Лес - Тюльбашева Светлана
Скоро и правда показалась дорога — такая же размытая и грязная, как тропа на поле, но все-таки дорога. На коричнево-грязной поверхности была колея с отпечатками шин. Тут ездили люди, и, судя по размеру колеи, машины у них были немаленькие. На Ликином злосчастном «фольксвагене» мы бы по такой дороге точно не проехали. Я постояла под деревом, укрывшись от дождя. Засунула руки в карманы, чтобы согреться, это было ошибкой: карманы мгновенно стали мокрыми, а следом и внутренняя поверхность куртки. Сняла кроссовку и попыталась вылить воду, но там было больше грязи, чем воды, ничего не получилось, я подняла мокрую палку и как могла отковыряла грязь. Машин не было. Направо идти или налево, налево или направо, впрочем, какая разница — куда бы я ни пошла, рано или поздно покажется машина, которую можно остановить и попросить подвезти меня куда-нибудь, где есть больница и телефон. Пусть будет направо.
Я шла по обочине дороги полчаса. Идти было легче, чем по полю, хотя все равно приходилось обходить ямы и смотреть под ноги. Машины не проезжали. «В такую погоду нормальные люди дома сидят» — вспомнилось мне. Рукава уже промокли, спина и живот пока еще были сухими. Стало холодно, я шла, изображая зарядку на ходу. Без Лики было одиноко. Как она там, видит ли сны, хорошие или плохие? О чем она думает и думает ли вообще? Слышит ли она что-то? Я не заметила, чтобы у нее менялось выражение лица, когда я звала ее, — может, ничего и не слышит. Вряд ли Лика спала, никто не может спать два дня подряд, не просыпаясь и не шевелясь, и я понимала это, но было страшно думать, что это, если не сон, и я повторяла себе, что она просто спит, замерзла и устала, теперь отогревается и отдыхает, скоро проснется, не сегодня, так завтра.
Может, к лучшему, что она спит, не видит эту отвратительную Шижню, этих алкашей и равнодушных баб, ничего не боится и никого не боится. Она проснется в больнице, рядом будет ее отец, для нее это будет чудом и волшебным спасением. Интересно, какой будет ее первая фраза? Решит ли Лика, что она в раю, пойдет ли она еще когда-нибудь в лес? Я не пойду больше никогда, но от нее всякого можно ожидать. Она гораздо сильнее и смелее меня. Мне без нее одиноко.
Из-за поворота навстречу вынырнула машина, я на секунду замерла, но, опомнившись, прыжком бросилась на середину дороги и замахала руками. Машина начала тормозить, я продолжала махать руками, хотя меня уже явно заметили. Машина остановилась в паре метров. За рулем старенькой иномарки был немолодой мужчина, рядом сидела женщина. На задних сиденьях лежали какие-то коробки, упиравшиеся практически в потолок. Водитель покрутил пальцем у виска. Я подошла к нему и постучала по боковому стеклу, он приоткрыл окно немного, но полностью опускать не стал.
— В чем дело? — напряженным голосом сказал он. — Вы чего творите, жить надоело?
— Простите... Я... Мне нужна помощь. Мы с подругой попали в беду, она без сознания, ей нужен врач. Вы не могли бы нам...
— А где подруга? — спросила женщина, вытянула шею и посмотрела на обочину.
— Она в деревне, в Шижне, это здесь недалеко.
— Да мы знаем.
— Вы не могли бы меня подбросить до города или до какой-нибудь деревни, где есть больница?
— Больница в городе, — сказала женщина, — а мы едем в деревню, там больницы нет. Вы правильно идете, вам нужно поймать машину в том направлении.
— Простите, — повторила я, — мне очень неловко. Но я иду уже долго и не встретила машин, кроме вашей. Я боюсь за подругу. Мне нужно как можно быстрее попасть в город. Вы не могли бы меня подбросить хоть сколько-нибудь? Может, рядом есть более оживленная дорога?
