Джон Бердетт - Бангкок - темная зона
— Что случилось? Слишком быстро кончили?
Не отвечая, я спустился на лифте на первый этаж.
«Швейцар, — подумал я, — он сообщил Танакану, что Нок поднялась наверх».
Устроившись на заднем сиденье такси, я позвонил Кимберли.
— Теперь мы по крайней мере знаем, где произошло преступление. Смерть Дамронг засняли в этом помещении. Я узнал нефритовую статуэтку лежащего Будды.
— Что собираешься предпринять?
— Ничего.
— На твоих глазах убили женщину, а ты не хочешь ничего делать? Тебе следует арестовать Танакана.
— Викорн не позволит. Он уже шантажирует Танакана.
— Неужели он настолько коррумпирован?
— Ты не понимаешь. Это дело чести. Вот почему Танакан ему подыгрывает. Пока длится шантаж, Викорн вынужден его защищать. Пусть это стоит больших денег, наезд Викорна даже выгоден Танакану.
— Ты прав, я ничего не понимаю.
— А ты, «Уолл-стрит», пораскинь мозгами, — предложил я и закрыл телефон.
Стоя на тротуаре перед моей лачугой, я подумывал, не сделать ли еще один звонок. Было без пятнадцати три ночи, но та, чей номер я собирался набрать, славилась бессонницей.
Она ответила после второго гудка, и в ее голосе не было ни капли сна. В этот поздний час на улице царила тишина, и я стал шептать в трубку:
— Извини, если разбудил.
— Сончай, ты? Все в порядке, я не спала. Но ты сам-то почему на ногах?
— Сегодня, не знаю точно когда, тебе привезут труп молодой женщины по прозвищу Нок. У нее перерезано горло под адамовым яблоком.
Наступила долгая пауза. По молчанию доктора Супатры я понял, что не первый обратился к ней.
— Что ты от меня хочешь? Только не проси спрятать концы.
Перед моими глазами возникла картина: нагая Нок плавает лицом вниз, и от ее шеи, словно прозрачный шарф, тянется волнообразная красная струйка.
— Наоборот, доктор Супатра, хочу знать, кому требуется прятать концы.
Я вымотался и одновременно сильно нервничал. «Процессор» между ушами гудел, как гнездо шершней, но ноги настолько устали, что я едва мог их переставлять. Я понимал: что бы ни произошло, мне не заснуть.
Зачем откладывать унижение до утра, если можно принять его сразу? Единственная предосторожность, которую я себе позволил, — вошел неслышно в дом, чтобы не разбудить Чанью и зародыша Пичая, и достал свой служебный револьвер, который хранил под матрасом.
На улице остановил такси и велел водителю отвезти меня обратно в «Парфенон», но вышел за сотню ярдов до клуба, расплатился с таксистом и стал ждать.
Экранчик моего мобильника показывал двадцать три минуты пятого. Расходились последние девушки в майках и джинсах, устало прощаясь друг с другом. Мужчины, в большинстве работающие «за кулисами», тоже спешили домой. В темном углу я ждал, когда не останется никого. Почти никого.
Подъехал высокий закрытый фургон из тех, какими пользуются развозчики продуктов. В свете огней у входа в «Парфенон» я узнал швейцара, который сменил форму на шорты и майку. Вынос мешка с телом из здания и погрузка в фургон заняли не больше двадцати секунд. Машина уехала, остался только швейцар, смотрящий ей вслед. Затем он достал из кармана мобильный телефон, некоторое время слушал, потом бросил взгляд вдоль улицы в мою сторону.
Внезапно охотник превратился в дичь. Я ждал, как испуганный кролик, пока он не спеша шел ко мне по улице. Я понимал, что карман его шорт выпячивается, потому что там лежит мобильник — для пистолета маловато. И по своим физическим данным выглядел он не так уж опасно: на пару дюймов ниже меня и весил килограммов сорок пять вместе с пивным животом.
Он с любопытством уставился на меня.
— Собираешься этой ночью меня убить?
Швейцар схватил меня обеими руками за лацканы пиджака. Но движение получилось не агрессивным, и я никак не мог понять, что этот человек задумал, пока до меня не дошло, что он тащит меня к уличному фонарю. Там негодяй встал так, чтобы я мог разглядеть его лицо. Оно было перекошено душевной мукой. Швейцар ткнул пистолет в моем кармане.
— Ну, чего медлишь? Ты окажешь мне услугу! — Я наблюдал за его агонией. — Мои жена и дочь, обе, служат в его доме. Он хорошо с ними обращается. Они некрасивы, и он никогда до них не дотрагивался. Но я его раб. Надеюсь, ты понимаешь, что я хочу сказать?
