Лев Пучков - Закон гор
— Маладэць, бляд, — похвалил водила. — Смотры — вон пошел…
Толпа притихла и раздалась в стороны, образуя узкий коридор. По этому коридору шестеро гвардейцев Салаутдина вели к помосту двух человек. Когда они подошли поближе, я разглядел, что это женщина неопределенного возраста (лицо ее почти полностью закрывал низко повязанный черный платок) и молодой мужчина — практически юноша, едва вступивший в совершеннолетие.
И юноша и женщина были облачены в чистую, хорошо выглаженную одежду мрачных тонов — на голове у парня красовалась черная четырехугольная тюбетейка, чуть великоватая по размеру — она лезла ему на брови, и приговоренный (к чему?) ежесекундно поправлял свой строптивый головной убор скованными спереди руками.
— Чего они натворили-то? — болезненно поморщившись, поинтересовался Джо. — Угрохали кого?
— Син и мат, — хмуро пояснил водила, бросив через плечо неприязненный взгляд. — Атэц уехал — он ибалса мало-мало. Адын родстник паймаль…
В этот момент Руслан вернулся в салон, одновременно хлопцы Салаутдина начали пристегивать приговоренных наручниками к столбам — какие-то там у них скобы были для этой цели, то ли петли — не рассмотрел.
Конвоиры обращались с пленниками очень деликатно: не дергали, не толкали, зачем-то разомкнули наручники и пристегнули каждого за левую руку, на высоте метр с небольшим от помоста.
— Это чтобы молиться было удобнее, — пояснил Руслан, перехватив мой взгляд. — По шариату, нельзя отказывать в последней молитве — даже самому плохому мусульманину…
Возившийся с женщиной гвардеец сделал-таки неосторожное движение локтем — платок на голове приговоренной съехал на затылок, на миг открыв лицо.
— Господи, да она совсем еще девчонка! — невольно воскликнул Джо. — Ну какая же она ему мать?
Действительно, прикованной к столбу женщине никак нельзя было дать на вид более чем двадцать лет. Если брать в расчет то обстоятельство, что женщины гор не по годам быстро утрачивают обаяние молодости — из-за частых родов и каторжной работы, — пригожая дивчина, прикованная к столбу, никак не могла быть матерью парня, которому суждено было разделить с ней печальную участь.
— Ты им что сказал? — по-чеченски поинтересовался Руслан у водилы.
— Сказал, что мат и сын… что трахались, — водила боязливо покосился на хозяина. — Что — разве не правильно сказал? Так ведь и есть…
— Много говоришь, мальчик, — беззлобно констатировал Руслан и пояснил нам:
— У одного уважаемого сельчанина умерла жена — при родах. Он взял в дом другую жену — вот эту, — Руслан потыкал пальцем в сторону помоста. — Она, как видите, совсем молодая… — Наш пленитель на пару секунд смутился и пожал плечами. — Ну, сын у него — как раз ее возраста: вон он, — опять тычок пальцем в сторону помоста. — Отец часто в разъездах… гхм-кхм… Короче, они того… ну, трахались маленько… А это нехорошо: по шариату не положено. Она же ему как мать. В общем, нельзя так… гхм — кхм… Ну, родственники их засекли и сдали шариате кому суду… Вот.
— А что ж отец? — неожиданно прорезался невозмутимый обычно Лось. — Отец — что?
— Что «что»? — не понял Руслан. — Вон отец — жив-здоров, — он показал пальцем вправо: там, посреди толпы, но все же как будто в каком-то выделенном пространстве, стоял высокий бородатый мужик с автоматом, облаченный в камуфляж, по-видимому, один из командиров Салаутдина. Мужик хмурился и безотрывно смотрел в сторону помоста. Люди, похоже, старались держаться от него подальше, как от прокаженного.
— Не, ты не понял, — Лось напрягся лицом из-за необходимости говорить так много. — Отец что: не стал отмазывать своего сына и жену перед этим вашим… ну, перед судом?
— А, вон ты про что! — Руслан криво ухмыльнулся. — Ну, вам это трудно понять… «Отмазывать»!!! Хм… Я вас для этого сюда и привез, чтобы посмотрели, какие у нас строгие порядки и высокая чистота нравов. Именно поэтому наш народ непобедим! — Руслан патетически вздернул бровь и важно скрестил руки на груди. — Именно поэтому мы победили Россию в тяжелейшей кровопролитной войне… — И, как нечто само собой разумеющееся, добавил:
— Отец сам и настоял, чтобы это дело вершил шариатский суд. Его, кстати, родственники сначала уговаривали, чтобы все это по-тихому обстряпать, в семейном кругу. Но он предпочел вытерпеть всенародный позор, как видите, но сделать все по нашим древним законам. И поступил совершенно правильно… — Последняя фраза прозвучала не совсем уверенно: дрогнул голос у Руслана, прозвучала в его тоне какая-то досадливая нотка.
