Йен Фишер - Ночной консьерж
Бесцветный дернулся, скорее от неожиданности и удивления, чем от боли, но на секунду ослабил хватку. Этой секунды Кристине хватило, чтобы мотнуть головой и освободить шею из вспотевших рук Миши. Воздух хлынул в пересохшую гортань, Кристина судорожно сглотнула и завопила отчаянно, что есть мочи, – это был крик боли, призыв к спасению, а через секунду он перешел в тот самый звеняще-шипящий звук, которым, по мнению современных психиатров, античные сирены околдовывали доверчивых мореплавателей.
Миша смотрел на Кристину, напротив, крайне недоверчиво. Ему было невдомек, отчего его сильные руки немеют и опадают, как ватные, отчего здоровое молодое тело заваливается набок без всякой причины. В его глазах читалось напряжение, с которым он пытался вновь овладеть своими мышцами, и бессилие сделать это. Вид у душителя был удивленный.
Кристина с легкостью выбралась из-под его ставшего безвольным и неуправляемым тела и первым делом отыскала на полу спасительную туфельку. Бережно вернула ее на ногу, поправила волосы и только тогда устало опустилась на диван в прихожей.
Что теперь делать? В чужой стране, без связей и контактов… Мысли путались, она несколько раз глубоко вздохнула и, закрыв глаза, попыталась сосредоточиться на морском приливе с мраморными прожилками. Необходимо срочно найти Ганди и вместе с ним припереть к стенке этого Сержа. Ганди в Ярославле. Значит, надо добраться до Ярославля.
Кристина открыла глаза. Полупарализованный душитель конвульсивно дергался на полу, постукивая ногой по паркетной «елочке» и не понимая, почему не может встать. Взглянув в его мутные бешеные глаза, Кристина наконец почувствовала испуг. Отправляясь в Россию, она внутренне была готова сражаться. Наверное, поэтому не удивилась и не испугалась, когда на нее напали. Да и некогда было, все произошло слишком внезапно. А теперь до ее сознания, как кровь, приливавшая к клеткам, начала доходить простая мысль. Ее опередили. Она считала охотником себя. Но на нее начали охотиться раньше, чем она успела сделать первый шаг. Кто стоял за этим, сомнений не было.
– Тебя прислал Серж? – спросила она у Миши и удивилась, как низко прозвучал собственный голос.
В ответ Бесцветный еще сильнее выпучил глаза и издал звук, похожий на хлопок лопнувшего шарика.
– Кто ты? Как тебя зовут? – Кристина была несильна в допросах. И вновь не получила ответ.
– Хорошо… Посмотрю сама.
Она опустилась на колени и брезгливо коснулась курточки Бесцветного. Запах лука куда-то улетучился, уступив место кислому запаху пота, к которому примешивалось что-то горькое с кофейным оттенком. Кристина решила, что это запах страха.
– Не бойся, я тебя не трону. Через пару часов сам встанешь, Поболеешь какое-то время, затем – пройдет. – Она поразилось, как цинично прозвучали эти слова, адресованные человеку, которого только что довели до паралича.
Обшарила карманы душителя. Бумажник, жвачка, связка ключей и мобильник. В бумажнике обнаружились несколько тысяч российских рублей и водительское удостоверение на имя Петра Семеновича Новикова. В мобильнике сохранились несколько входящих вызовов с разных номеров. Кристина заглянула в список эсэмэсок, и третье сверху заставило ее вздрогнуть от возбуждения.
«В час ночи. Храм Вознесения. Консьерж».
Кристина почувствовала запах моря, и снова перед ее глазами замелькали мраморные прожилки. Море набегало на полоску каменистой суши, и смысл возвращался ко всему, что случилось или должно случиться.Отсалютовав на прощание Бесцветному Мише, Кристина спустилась во двор, аккуратно уложила свои вещи обратно в серую «тойоту» и уселась на водительское сиденье. Из связки ключей, вытащенных у Бесцветного, подобрала ключ зажигания, завела двигатель и выключила его. Куда ехать? Часы показывали восемь вечера. В час ночи Консьерж будет в храме Вознесения. Нужен план. Раздумывая, Кристина машинально обыскивала салон автомобиля. И нисколько не удивилась, когда под водительским сиденьем ее рука наткнулась на металлическую рукоять пистолета. Семнадцатизарядный «глок», любимая игрушка рэперов, которые до сих пор не могут прекратить играть в гангстеров.
