слышно тикали в тишине настенные часы с эмблемой «Лиги». Клацали изредка клавиши. Аркадий Леонидович смотрел на белую стену приемной, увешанную, по обычаю всех приемных, грамотами и дипломами, и думал о предстоящем разговоре.
Еще в субботу он почувствовал что-то неладное, смутный, отзывающийся тревогой дискомфорт, будто предчувствие грядущей беды. Тогда он списал все на неожиданный резкий спор, возникший на уроке в седьмом классе. Дело было даже не в сути дискуссии, а в ее тоне, который задал этот мальчик, Рома Лапкович, тоне резком и очевидно враждебном. Аркадий Леонидович не столько был раздосадован учениками, сколько злился на самого себя за то, что вообще позволил втянуть себя в этот совершенно бессмысленный диспут: это было с его стороны нарушением собственных правил – не реагировать, не обращать внимания, не проповедовать. Если уж на то пошло, то нарушил он их еще раньше, когда не сдержался и принялся излагать школьникам свои взгляды на Ренессанс, философию Нового времени и инквизицию. Тем не менее ситуация выбила его из колеи, и по дороге с работы он мысленно продолжал спорить, оттачивая аргументы, проговаривая возражения, пока не убедился в том, что проигрывает раз за разом примитивной, но неотразимой логике тринадцатилетних оппонентов.
Домой он вернулся расстроенным и молчаливым.
Вечером они читали о том, как Хаген убил Зигфрида. Карина переживала: кусала губы, называла Кримхильду дурой и даже чуть не расплакалась. Аркадий Леонидович обычно давал к прочитанному пояснения. Вот и сейчас, упомянув ради академической добросовестности про вассальную преданность и мотивы поступка Хагена, сказал, что суть событий «Песни о Нибелунгах» в том, как проклятый клад сводит в могилу всех, кто к нему прикасался, как нарушение человеком незримых, но четких границ дозволенного для смертных неизбежно приводит к страданиям и гибели. Карина слушала, а потом вдруг спросила:
– Скажи, а ты в это веришь?
– Во что? – вначале не понял он.
– В проклятия. В темные силы. В то, что они могут действовать здесь и сейчас… вот так, как в этой книге, или даже еще страшнее и хуже?
Она смотрела ему в глаза, очень пристально и внимательно, и Аркадий Леонидович понял, что вопрос этот для Карины вовсе не праздный и ответ много значит – для нее, а может быть, и для них. Он подумал немного и решил сказать правду.
– Да, я верю. Даже не просто верю, а знаю.
Ответ предполагал продолжение разговора, и бог весть куда он бы мог завести их, но Карина не стала ничего больше спрашивать, а только сказала:
– И я знаю.
И все.
Он тоже решил обойтись без вопросов. Пока сказанного было достаточно.
Ночь была беспокойной. Уже ставшие привычными звуки плотского соития, доносящиеся с верхнего этажа, стали другими: больше ярости в мужском хриплом рыке, больше боли, чем наслаждения, в женских стонах, больше отчаяния в последних вскриках, а потом, когда все стихло, послышались слабые, едва слышные всхлипы.
– Слышишь? – прошептала Карина.
– Да.
– Она плачет.
– Похоже.
Но плач скоро стих, и Аркадий Леонидович забылся тревожным, поверхностным сном. Ему то слышались шаги в коридоре, то ощущалось внезапно и совершенно отчетливо чужое присутствие, то он падал в глубокий колодец – и вздрагивал, просыпаясь. Пробудившись очередной раз среди ночи, он открыл глаза и увидел, что Карина не лежит, а сидит рядом, обняв согнутые колени, выпрямившись и прислушиваясь к чему-то. Ему стало не по себе.
– Ты чего не спишь? – спросил он сиплым спросонья голосом.
Она повернулась и чуть улыбнулась во тьме. Черные глаза влажно блеснули, как болотные окна. Она положила ему на лоб прохладную узкую ладонь, погладила и прошептала:
– Все хорошо, дорогой мой, я просто вставала, а сейчас снова лягу. Спи, все хорошо, все хорошо…
И он уснул, успев подумать, что Карина так и не легла, а осталась сидеть, вслушиваясь в темноту.
Карине кошмары не снились – во всяком случае, в привычном понимании этого слова. Самые жуткие ночные видения, которые только можно вообразить, были для нее друзьями детства, спутниками юности, помощниками и союзниками; она привыкла к ним, как заклинатель змей привыкает к устрашающим и опасным обитателям своего серпентария, умеет управлять ими и даже по-своему любит. Она и сама была ночным кошмаром для многих. Но этой ночью ее разбудил не страх, а тревога. В темноте что-то пряталось, там, за гранью доступной взгляду реальности, и Карина обеспокоенно пыталась нащупать природу явления, то бодрствуя, то засыпая сидя, пока не уснула под утро уже окончательно, как обычно, крепко и без сновидений.
Утром воскресного дня Аркадий Леонидович и Карина проснулись едва ли не единственными жителями Северосумска, не знавшими о событиях в ночном клубе. Телевизор они не включали, Интернета в квартире не было, близких знакомых, которые бы позвонили и рассказали им о кровавых событиях субботнего вечера, у них не водилось. В квартире было холодно: оказалось, что ветхая форточка в кухне ночью открылась, наверное, от порыва ветра, и дома едва ли не шел пар изо рта. Тусклый утренний свет заглядывал в окна, как опостылевший попрошайка. Все было не так, как-то неправильно, словно за ночь мир чуть сдвинулся, изменив границы, линии и очертания вещей, нарушив гармонию. Так иногда покосившаяся картина на стене комнаты вызывает раздражающее ощущение беспорядка.
Аркадий Леонидович, засучив рукава, в который раз занял себя попытками починить подтекающий сливной бачок унитаза, а Карина отправилась в магазин. Вернулась она побледневшей, с тревожным блеском в глазах и с опущенными уголками губ.
– Давай посмотрим новости, – сказала она. – Я слышала, ночью что-то случилось в городе.
Они включили телевизор. За полгода это был единственный раз, когда Северосумск упомянули в федеральном выпуске новостей на Центральном канале. «Страшная трагедия… неизвестный преступник устроил кровавую бойню в ночном клубе… открыл огонь, предположительно из карабина «Сайга»… взрыв гранаты… тринадцать погибших, более двадцати раненых, из них пятеро в критическом состоянии…» На экране раз за разом показывали одни и те же кадры: фасад «Селедки» с выбитой дверью и двумя вылетевшими от взрыва окнами, машины «Скорой помощи», желтые ленты, озабоченные люди в форме, возбужденные, перепуганные свидетели происшествия.
Аркадий Леонидович оделся и отправился в ближайший салон сотовой связи. Казалось, что на улицах стало больше людей и все куда-то спешили. Машины проносились по мокрым дорогам озабоченные и встревоженные. Серые неказистые дома склонялись друг к другу, как старухи на лавочке у подъезда, и шептали: «А вы слышали?..»
Все правила полетели к чертям. Если у тебя склонность к дракам с невидимыми для всех чудовищами и великанами – не подходи к ветряным мельницам. Лучше вообще избегай всего, что большое и вертится. Отличный способ сдерживать собственные порывы. Проблема в том, что ты совершенно точно знаешь: великаны и чудища существуют и очень сложно сдержаться, когда они опять начинают размахивать своими лапами на горизонте. А в природе последних трагических происшествий в Северосумске Аркадий Леонидович не сомневался. Оставалось разобраться в причинах и следствиях, а потом начать действовать.
