Филипп Делелис - Последняя кантата

— Очень немногие, думаю. Возможно, его жена, может быть, переписчик, услугами которого Бах воспользовался…

— В общем, ничего, что могло бы обуздать его, — вздохнул Киршбах.

— Ничего… кроме…

Первый секретарь обвел присутствующих ласковым взглядом. Все эти добропорядочные лейпцигские буржуа с уверенностью могут наилучшим образом улаживать вопросы здоровья жителей или коммерческие связи с ганзейскими княжествами, но в состоянии ли они по-настоящему противостоять столь серьезному моральному кризису? Да и сам он, будучи значительно старше и опытнее их, сможет ли подсказать им правильный выход из положения?

— Кроме того, что эта кантата — не случайное его сочинение. Насколько мне известно, у него имеется еще кое-что того же жанра: полный литургический цикл…

Он думал, что его последнее сообщение вызовет новый всплеск возмущения у его коллег, но предательство Баха слишком потрясло их. Члены Совета молчали.

Тишина была долгая и томительная. Одна свеча медленно погасла. Наконец Лёзнер произнес слово, которое, хотя оно и прозвучало совсем тихо, отозвалось в голове каждого из присутствующих на этом призрачном заседании Городского совета Лейпцига. Короткое слово, простое и однозначное, с помощью которого было решено много проблем со времен подвига Прометея:

— Огонь…

39. РАЗМЫШЛЕНИЕ

Париж, наши дни

До чего же он докопается? Вот уж повезло, что мне выпал этот настырный тип! И к тому же еще страстный меломан. Нет бы заняться какими-нибудь другими расследованиями. С головой погрузился в это дело и даже без колебаний впутал в него малышку Летисию. Несчастная девочка, она не подозревает, во что лезет. Хуже всего то, что она не бесталанна. Ну почему бы ей не поставить крест на этой истории, забыть о неудачнике Фаране и о старом извращенце Морисе Перрене? Отправить их на тот свет — да это просто оказать им услугу. Согласитесь с этим, братья мои, пока не поздно! Ведь все идет к тому, что дело примет опасный оборот.

Может, я должен был дать время Фарану предать гласности свое открытие. Уменьшенная септима: как прекрасно! Что ж, они, возможно, разгадали секрет Фридриха, но больше-то ничего. И не этого не хватает для расшифровки фуги. Можно найти много толкований, несовместимых одно с другим. Хорошенькая штука, а? И потом, они должны были бы подумать о цвете! Это прекрасно, цвета! С королевской темой в целом нужно суметь воссоздать небесную радугу. Луч солнца, проникающий в определенный час через витраж… Нет, самое досадное, что они вспомнили и о других композиторах, не ограничились Бахом. Обычно все останавливаются на Бахе и Фридрихе, даже если профессионал занимается этим как любитель. Надо сказать, что с выбором безумца Веберна Малер не ошибся. Веберн не отмахнулся от этих пяти нот, не счел их обычной серией. Это уже слишком! Язык Баха здесь мы считаем более непонятным, чем когда-либо, а этот господин вдруг находит способ переписать оригинальную фугу! Даже Моцарт не осмелился на такое, он изложил тему очень ясно, но дальше не пошел… В конце концов, моя задача безотлагательна. Главное — этот тронутый сыщик-меломан. Как его утихомирить? Если я уберу его, то выиграю только время, и все. Его ребята продолжат дело. Сейчас надо бы устроить хорошую резню. Да, так было бы лучше всего. Но тогда всех вместе, в какой-нибудь аварии, например. Или же исключаем только Летисию. Но раз записка ее не останавливает, то, возможно, и ее. А без нее к разгадке секрета не продвинуться. Да, я займусь ею. Нужен лишь подходящий случай. Я должен что-то придумать. Как Иоганн Себастьян в королевской теме. Но нечто кровавое. Представляю, как в Потсдаме Фридрих, получив партитуру «Музыкального приношения», перелистал ее, пришел в восторг, промурлыкал свою тему. А в Лейпциге… в Лейпциге Бах смеялся… Я уверен, что он смеялся. Но я не смеюсь. Господь тоже никогда не смеялся. Нигде в Евангелии нет даже намека на то, что Он смеялся. А Бах, изменник, смеялся. Не простим его, Господи, даже если он сам не ведал, что творил.

40. ОБЫСК НА ДОМУ

Реальность стала для него потусторонним миром, его настоящим миром был мир смерти.

Ангиен, наши дни

Машина въехала в квартал особнячков на берегу озера. День только занимался, и тишина царствовала безраздельно. Комиссар Беранже сиял. Он был уверен, что пришел к цели.