Глава одиннадцатая
Под гулкими сводами собора шаги шестерых человек раздавались, как ритмический рисунок, исполненный на нескольких африканских барабанах. Сама барабанная установка до поры беззвучно темнела в углублении нефа. В помещении собора царил особый полумрак, настраивающий на таинство. Сквозняк гонял по стенам причудливые тени от нескольких десятков свечей. Их пламя металось в разные стороны, понукаемое потоками воздуха. В этом театре теней хотелось говорить шепотом, и – только о самом важном, о сокровенном. В крайнем случае – подслушивать чужие секреты. Вот оно – время рок-н-ролльной мессы.
– Фантастика! – Клаус Майнцхофф возбужденно сжал руку Сержа своей потной ладонью. – Где оператор? Мы обязательно должны заснять весь концерт. Я мечтаю выложить это видео в «Фейсбуке». Клавишники умрут от зависти! Это… – Клаус воздел руки, изображая молитвенный экстаз. – Это невероятно! Еще никто не играл рок на священном органе в этом соборе!
Серж молча кивнул в сторону, где парень в бейсболке деловито водружал видеокамеру на портативный штатив. Подошел служитель храма, худой высокий священник с изможденным бородатым лицом, на котором сейчас читалась иудова мука.
– Вы готовы? Тогда рассчитаемся, – вполголоса обратился он к Сержу.
Тот сунул ему в руку конверт и подтолкнул к немцу.
– Батюшка, проводите гостя к инструменту.
Когда тучный Клаус семенящей походкой последовал за священником, Серж бросил виноватый взгляд на икону и тяжело вздохнул.
Андрей Верендеев в профессиональных кругах слыл мастером, каких мало. Он умел дать качественную картинку из любого положения, при любом освещении и даже с закрытыми глазами. Операторский факультет ВГИКа плюс многолетний опыт работы оператором на центральных телеканалах создали крепкого профессионала, устойчивого к стрессам и техническим неурядицам. Изображение, достойное эфира, он мог обеспечить в самых экстремальных условиях. Правда, с карьерой у тридцатидвухлетнего Верендеева пока не складывалось. В большом кино после окончания вуза проявить себя ему не удалось, а сейчас и вовсе казалось невозможным пробиться сквозь плотные ряды сидящих без работы кинооператоров. Телеканалы периодически нанимали его на новые проекты, но Верендеев нигде подолгу не задерживался. Как только подворачивалась командировка за пределы Москвы, он, исполнив профессиональный долг, отмечал событие бурной попойкой. А иногда начинал ее без отрыва от производства. Не пить за пределами столицы Верендеев не мог. Он объяснял это угнетенным состоянием духа по причине сострадания к людям, живущим за МКАДом. «Не могу видеть, как они там живут в каменном веке! – говорил Верендеев, критикуя бытовой уклад в любом поселении России. – Где в России ни окажешься – везде – дичь! Тоска и депрессия!» Большинство из его выездных загулов заканчивались скандалом в гостинице, выяснением отношений с милицией аэропорта, часто – снятием с рейса и помещением в КПЗ. Потому что пьяницей Верендеев был активным.
Андрончику, как его после первой рюмки начинали панибратски называть местные собутыльники, было недостаточно просто нагрузиться алкоголем, царственно позволив в финале занести свое малоподвижное тело в самолет. Верендеев желал быть полезным российским регионам. Душа его требовала действия, способного хоть в малой степени улучшить тоскливый уклад жизни в провинции.
Борьба за качество начиналась обычно в ресторане, где Верендеев принимал первое лекарство от душевного гнета. Официантам указывалось на недопустимость нечистых приборов, несвежей пищи, отсутствия приветливости на лицах. Далее следовал неизбежный разговор с управляющим. После фраз «Вам самим-то в этом свинарнике хорошо?», «Меняйтесь, макаки, а то всю жизнь свою просрете и детям ничего не оставите!», Верендеев оказывался на улице. Там он продолжал борьбу за благополучие региона. Он вел ее с таксистами, с милиционерами, с торговцами, с асфальтоукладчиками, а иногда – со светофорами и автобусными остановками. В разных районах города гремел его нетрезвый бас: «Осветите улицы! Дайте огня!», «Положите асфальт, сволочи! Ведь это центральная улица в вашем убогом городке!», «Сделайте нормальный фейс-контроль в клуб! Почему всякое пьяное быдло здесь шатается?», «Кто тут у вас единороссы? Меняйте губернатора!».
Осилив первые поллитра и ощутив, что дух по-прежнему угнетен, он уже не мог остановиться в своем критическом запале. Нет таблички с номером на жилом доме? Выговор! Таксист не включил счетчик? Порка! Стриптизерша в клубе не позволяет себя раздеть? Уволить!К утру Верендеев, как правило, был бит патриотически настроенной общественностью и заточен в местный «обезьянник», где ему предоставлялась полная свобода бороться за качество питания, обслуживания, многообразия досуга, а также культурной и светской жизни.
