Р. Скотт Бэккер - Нейропат
— А ей ты тоже показывал свои штуки, пап? — спросила Рипли.
Томас чуть не подавился беконом.
— Что показывал?
— Ты спускаешь за собой воду, когда писаешь, пап? — спросил Фрэнки.
Явно настал час неприличных вопросов.
— Ладно, ребята, чтобы я больше не слышал никаких разговоров про уборную и так далее. Это уже не смешно. А будете продолжать, так тетя меня арестует. Все. Хватит. Больше никаких таких разговорчиков. О'кей?
— Так вот зачем сюда приезжало ФБР? — спросил Фрэнки.
Этого Томас и боялся.
— Нет, — осторожно начал он, — дело в том...
— Они приезжали, — прервала его Рипли, — потому что дядя Кэсс псих...
— Не смешно, Рипли.
— Что такое «псих», пап? — спросил Фрэнки.
Томас гневно посмотрел на Рипли, предупреждая, чтобы она не вмешивалась.
— «Псих» это человек, у которого в мыслях непорядок. Больной. Но я не хочу, чтобы вы употребляли это слово. Это нехорошее слово, Фрэнки. Тебя это тоже касается, Рипли.
— А ты разве не псих? — спросил Фрэнки.
Томас улыбнулся.
— Я психолог, сын. Я помогаю поправиться людям, у которых в мыслях непорядок.
Так или иначе, это была идея. Кроме наставлений, которые он давал студентам, его единственным делом было заниматься демагогическими разглагольствованиями перед аудиториями, отстаивать неясные позиции в журналах и на конференциях. Но в техническом смысле он все еще был целителем. Он находился в непосредственной близости от нуждавшихся в исцелении. До последнего времени.
— А как ты узнаешь, что у них непорядок? У них кровь течет?
— Нет, — ответил Томас.
«Они пускают кровь другим...»
— Они ведут себя как сумасшедшие, — сказала Рипли. — Не делают того, что должны. Ну, скажем, не спускают воду.
— Букашки-какашки! — завопил Фрэнки, вернее, дикарь, прячущийся в любом мальчишке.
— Хватит! — крикнул Томас, грохнув кулаком по столу. Все подпрыгнуло: миски с хлопьями, ложки с вилками, даже дети.
До смерти перепуганный Фрэнки расплакался. Рипли сверкнула глазами.
Покачав головой, Томас схватил тряпку вытереть расплескавшееся молоко и смахнуть хлопья.
— Простите, ребята. Покорнейше извиняюсь. Просто ваш папа немножко подустал, вот и все.
В какой-то момент, сказал он себе, это безумие должно кончиться. Он подвергнет его заклятию, опутает льстивыми доводами рассудка и навсегда упрячет в раздел мозга с табличкой «Не беспокоить».
Он опустился на колени перед Фрэнки, который запрыгнул ему на руки, как обезьянка.
— Тихо, милый, успокойся. Для тебя я не сумасшедший.
— А для Рипли? — шмыгнул носом Фрэнки.
— Он, как безумный, сердится на дядю Кэсса, — сказала Рипли. — А ты, папа?
Томас повернулся к дочери и ласково погладил ее по щеке. Боже правый, да из нее вырастет незаурядная, потрясающая женщина. Как мог он быть частью такого чуда?
— Да, — согласился Томас, — я сержусь на дядю Кэсса. Я считал его своим другом. Считал, что он любит тебя, меня и Фрэнки...
— И маму? — спросил Фрэнки.
Томас сглотнул комок в горле. С этим маленьким отродьем — сплошные трудности, это уж точно.
— И маму, — добавил он. — Я думал, что он любит всех нас, но вышло не так. А теперь послушайте меня, оба. Это очень важно. Вы должны обещать мне, что если когда-нибудь увидите дядю Кэсса, то...
Как раз в этот момент появилась Сэм. Она подошла к своей сумочке, которая лежала на стойке, и недоуменно посмотрела на них.
— Господи, ребята, я была всего лишь в соседней комнате.
— А мы скучали без тебя, бэби, — хмыкнул Фрэнки.
Томас пощекотал его, и тот взвизгнул от смеха. Он выпустил шею папы и, пританцовывая, попятился назад, предостерегающе выставив руки и прижав локти к животику.
— Уезжаешь? — спросил Том.
— Да, это Шелли, — ответила Сэм. — Долг зовет.
Через несколько минут все собрались у двери, Томас чесал в затылке, Фрэнки и Рипли вели себя как маленькие бездарные актеры — любимцы публики. Казалось, Сэм смущена всеобщим вниманием. Она выставила ногу, затем наклонилась надеть левую туфлю. Посмотрела на Томаса, высоко подняв брови.
— Эй, Сэм? — спросил Фрэнки.
— Да, радость моя.
— А где твое нижнее белье?
Сэм промолчала.
Томас кашлянул.
