Ной Чарни - Двойная рокировка
Они вошли в галерею, расположенную рядом, и поднялись по винтовой лестнице, знакомой по карикатурам Роландсона. На последнем этаже находились залы с картинами импрессионистов, и здесь прохаживались студенты, стараясь не слишком удаляться от столов, сервированных на площадке. Коффин прошелся по залам. «Завтрак на траве» Мане, «Дон Кихот» Домье. Моне, Сезанн. Он пригубил вина, отдававшего танином и серой.
— Они считают, что для студентов сойдет любая дрянь, — заметил Коффин.
Гарри чуть заметно улыбнулся.
— Я люблю Дега, — продолжал Габриэль. — Искусствоведы считают, будто в его пастелях с изображением купающихся женщин есть что-то непристойное, поскольку он изобразил их в некрасивых позах. Одна поднимается из ванны, другая расчесывает длинные рыжие волосы. Но я всегда видел в этом лишь страстную любовь к женскому телу.
Уикенден в ответ только хмыкнул.
— Вы не интересуетесь искусством, Гарри? — спросил Коффин, проходя в следующий зал.
— Я выслеживаю преступников, доктор Коффин. Я умнее, чем они, и мне это нравится. Для меня не важно, что они украли — машину, мешок с деньгами или кусок холста с краской. Я люблю разгадывать головоломки. Конечно, во всяком деле нужно понимание. Но деньги, которые крутятся в этой сфере, приводят меня в недоумение. Сам я никогда не отличу Дега от Моне или любой другой красивой мазни. Я против них ничего не имею, но не более того. К счастью, успех моей работы не зависит от моих художественных пристрастий. Я, как и вы, уважаю мастерство как таковое. И мне безразлично, в чем оно проявляется — в игре в шашки, шахматы или в ограблении…
— Я когда-то играл в шахматы, — перебил его Коффин, не отрывая взгляда от картин. — Так, баловался, когда был помоложе. Посмотрите-ка, Гарри, для вас это будет интересно, — указал Коффин на две картины, висевшие рядом на стене.
Это были черные прямоугольники с цветными пятнами и бесформенными включениями, похожими на взвесь, плавающую в чернилах. Гарри остановился рядом с Коффином. Он был на голову ниже и выглядел старомодным.
— Так вот, левая картина — это оригинал, написанный русским художником Василием Кандинским. Он, как и его соотечественник Казимир Малевич, использовал абстракцию для концентрированного выражения духовности. Рисовал то, что, по его мнению, давало сильный духовный заряд. А это стоит тех миллионов, которые платят за его картины. Теперь самое интересное. Взгляните на правую картину.
— По-моему, они совершенно одинаковые.
— Вы правы, Гарри. Они действительно одинаковые. Но та, что справа, является копией, написанной уже в наши дни. Цена ей две-три сотни фунтов, не больше.
Гарри несколько раз перевел взгляд с одной картины на другую.
— Это просто поразительно, доктор Коффин. Не могу не выразить своего восхищения. Как я уже говорил, любое мастерство вызывает у меня уважение, даже если… А как вы догадались, что правая картина — это копия? Они же ничем не отличаются.
Коффин с улыбкой указал на стену. Рядом с правой картиной висела табличка с надписью «Копия». Гарри вспыхнул и натянуто улыбнулся.
— «Смотри в корень» — вот мой девиз. Простая наблюдательность, Гарри. Надо уметь видеть, а не просто смотреть. Восприятие может быть пассивным и активным. Наблюдательность и логическая дедукция…
— …вот два инструмента, которыми все обладают, но никто не пользуется. Я прослушал вашу лекцию, доктор Коффин. Да, это хороший урок… Вы по крайней мере применяете на практике свои советы. Я себе уже тысячу раз говорил, что нельзя злоупотреблять кофеином, но, как и прежде, выпиваю по десять чашек в день. Без этого у меня нарушается пищеварение.
В следующем зале Коффин задержался. Гарри шел за ним, глядя себе под ноги, но увидев, что Габриэль остановился, поднял глаза.
— «Бар „Фоли-Бержер“» Мане. Ну разве это не шедевр?
Патетические нотки в голосе Коффина несколько озадачили Гарри. Он не знал, что ответить.
— Я просто обожаю эту картину, — продолжал восхищаться Коффин. — Женщина выглядит такой печальной. Здесь есть глубокий подтекст.
К Коффину подошла улыбающаяся студентка, подбадриваемая своими друзьями.
— Извините, профессор Коффин.
Габриэлю всегда нравилось, когда его так называли.
— Если бы вы надумали украсть картину из этого музея, что бы вы выбрали?
— Люси Джарвис, как вы можете…
— Ничего страшного, Шейла. Очень хороший вопрос, Люси. Когда я хожу по музеям, то часто играю в эту игру. Практически в каждом зале.
Подперев подбородок жестом роденовского «Мыслителя», Коффин задумчиво оглядел зал.