— Вы предусмотрели подкрепление, Летайи?

— Да, патрон. Двое полицейских из комиссариата присоединятся к нам на месте.

После открытий Летисии Жиль был убежден, что профессор Дюпарк знает гораздо больше, чем он пожелал сказать. Почему он заставил свою студентку биться над бесполезной расшифровкой? Почему он поднял на смех возможность искать решение в числах? Почему поставил перевернутую тему для экзамена по фуге? Он знал обеих жертв, а Летисия была его ученицей в течение двух последних лет. В консерватории ему не раз мог представиться случай поинтересоваться кодом запроса автоответчика Летисии. Зачем? Да так, из патологической извращенности. Наверняка врожденной. Но после того злосчастного пари, предвидеть которое он не мог, он воспользовался им для иной цели. И еще эта записка, полученная Летисией, когда они выходили из консерватории… Следственному судье вполне хватило доводов комиссара, чтобы выдать ему ордер на обыск, и Беранже с радостью взялся произвести его лично.

— Мы его припрем к стене, Летайи. Считайте, это дело завершено. Интуиция подсказывает мне, что мы найдем шпагу у него. Он нам даст последние детали в головоломке, и все на этом кончится.

Инспектор Летайи в знак согласия кивнул головой.

— Да, верно, патрон. Уже вчера вечером он, чувствуется, здорово струхнул.

Жиль чуть не задохнулся.

— Что? Вчера вечером? Что вы хотите этим сказать?

Удивленный его реакцией, Летайи едва не споткнулся.

— Да ведь вы, патрон, вчера вечером сами сказали мне: «Завтра на рассвете мы нанесем визит профессору Дюпарку и нам потребуется содействие комиссариата Ангиена. Предупредите их». Вот я и предупредил.

— Вы хотите сказать… комиссариат и… Дюпарка?

— Да, патрон.

Жиль схватился руками за голову.

— Вы не сказали мне о задержании, патрон.

— И вы подумали, что я прогуливаюсь по берегу этого озера в шесть утра, чтобы пойти выпить чашечку кофе с Дюпарком?

Сконфуженный Летайи молча остановил машину напротив каменного дома, адрес которого они узнали в консерватории. Двое полицейских, которые поджидали их чуть поодаль, вышли им навстречу. Жиль послал Летайи позвонить у калитки. Но в доме, судя по всему, никто не отозвался.

— Если Дюпарк сбежал, Летайи, мы об этом еще поговорим, — сквозь зубы произнес Жиль.

Летайи снова позвонил и снова безуспешно.

— Здесь есть еще вход, с другой стороны? — спросил он у полицейских.

— Нет, — ответил один из них. — Но одна стена граничит с соседним владением.

Владелец соседнего дома, пенсионер, проснулся от первого же звонка и в халате вышел открыть им. Он явно выразил свое недовольство тем, что его побеспокоили так рано, но расцвел в улыбке, узнав, что полиция пришла к его соседу.

— Любопытный тип. Никогда не поздоровается. Ничего. Живет бирюком. Нет, я не видел, чтобы он выходил. Да, иногда к нему приходили, в основном по ночам. Нет, никогда никакого шума, только музыка. Много музыки…

Он согласился провести полицейских через свой садик.

Комиссар Беранже и инспектор Летайи обогнули дом. И задняя дверь была закрыта. Они решили разбить ее стекло. В доме царила полнейшая тишина. Жиль послал Летайи на второй этаж, а сам принялся осматривать первый. Когда он вошел во вторую комнату, до инспектора снизу донесся голос шефа:

— Летайи, это здесь!

Инспектор спустился по лестнице и открыл дверь справа. Первый, кого он увидел, был комиссар Беранже. Застыв у двери, он неотрывно смотрел в глубину комнаты. Там, за письменным столом в стиле Людовика XIII, окруженным огромными книжными шкафами в том же стиле, в широком кресле сидел мужчина. Профессор Дюпарк. Он немного склонился вперед, пронзенный шпагой, которая, казалось, поддерживала равновесие тела. На нем были выходной костюм и белоснежная рубашка, которой никакая химическая чистка не смогла бы вернуть ее первозданную белизну.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

СТРЕТТА

— Я ничего не понимаю в аккордах, — повторил я. — Но все же предоставь право существовать этому способу имитировать голос человека, который проявляет храбрость в войне или в любом другом деле, предполагающем силу.

41. СЕКРЕТ ФРИДРИХА

Париж, наши дни

Жиль Беранже закрыл в кабинете окно, которое выходило на авеню Домесниль. Летайи, немного утративший свою обычную непринужденность, с несвойственным ему вниманием разглядывал ковровый настил на полу.