Дин Кунц - Демоны пустыни, или Брат Томас
Возможно, он еще не знал своих способностей, только пытался определить, что ему по силам. Может, это был тот самый момент, который следовало запечатлеть на пленке «Кодак»: первые шаги младенца.
Я почувствовал себя более уверенно, когда поравнялся с устьем коридора, уходившего к новому аббатству: по всему выходило, что в скорости чудовищу со мной не сравняться, если, конечно, его обучение беговым навыкам не будет очень уж прогрессировать.
Оглянувшись в очередной раз, я увидел, что существо это не только неуклюжее, но еще и становится прозрачным. Свет от лампочек под потолком не столько отражался от него, сколько проходил насквозь, словно кость превратилась в матовое стекло.
На мгновение, когда мой преследователь остановился, я даже подумал, что сейчас он дематериализуется, будучи совсем не машиной, а призраком. Потом прозрачность исчезла, чудовище вновь стало костяным и устремилось за мной.
Знакомый пронзительный звук привлек мое внимание к боковому тоннелю. Далеко на холме голосом, который я уже слышал, пробиваясь сквозь буран к школе, еще одно из этих существ выражало искреннее желание побеседовать со мной один на один.
С такого расстояния я ничего не мог сказать о его размерах, но подозревал, что оно значительно больше того красавчика, который вылупился из куколки. Красавчик, кстати, набрал ход. Его уже не шатало, и он быстро сокращал разделявшее нас расстояние.
Вот я и сделал то, что умел едва ли не лучше всего: понесся к концу коридора как угорелый.
У меня были только две ноги — не сто, и я был в лыжных ботинках, а не в кроссовках для бега, с амортизирующими воздушными пузырями в подошвах, но мне помогали отчаяние и энергия, почерпнутая из сэндвича сестры Реджины-Марии. Так что я практически добежал до бойлерной, опередив и Сатану, и Сатану-младшего, или как там они назывались.
Но тут что-то заплело мои ноги. Я вскрикнул, упал, тут же вскочил, отбиваясь от того, кто на меня напал, пока не понял, что это куртка, которую я оставил на полу, потому что при ходьбе она слишком громко шуршала.
Кости отчаянно забарабанили по бетонному полу. Я повернулся… и увидел чудище прямо перед собой.
Все рудиментарные ножки, отличные от ножек ложнокузнечика, но такие же отвратительные, замерли, как одна. Передняя половина двенадцатифутового существа оторвалась от пола и поднялась со змеиной грацией.
Мы стояли лицом к лицу, или стояли бы, если бы лицо было не только у меня.
На поднявшейся над полом части тела калейдоскопические рисунки непрерывно сменяли друг друга, ни разу не повторяясь.
Чудовище, должно быть, демонстрировало мне абсолютный контроль над собственной физиологией, с тем чтобы я осознал свою слабость и ужаснулся. Когда я первый раз увидел такое по другую сторону окна, мне пришла в голову мысль о том, что я вижу демонстрацию высокомерного тщеславия, свойственного исключительно человеку, и теперь только укрепился в правильности сделанного вывода.
Я отступил на шаг, другой.
— Поцелуй меня в зад, уродливая образина!
В ярости он упал на меня, ледяной и безжалостный. Бессчетные челюсти и клешни принялись рвать меня на части, пальцы-ножи вонзались мне в грудь, живот, добрались до сердца, вырвали, порубили, как капусту, и после этого я уже ничем не мог помочь детям школы Святого Варфоломея. Разве что моя душа зацепилась бы за этот мир и устроила полтергейст.
Да, такое вполне могло произойти, но, по правде говоря, я вам солгал. Правда оказалась куда более странной, чем ложь, хотя куда менее травматичной.
Все, что я рассказывал о себе, — правда, включая предложение чмокнуть меня в зад, с которым я обратился к чудовищу. Вот так оскорбив его словом, я отступил еще на шаг, на второй.
Уже верил, что терять мне нечего, что моя жизнь подошла к концу, а потому смело повернулся к чудовищу спиной. Упал на руки и колени и полез в узкий тоннель между служебным коридором и бойлерной.
Я ожидал, что тварь схватит меня за ноги и вытащит обратно в коридор. Когда добрался до бойлерной, целый и невредимый, перевернулся на спину, откатился от тоннеля, предполагая, что костяная образина последует в бойлерную за мной.
Из-за стены не донеслось пронзительного звука, не услышал я и стука костей по полу, свидетельствующего о том, что чудовище двинулось в обратный путь, хотя шум горящего газа и работающих насосов мог заглушать все остальное.