20
— Тело, соответствующее твоим ночным описаниям, поступило в морг в шесть утра, — сообщила доктор Супатра. Она позвонила, когда я одевался. Чанья находилась в храме и умоляла Будду закрыть глаза на ее прошлую профессию и позволить ей произвести на свет здорового, счастливого и, кроме всего прочего, удачливого ребенка.
— Кто привез?
— Инспектор Куракит.
— Где, по его словам, обнаружили тело?
— В арендованной покойной женщиной квартире.
— Тебя не приглашали осмотреть место преступления?
— Нет.
— Спасибо, — поблагодарил я и закрыл телефон.
Затем я позвонил Мэнни, секретарю Викорна, и попросил соединить меня с боссом. По голосу Мэнни я понял, что указания она уже получила.
— Он на совещании.
— Ничего подобного.
— Он очень занят. Вряд ли, детектив, у него найдется сегодня для вас время.
— Я хочу знать, почему меня не подключили к расследованию убийства, которое произошло сегодня утром.
— Могу спросить.
— Не стоит. Он скажет, что у меня и так дел по горло. Мне надо поговорить с ним самому.
— Попробую что-нибудь для тебя сделать.
Никаких ответных звонков, конечно, не последовало. Наш порядок настолько строг, что до Викорна, если он не хочет меня видеть, добраться не проще, чем если бы он улетел на Луну. Я решил, что мне надо попытаться потолковать с Куракитом.
Мы не испытывали ненависти друг к другу по одной простой причине: чтобы один человек ненавидел другого, надо, чтобы он хотя бы на каком-то уровне его понимал. С точки зрения Куракита, я был идиотом, которого ни при каких обстоятельствах нельзя было принимать на службу в полицию. Правоверный буддист и бывший солдат, Куракит, как миллионы подобных ему, считал, что жизнь — штука простая: надо пристроиться к должности, понять, кто над тобой главный, выполнять все, что он прикажет, и радоваться повышениям. Мои психологические заморочки казались ему явным признаком сумасшествия. Его, разумеется, предупредили, что я могу позвонить.
— Привет. — Я придал голосу как можно больше дружелюбия. — Как дела?
— Нормально, — с подозрением ответил он.
— Слышал, рано утром нам подкинули новое дело.
— Кто тебе сказал?
— А это что, секрет?
— Расследование поручили мне. Полковник Викорн позвонил мне в четыре утра. Ты очень занят, тебе некогда заниматься этим делом.
— Я не пытаюсь его у тебя умыкнуть. Просто подумал, оно может быть связано с тем, над чем работаю я. Посидели бы вместе, пораскинули мозгами.
— Чем пораскинули? Что ты несешь! Никак оно с твоим не связано.
— Откуда ты знаешь?
— Викорн сказал. Предупредил: если станешь звонить, отвечать — не связано, и все.
— Он назвал тебе человека, кто это сделал?
— Нет.
— Зато сказал, кто этого не делал?
— Может быть.
— А не говорил ли он тебе, что некий высокопоставленный банкир по фамилии Танакан не имеет к этому делу никакого отношения?
— Да. То есть нет. Я больше не хочу с тобой разговаривать.
Куракит разъединился. Я позвонил опять.
— По крайней мере назови адрес, где обнаружили тело.
— Нет. Мне не разрешили.
На этот раз разъединился я. Есть другие возможности узнать то, что мне требовалось. Я опять позвонил доктору Супатре и спросил, какой адрес стоял в формуляре, который Куракит заполнил при передаче убитой в морг. Ей некогда было мною заниматься, но она обещала переслать формуляр по факсу. Таким образом, мне будет известен номер удостоверения личности Нок и адрес ее родной деревни. Пока я ждал факс, позвонила агент ФБР.
— Знаешь, Сончай, я думаю, ты творишь злое дело, — заявила она. — Я долго размышляла и не могу подобрать иного слова. Во всем этом есть что-то от Средневековья — словно собираются кастрировать мальчиков для хора. Он поступает так, чтобы продавать тело?
— Я уже объяснял, почему он так поступает.
— Не верю. Это все восточные штучки. Я начинаю понимать, что здесь происходит: вы продолжаете играть в старинную игру — пытаетесь выдать отвратительное за хорошее, чтобы получить возможность продать.
— Реклама — изобретение Запада. Вспомни, как рекламируют сигареты. Изображают чистейший горный поток, чтобы всучить отраву, от которой заболевают раком легких. Меня всю юность бомбардировали такой рекламой. И тебя, наверное, тоже. Просто ты хватанула дозу культурного шока.
— Абсурд! Сначала все отрезать, а затем конструировать искусственную вагину. Фу!
