Учитель музыки - Алексей Анатольевич Притуляк
Эриксон попятился, наступил на труп и, чертыхаясь, повалился на тротуар.
– Я не позволю! – поднимаясь, заорал Пратке, и голос его разнёсся по Фюлькевейен до самой, наверное, площади Густава Стрее. – Никому не позволю!
– Молчи, идиот! – зашипел Эриксон, замирая в надежде, что сумасшедшего не услышали.
Но его услышали. В пятидесяти метрах далее по переулку вспыхнули фары, выхватили из сумрака Пратке, как свечка торчащего с растопыренными руками над свёртком.
Закрываясь рукой от слепящего света, сумасшедший заорал с новой силой: «Я не позволю!»
Эриксон застонал, заскулил от безнадёжности своего положения и неминуемости чего-то очень нехорошего, на четвереньках отполз в тень ближайшего дома, поднялся и бросился бежать. Выскочил в Жестяной переулок и помчался, прижимаясь к домам, назад – в кровать, досыпать. Ведь весь этот ужас ему только снился. «Ну, усни ещё раз, – вспомнил он слова Линды. Закроешь дверь и проснёшься»… Да-да, сейчас он только сбегает закроет дверь, отрезав путь в реальность преследующему его кошмару, и – проснётся.
– Вставайте, господин учитель, – услышал он над собой тихий голос Магды Винардсон и почувствовал, как она теребит его за плечо.
Он резко сел в кровати, уставился на Макса Пратке, который прижался к стене и косил на него свой безумный глаз.
– Что это? – произнёс Эриксон. – Зачем он здесь?
В следующее мгновение ему подумалось, что они пришли убивать его, и он обежал взглядом комнату, ожидая увидеть все остальные действующие лица спектакля: Клоппеншульца, Линду, Йохана, почтальона, Циклопа и прочих, кто принимал в представлении участие.
Но была только встревоженная Бегемотиха, склонившаяся над ним, да безумный старик Пратке, прижавшийся к стене напротив кровати. Двух других мужчин, стоящих у двери, он узнал не сразу.
– Господин Якоб Скуле? – обратился к нему один из них.
– Да, – кивнул он, не понимая, – да, это я.
– Инспектор полиции Йорген Фергюссон. А это – мой помощник, Клай де Гюс.
– Вот как, – пробормотал Эриксон, глядя в окно, на Сёренсгаде, дома напротив и площадь Густава Стрее вдалеке, которую застилал туман раннего утра. Только-только светало. День обещал быть тёплым и солнечным. – Вот как, – повторил он. – Чем обязан, инспектор? – только теперь он заметил, что Макс Пратке держит руки за спиной, и когда старик немного повернулся, инженер увидел на его запястьях наручники.
– Вы должны одеться и следовать с нами в участок, господин Скуле.
– В участок? – он представил себе, как подскакивает с кровати, бросается к открытому окну и выпрыгивает на улицу. Наверняка ему удастся сбежать от этих неповоротливых туповатых полицейских, если только внизу не ждут ещё два-три человека. – Меня что, в чём-то обвиняют? – спросил он, уже догадываясь, каким будет ответ.
– В убийстве, господин Скуле, – отозвался инспектор Фергюссон, а его помощник достал из кармана наручники, обошёл кровать и замер у открытого окна. Как он догадался о мыслях Эриксона? – Вы обвиняетесь в убийстве.
– Я никого не убивал, – покачал головой Эриксон. – Я – жертва. Все эти люди, – он кивнул на Бегемотиху, на Пратке, – пытаются свести меня с ума и внушить мне, что это я убил Якоба Скуле, или кого там они лишили жизни.
– Вы обвиняетесь в убийстве господина Витлава Эриксона, – сказал инспектор.
13
У окна настырно жужжала муха. Может быть, она прилетела сюда за Эриксоном, который так и не переоделся в чистый костюм и продолжал, наверное, вонять. Во всяком случае, комиссар Йереми Вальхоф пошире открыл в кабинете окно и курил сигарету за сигаретой – наверняка, чтобы не чувствовать исходящий от Эриксона смрад.
Эриксону тоже предложили закурить, но ему совершенно не хотелось. Ему вообще ничего не хотелось, даже жить. Его допрашивали всё утро, не давая ни есть, ни спать. И даже в туалет сопроводили только после того, как он заявил, что через минуту затопит кабинет. Потом ему дали отдохнуть не больше часа и снова привели на допрос.
Теперь Эриксон сидел на стуле посреди кабинета, под охраной высокого и худого капрала, а руки его были скованы за спиной наручниками. Битых полчаса он сидел и уже то и дело задрёмывал, а комиссар не обращал на него внимания, будто его тут вообще не было.
– Может быть, я пойду в камеру? – нарушил Эриксон тишину, в которой слышно было только жужжание мухи – тупой чёрной мухи, которая так и не могла найти путь к распахнутой настежь створке, а бессмысленно билась и билась в закрытую. – Очень хочется спать.
Комиссар не обратил на него никакого внимания и продолжал задумчиво курить, перечитывая какие-то бумаги. Стоящий рядом с Эриксоном капрал вздохнул, переступил с ноги на ногу – кажется, ему тоже порядком всё это надоело, включая и тупую муху на окне и Эриксона, не говоря уж о зануде-комиссаре.
Прошло ещё не меньше четверти часа, прежде чем зазвонил телефон. Йереми Вальхоф снял трубку и молча выслушал говорящего, кивнул, изрёк «Ведите» и погасил сигарету.
Через пять минут явился сержант и придержал дверь для человека, который следовал за ним. Когда в кабинет вошла Хельга и остановилась у входа, робко осматриваясь, Эриксон подскочил, но расторопный полицейский тут же с силой нажал ему на плечи, заставив сесть на место. Наверное они специально набирали таких высоких капралов, чтобы те могли, карауля преступников, одним нажимом рук усадить на место человека любого роста. «Хотя, будь на моём месте Циклоп, – с усмешкой подумал Эриксон, – вряд ли этот жердяй сумел бы так легко вернуть его на стул».
Хельга несомненно заметила присутствие Эриксона, но старательно не смотрела в его сторону, и даже когда он позвал её по имени, только быстро покосилась на него из-под ресниц.
– Хельга, – оторопел Витлав Эриксон. – Что случилось, Хельга? Что происходит? Скажи мне, милая моя жена.
– Подследственный, я попрошу вас молчать и никак не обращаться к свидетельнице, – сделал замечание Вальхоф. – Вы имеете право только отвечать на мои вопросы, буде такие возникнут и я обращусь к вам. Во всё остальное время вы обязаны хранить молчание, или к вам будут приняты специальные меры воздействия.
– Вы угрожаете мне, комиссар? – Эриксон метнул в него вызывающий взгляд.
– Ни в коем случае, – ответил тот, твёрдо глядя Эриксону в глаза. – Я лишь предупреждаю вас, – и повернулся к Хельге, которую сержант усадил напротив него у стола.
Комиссар долго исполнял формальности, выясняя всякую ерунду, вроде того, как её зовут, где она живёт, чем занимается и кем ей приходится Витлав Эриксон. «Мужем», – отвечала она на