Откровенно говоря, я не понимал, что может воспрепятствовать этому скелетону последовать за мной в бойлерную. Даже в том виде, в каком он преследовал меня, он вполне мог пролезть в этот тоннель. А ведь он мог принять любую конфигурацию.
Если бы тварь таки полезла в бойлерную, у меня не было оружия, с помощью которого я мог бы загнать ее назад. Но, отступив, я бы открыл твари доступ в школу в тот самый момент, когда большинство детей спустились на ленч в столовую на первом этаже, а остальные оставались в своих комнатах на втором.
Чувствуя себя полнейшей никчемностью, я вскочил, сдернул со стены огнетушитель и приготовил его к работе, словно надеялся, что смогу убить это костяное страшилище пеной из фосфата аммония, как в плохих старых научно-фантастических фильмах, где герои в кульминационной сцене обнаруживали, что разъяренные и вроде бы неуничтожимые чудовища гибли, стоило пустить в ход домашние средства: посыпать их солью, отбеливателем или обрызгать лаком для волос.
Я даже не мог сказать, а было ли это существо живым, считалось ли для него жизнью то, что считается таковой для людей, животных, насекомых, даже растений. Не мог объяснить, как этот трехмерный костяной коллаж, каким бы фантастически сложным он ни являлся, мог считаться живым, не имея плоти, крови и видимых органов чувств. А если он не был живым, убить его не представлялось возможным.
Со сверхъестественным объяснением тоже не получалось. Ни одна из главных религий не предполагала существования такого вот существа, не попадались они мне и в мифах и легендах, которые довелось прочитать.
Бу появился между двух бойлеров. Посмотрел на меня и мое пенное оружие. Сел, склонил голову, улыбнулся. Похоже, нашел увиденное забавным.
Вооруженный огнетушителем, а если бы он мне не помог, только пластинками жевательной резинки «Блэк Джек», я стоял, уставившись на тоннель в стене, минуту, две, три.
Но из тоннеля так никто и не вылез.
Я отставил огнетушитель в сторону.
Оставаясь на расстоянии все тех же десяти футов от стены, опустился на четвереньки, чтобы заглянуть в тоннель. Увидел освещенный коридор, который уходил к градирне, но ничего костяного.
Бу подошел к тоннелю вплотную, сунулся в него мордой, в недоумении повернулся ко мне.
— Ничего не понимаю, — признался я. — Не знаю, что и сказать.
Я поставил на место стальную панель. Заворачивая первый болт и затягивая его ключом, все время ждал, что панель вышибут с другой стороны, схватят меня и утащат из бойлерной. Ничего такого не произошло.
Я не знал, что помешало костяному чудовищу поступить со мной так же, как поступило оно с братом Тимоти, хотя оно определенно хотело добраться до меня. И я практически на все сто процентов уверен, что мое оскорбительное предложение («Поцелуй меня в зад, уродливая образина») не заставило его уйти, обидевшись.
Глава 34
Родион Романович прибыл в гараж в красивой шапке-ушанке из медвежьей шкуры, белом шелковом шарфе, черном кожаном пальто с меховым воротником и манжетами и (я не удивился) в резиновых, на «молнии», ботах до колен. Выглядел он так, словно получил приглашение от царя отправиться с ним на санную прогулку.
После забега наперегонки с костяным монстром я лежал на полу и смотрел в потолок, пытаясь успокоить нервы и дожидаясь, пока ноги перестанут дрожать и снова смогут держать тело.
Русский встал надо мной.
— Вы — очень необычный молодой человек, мистер Томас.
— Да, сэр. Я в курсе.
— И что вы делаете на полу?
— Прихожу в себя от сильного испуга.
— Что вас напугало?
— Внезапное осознание собственной смертности.
— А раньше вы не осознавали, что смертны?
— Да, сэр, какое-то время осознавал. Но меня просто сокрушило, знаете ли, чувство неведомого.
— Какого неведомого, мистер Томас?
— Великого неведомого, сэр. Пронять меня не так-то легко. Маленькие неведомые не вызывают у меня эмоций.
— И каким образом лежание на полу гаража вас успокаивает?
— Водяные разводы на потолке очаровательны. Глядя на них, я расслабляюсь.
Романович бросил взгляд на потолок.
— Я нахожу их отвратительными.
— Нет, нет. Такие оттенки серого, черного, ржавого, с легким намеком на зеленое, такие плавные переходы, такая расплывчатость, ничего резкого и жесткого, как кость.
— Кость, вы сказали?
