И пожнут бурю - Дмитрий Кольцов
– Итак, Ваше превосходительство, покончив с технической частью рапорта, мы можем перейти к наиболее важной, на мой взгляд, – финансовой части. В течение последнего месяца гарнизонная часть израсходовала в общей сложности полтора…
– Ууух, Альбер, дорогой, прошу тебя, давай обойдемся без этих чисел, – выдавил Жёв с долей усталости, повернувшись к товарищу. – Я все равно в них мало что понимаю, в отличие от тебя. Выражаю тебе благодарность и принимаю твой рапорт. Отдаю тебе крепость и весь гарнизон с облегчением на душе. Теперь возьми приказ о расходовании бюджета на ближайшие две недели. Кстати, он тоже тобой составлен. Я лишь его подписал.
Мирабаль утробно расхохотался, придерживая себя за живот.
– Не принижайте собственных умственных способностей, Ваше превосходительство! Мне до вас, как до России пешком!
– Льстишь, подлец! – с ухмылкой рявкнул Жёв и снова повернулся лицом к зеркалу. – Иди с Богом, я сейчас поеду уже в порт.
– Привезите из Марселя для меня несколько свежих газет, – сказал Мирабаль, с неохотой подымаясь с кресла. – Новости из Европы читать куда интереснее местных заметок о разборках тунисских беев, к тому же пресса из метрополии к нам приходит ну очень уж редко. А как почитать чего-нибудь действительно интересного хочется, ммм!
– Ох, хорошо, хорошо! Иди уже!
Мирабаль довольно хрюкнул, отдал честь, пожал руку Жёву и выплыл из кабинета. Через пять секунд он влетел вновь, вспомнив о приказе, все еще лежавшем на столе. Под косым наблюдением Жёва Мирабаль быстро схватил документ, снова отдал честь и, чуть не споткнувшись о ножку кресла, окончательно покинул кабинет.
Жёв устало выгнул спину, прохрустев всеми стариковскими позвонками, потом нехотя зевнул и посмотрел на себя в зеркале. «Поверить не могу, как скоротечно время, – думал он, в очередной раз разглядывая борозды морщин и всматриваясь в седую растительность. – Казалось, совсем ненадвно я юным лейтенантом вышел из-за стен военной академии, но вот я уже седьмой десяток встретил – майор, комендант крепости, командир полка без полковничьих погон, смешно даже, но так вышло, что должности занимаю, положенные офицерам с более высокими чинами и званиями. Глядишь, так и помру майором. Но что такое звание – жалкое словечко да погоны покраше, только и всего. Гораздо приятнее осознавать, что ты имеешь уважение, влияние, авторитет, власть в конце концов! О да, слепящие грехи людей увлекают, терзают, мучают, но и доставляют чарующее удовольствие, которого никакая звездочка на погоне не подарит! Другое дело, когда страшный грех гордыни завладевает душой и разумом человека, и тогда эти самые звездочки становятся для него единственной желаемой целью, ради которой он готов без оглядки резать женщин и детей, жечь деревни и лгать начальству, как полковник Буффле, едва не ставший бригадным генералом! Я и сам поначалу – еще будучи выпускником академии – страстно желал добраться до вершины и получить из рук Его Величества маршальский жезл. Но оказавшись в сражениях с бешеными алжирскими фанатиками и гаитянскими неграми-рабами, получив несколько ранений, почувствовав смердящий запах крови, смешанный с едким запахом гари и пороха, увидев безразличие командиров с генеральскими погонами на жизни и судьбы калек, лишившихся конечностей или, что гораздо страшнее, потерявших рассудок, а также на семьи сотен и тысяч погибших, я опомнился. Я решил, что не хочу стать таким, как эти раздутые напыщенные генералы и маршалы. Лучше я до конца дней своих пробуду майором на должности коменданта крепости, чем возглавлю армию или военный округ и заражусь неизлечимой кровожадностью, поражающей всякого человека, добравшегося до вершины. Конечно, я уже болен, но пока только самой слабой формой этой чумы. И у меня еще есть шанс на спасение. Я хочу оставить после смерти не звездочки и погоны, а, прежде всего, духовное, качественное наследие. Однако все когда-нибудь задумываются о смерти. Можно уделять таким размышлениям минуту или час, день или всю жизнь. Если человек не думает о смерти, он либо по уши влюблен, либо уже мертв. О собственной, не чужой, смерти задумываются даже те генералы с маршалами, которым плевать на смерть в масштабе войны, но в масштабе личности, прежде всего своей, им, конечно, не все равно. Они-то как раз хотят с собой в гробы забрать жезлы, погоны и ордена, словно древнеегипетские цари, чьи гробницы отыскал великий Наполеон I. А я что? Что я то? Я буд счастлив умереть, зная, что сумел спасти хотя бы одну заблудшую душу… И…»
Жёв резко схватил лежавший на комоде револьвер и поднес к виску. Продолжая смотреть на себя в зеркале, он опустил палец на курок и приготовился нажать. Но какая-то сила удерживала его. И он неотрывно смотрел на свое лицо. Оно, казалось, приобрело вид фарфоровой маски и готово было в любой момент и потрескаться и разлететься на сотни мелких осколков, обнажив черную внутреннюю пустоту старого майора. Жёв пришел в себя лишь после того, как маленькая мошка села ему на нос, из-за чего тот стал жутко свербеть.
«Матерь Господня, что же я такое делаю?! – подумал Жёв, бросив револьвер обратно на комод и согнав мошку с носа. – Словно наваждение какое-то! Колдовство, не шутка ли. Не могу же я, французский офицер, воспитанный наполеоновским гвардейцем, взять и пустить себе пулю в висок! Это же безумие! – Он тихо рассмеялся. – А как же Омар? Он нуждается во мне. Да, осталось совсем немного нам знать друг друга, однако эти дни должны определить его судьбу. Все, что я слышал о его покупателе, Пьере Сеньере, совершенно ни о чем мне не говорит. Лассе утверждает, что этот человек – настоящая легенда современной Европы. Но мне это не нравится; я бы предпочел общаться не с легендами, а с обычными,