— Фрэнки!
— Дети такие коротышки, — негромко пробормотала Сэм. — Как я могла забыть, что дети такие коротышки?
— Куда же делось твое белье? — не отставал Фрэнки.
— Хороший вопрос. — У Сэм была вымученная улыбка. — Спроси своего папу, милый.
— Меня?! — воскликнул Томас.
Он ведь просил Сэм проверить диван, но думал, что она сделает это более тщательно... Затем его осенило.
— Бар, — сказал он, покраснев как рак.
— Ну конечно, — ответила Сэм. — Скажи Бару, что он может забрать это себе.
— Я провожу тебя до машины, — сказал Томас — А вы, горлопаны, марш доедать завтрак.
Они с Сэм обменялись значительными взглядами. Люди всегда проверяли свои роли в определенных обстоятельствах. Это был важный социальный рефлекс. Томас понимал, что Сэм в панике, и не потому, что сказали или сделали его дети, а потому, что они просто были, предполагая роли и возможности, далеко превосходящие одну ночь безумного секса.
— Так вот каким бывает животное по имени Томас Байбл в своем домашнем окружении, — сказала Сэм, выйдя на прохладное по-утреннему крыльцо. Она расхохоталась и добавила сквозь смех: — Все в порядке, Том. Я здорово повеселилась. Рада, что осталась.
Томас помотал головой и зябко пожал плечами, хотя было вовсе не холодно. Затем посмотрел вдоль улицы, пораженный тем, как освещенные места и сложный рельеф теней предвещают еще невидимое солнце.
— Ни минуты покоя, — запинаясь, произнес он.
— Представляю.
— Прости за Бара, — добавил Томас, все еще пристыженный и растерянный. — Должно быть, взял ложный след...
— Профессор?
— Зови меня Том!
— Да?
— Тебе лучше ехать, пока у тебя есть преимущество.
— Хороший совет. — Сэм вздохнула и рассмеялась.
И вдруг — смачно поцеловала его в губы. Глубоко засунула язык.
Все еще возбужденные, они расступились. Сэм действительно смотрела на улицу, явно встревоженная, не заметит ли кто. Они нарушили правила, и после ночи накануне Томас боялся, что разговоров соседей не избежать. Теперь ему меньше всего на свете хотелось быть знаменитостью.
— Итак, когда снова ожидать вас в нашем офисе? — как бы мимоходом спросила Сэм.
«Только не будь сумасшедшим!» — призывал ее взгляд.
Томас заколебался.
— Ах да... я хотел поговорить с вами об этом.
— О чем? — неуверенно улыбнулась она.
— О том, что ты тогда сказала... Ну, будто тебе кажется, что Нейл делает все это для моего блага.
— Именно поэтому нам и нужна ваша помощь.
Томас почесал бровь.
— Возможно... — Он внимательно поглядел на Сэм. — Но мне приходится думать не только о себе.
Сэм заглянула ему в глаза.
— Вы боитесь, что...
— А вы бы не боялись?
— Думаю, да, — ответила она, помолчав. — Но мы можем принять определенные меры. Можем сделать так, что он вас не найдет... — Она снова помолчала. — Или ваших детей.
Томас понял, что Сэм чувствует такой же суеверный болезненный страх, в состоянии которого просто разговор может обратить жуткие возможности в жуткие случайности. Людям повсюду мерещатся всякие истории — даже там, где их и вовсе не существует. Герой должен пострадать — это каждому известно.
— Вы не знаете его, — сказал Томас — Нейл... талантлив. У него сверхъестественная способность преодолевать обстоятельства.
— Что ж, выходит, он встретил равного противника, вам не кажется?
— В лице ФБР?
— Я говорю о тебе, Том.
Томас вздернул брови, покачал головой.
— Ошибаетесь, агент Логан. Сколько его знаю, этот парень везде и повсюду меня обставлял.
— Но на этот раз ты будешь играть не один.
Было в ее взгляде нечто такое, что одновременно тревожило и бодрило его — так, что дух перехватывало. Каждый атом его существа чувствовал это, как инъекцию дофамина. [38] Он понял, что с каждым мгновением влюбляется в нее — влюбляется все крепче. «Процветающие ошибки», — как привык выражаться Нейл в колледже. И это была серьезная проблема. Как выразился бы Нейл, всего-то ничего отделяет нейрохимический рисунок любви от обсессивно-компульсивного расстройства. И теперь, больше чем когда-либо в жизни, Томасу надо было сохранять рассудительность.
— Я хотел бы сказать, что это утешает меня. Действительно. Однако ФБР...
Явно задетая, Сэм моргнула. Смахнула со щеки прядку волос, легкую, как шелковистый пух.
— Я имела в виду себя, — сказала она, поворачиваясь к машине.
— Сэм! — окликнул ее Томас, идя за ней по дорожке. — Сэм.