— Так что — расстреляют их? — настырно повторился Джо. — За такую фуйню?
— Ну я же сказал — не расстреляют! — раздраженно воскликнул Руслан. — За такие штуки не расстреливают — не положено. Смотрите, сами все увидите.
В это время на помост шаркающей походкой поднялся местный мулла — Хафизатдин. Я его в прошлом году имел счастье мельком наблюдать в лагере Абдуллы Бекаева в процессе какого-то торжественного богослужения по случаю ратных успехов тутошнего отряда: небольшого росточка благообразный старец с солидной седой бородой, в здоровенной чалме и каком-то невообразимом черном балахоне. За год он не изменился — только, пожалуй, чуть располнел от благополучного жития.
Завидев муллу, Руслан проворно выбрался из машины, буркнув водиле: «Пошли!» — а нам показал кулак и посоветовал:
— Пока молитва будет — сидите тут как мыши. Если что — пристрелю!
Водила тоже покинул салон, не забыв выдернуть торчавший меж сидушек автомат и забросить его за спину. Мы остались без присмотра.
— Ну вот, можно и на рывок, — деланно улыбнулся Мент и кивнул на приборную панель. — Ключики-то — вот они! Раз! И погнали…
— Ага, и впятером будем рулить, — оборвал я соратника, так некстати взявшегося каламбурить в преддверии чего-то мерзкого. — Сиди уж лучше и помалкивай — посмотрим, чего они тут…
Мулла что-то говорил осужденным, прикасаясь пальцами к их опущенным лицам и изредка всплескивая руками, как коршун крыльями. Затем он встал боком к стенке, воздел ладони к небу и начал нараспев читать молитву — толпа вторила ему нестройным хором. Приговоренные тоже молились, отрешенно глядя перед собой и невысоко вздымая руки, — наручники ограничивали движения.
Не успели еще отзвучать последние слова молитвы, как мулла проворно спустился с помоста и юркнул в толпу, растворившись в плотной массе тел. Кто-то грозно крикнул, будто команду подал. Толпа в едином порыве подалась вперед, затем схлынула. Я еще раньше заметил большую кучу разнокалиберных булыжников, наваленную неподалеку от помоста, но не обратил на нее особого внимания, только мельком отметил, что, наверное, самосвал разгрузился для каких-то хозяйственных нужд…
Сейчас, когда толпа отхлынула назад, куча заметно поубавилась. Зато у многих сельчан в руках оказались камни.
— Не понял, они что ж… — растерянно бормотнул Джо.
— Они то самое, — глухо процедил сквозь зубы Братский. — Смотри и запоминай, с кем дело имеешь…
Где-то неподалеку от помоста опять раздался грозный окрик-команда. Толпа на секунду притихла, затем вдруг заколыхалась, заплескалась, как вода в корыте, которое раскачивает малолетний шалопай. Шум голосов начал нарастать, явственно провоцируемый кем-то изнутри, из плотного скопления людей. Раздались несколько поощрительных криков, один за другим, как будто кто-то хотел задать определенный темп. Эти крики подхватили еще несколько мощных глоток, затем еще, еще… Вскоре вся толпа на площади, зараженная неведомым искусным провокатором, бесновалась в пароксизме невостребованной жажды справедливой кары за попрание устоев, за нарушение… да нет, уже было совершенно без разницы — за что, лишь бы найти выход сконцентрированной над колыхающимся морем голов энергии ненависти.
— А-а-а-а-а-аррррр!!! — дико заверещал кто-то тонким фальцетом, перекрывшим на секунду общий рев, — и как будто лавина прорвалась от этого нечеловеческого крика. На прикованных у стены обрушился смертоносный каменный град. Толпа орала что-то неразборчивое, заходясь в едином порыве ненависти и злобы, ритмично двигаясь: к куче — обратно, на пару шагов всего, — снова к куче… Тела приговоренных жутко дергались от ударов. Парень свалился быстро — кто-то метко угодил в голову, положив конец страданиям несчастного. Женщина держалась гораздо дольше — женщины вообще гораздо более живучи, нежели мужики, — она, повинуясь природному инстинкту, успела упасть ничком при первых же ударах и закрыла голову свободной рукой. Булыжники довольно долго терзали ее молодое сильное тело, никак не желавшее умирать: оно конвульсивно дергалось, пытаясь сжаться в комок, спрятаться (не верило, что забивают насмерть), оно хотело жить…