— В данном случае выбор сделать просто. Я бы взял вот это, — указал он на картину Мане.
— Почему?
Вокруг Коффина столпились студенты с полными стаканами в руках. Уикенден почувствовал что-то среднее между любопытством и раздражением, но решил склониться в сторону любопытства.
— Потому что это законченный шедевр. Мане написал ее незадолго до смерти, прекрасно сознавая, что это хит. Размер подчеркивает ее значение. Тема вполне в духе времени. Женщина за стойкой смотрит прямо на нас. Она выглядит печальной и немного испуганной, но в ее взгляде есть что-то еще. Мона Лиза просто отдыхает.
Студенты захихикали.
— Это барменша в ночном клубе «Фоли-Бержер». Видите, что происходит позади нее? Клуб был двухэтажным, а в центре находилась сцена, где выступали артисты. В верхнем левом углу картины видны ноги акробата, висящего на трапеции. Публика хоть и несколько смазана, но легкоузнаваема. Типичные парижские персонажи конца девятнадцатого века.
Мы видим, что к барменше подходит господин в темном костюме и цилиндре. Его фигура расположена словно под углом. Но как мы можем его видеть? Конечно, он стоит перед ней, там же, где и вы. Все, что мы видим позади барменши, является отражением в большом зеркале у нее за спиной. Приглядевшись, можно заметить, как в зеркале отражается свет.
Господин явно чего-то хочет. Может быть, выпить? Или взять апельсин из вазы на стойке? Пива «Басе»? Я не шучу; видите коричневую бутылку с красным треугольником?
Возможно, он хочет пропустить стаканчик. Но скорее всего пришел за другим. Женщина за стойкой — проститутка. В те времена проституция была в порядке вещей. У состоятельных господ имелись любовницы, которые сопровождали их в общественных местах подобно гейшам в Японии. Женщина на картине могла устроиться барменшей в «Фоли-Бержер», чтобы ловить там клиентов.
Но что происходит у нее в душе? Всмотритесь в ее глаза. Ей только что сделали недвусмысленное предложение. Она нуждается в деньгах, но ненавидит свое занятие. Возможно, у нее есть ребенок. Она измождена, но не может отказать клиенту, иначе ей не на что будет жить. Такое существование невыносимо, но выхода нет. Подружки уверяют, будто у нее прекрасная работа, дающая массу преимуществ. Клиенты здесь состоятельные и приличные. И потом, ей платят жалованье, которое служит хорошим подспорьем к основному заработку. Она находится в самом центре светской жизни, среди представителей парижской богемы. «Фоли-Бержер», «Мулен-Руж», Тулуз-Лотрек, Эмиль Золя… Но не кажется ли вам, что она предпочла бы участь скромной домохозяйки? Что она скорее Эмма Бовари, чем Нана? Да. Я бы взял именно эту картину. Но тогда она была бы потеряна для вас.
Студенты молча переминались с ноги на ногу. Наконец Люси сказала:
— Bay! А я бы взяла ту, что ближе к двери.
Все, кроме Гарри, засмеялись. Потоптавшись еще немного, студенты разошлись.
Коффин продолжил прогулку по залам. Уикенден пошел следом, равнодушно взирая на Кандинского, фовистов и Руссо. Наконец Габриэль сжалился над ним.
— Как насчет того, чтобы выпить по-настоящему?
Они спустились по лестнице и вышли на темную лондонскую улицу.
— Не знал, что вы специалист по Мане, — сказал Гарри.
— Вы об этом? Да мне известно о Мане не больше, чем любому среднестатистическому студенту. Эта импровизированная лекция была основана исключительно на логике и наблюдательности. Вы знаете, в Медицинской школе Йельского университета есть обязательный курс, во время которого студенты посещают Йельский музей британского искусства и ставят клинический диагноз людям, изображенным на картинах. Там существует такая система тестов, когда студенту дается тридцать секунд, чтобы посмотреть на картину, а потом как можно подробнее ее описать или поставить диагноз. Это просто блестяще. Логика и наблюдательность — вот два инструмента, которыми все обладают, но никто не пользуется.
Они повернули направо, пошли по Стрэнд мимо здания Королевского суда и, обогнув его, очутились на тихой пустынной улочке.
— Мой любимый паб «Семь звезд». В нем всегда полно адвокатов, но все равно очень уютно.
Уикенден никогда здесь не был. Он предпочитал «Запряженную карету», которая находилась напротив его дома. Пить пиво где-нибудь еще значило подрывать устои. Но в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Гарри посмотрел на длинный подоконник, тянувшийся вдоль всех окон паба. В янтарном свете ламп он казался нарисованным сепией и был уставлен довольно странными предметами, среди которых находились чучело совы и лошадиный череп в черепаховых очках и судейском парике. Потрепанная черная вывеска с семью золотыми звездами тихо раскачивалась под дуновением ветерка.