— Дорога здесь одна, — сказал мужчина. — Вы нас тоже извините, но, как видите, у нас нет места в машине. — Он показал рукой на коробки на заднем сиденье. — К тому же мы в другом направлении едем, нас дома дети ждут. Вы обязательно кого-нибудь еще встретите, а мы вам помочь не можем.
Они уехали, я продолжила идти. Больше машин я не встретила. Начало становиться темнее — то ли от дождя, то ли просто наступал вечер. Я сильно замерзла, прыжки на месте больше не помогали. На дороге не было никого. Я продолжала идти. Через час, а может через два, стало совсем темно, и я поняла, что нужно либо готовиться ночевать в лесу, рискуя заснуть и не проснуться, как это случилось с Ликой, либо возвращаться в Шижню. Я развернулась и уже в темноте пришла обратно в Шижню.
От дома доносился ор — снова пьют, боже мой, — заходить не хотелось, но было так холодно и мокро, а внутри была Лика. Я поднялась по треснувшим гнилым ступенькам и толкнула дверь. Было не заперто. На задымленной, пропахнувшей гарью кухне за столом сидели Олег, мужик в тельняшке и Тамара.
— Явилась, — поприветствовал меня Олег. — А я-то думал, приделала ноги моей куртке.
— Лика не просыпалась?
— Дрыхнет все, а говорят, в Москве люди много работают. Когда же вы работаете, если спите целыми днями?
Тамара загоготала.
— Думаю, ей не очень хорошо. Я посмотрю, как она там.
Лика лежала на кровати, отвернувшись лицом к стене. В той же позе она была, когда я уходила, или все-таки сдвинулась? Я потрогала ее. Теплая или это я слишком холодная? Села на пол и стянула мокрые носки. Достать бы где-нибудь шерстяные носки. Одеяло. И машину. Не хотелось идти на кухню, но было слишком холодно, налить бы чаю. Я с трудом поднялась и пошла, оставляя на линолеуме мокрые следы.
— Чаю себе налью, не возражаете?
Олег посмотрел на меня мутным взглядом, с трудом сфокусировался и кивнул. Тамара выла какую-то бессвязную песню на одной ноте.
— Давай к нам, красавица, — сказал мужик в тельняшке.
— Какая она красавица? — прервалась Тамара. — Страшная как черт, я и то красавишна по сравнению с ней.
Я промолчала, сделав вид, что не расслышала. Чайник грелся. Налью кружку чая, уйду, попью рядом с Ликой и засну. А утром придумаю что-нибудь еще. Может, я просто поздно сегодня шла, может, если выйти пораньше, то получится найти машину.
— Так давай к нам, чего ты там мнешься, — не унимался мужик.
— Я не буду, извините, у меня после вчерашнего голова болит, — сказала я. — Нельзя же каждый день пить. — И осеклась, поняв, что сказала что-то не то.
— Это смотря какая жизнь, — ответил Олег. — Если как у вас в Москве, то можно и не пить. В деньгах там катаетесь как сыр в масле.
— Я довольно скромно живу.
— Твое скромно — как у нас олигарх. Выпьем?
Они выпили. В соседнем доме заплакал младенец, сначала тихо, а затем все громче и громче. Тамара повернула голову к окну, вздохнула и выпила еще стопку.
10
Дом внутри был очень красивым, с большими окнами и бревенчатыми стенами. На полу лежал длинный узорчатый палас. «Настоящий турецкий, в Стамбуле купила», — прокомментировала Софья. Ребята сидели в гостиной за столом с белой кружевной скатертью, женщина налила им чай с молоком, поставила на стол вазочку с сушками и конфетами.
— Я старшая сестра Тамары, — начала рассказ Софья, — мы с ней выросли в Шижне. Пожар там произошел в девяностых, почти тридцать лет назад...
— Когда Шижня была богатой и цветущей деревней? — вспомнила легенду о злой колдунье Анка.
— Не была она никогда богатой, — поморщилась женщина, — и цветущей не была. Но при Советах люди пили меньше, что бы вам сейчас ни говорили. Правда, отец наш все равно запил.
Они с сестрой выросли в Шижне, еще во времена СССР, сто лет назад. Отец с матерью вели свое хозяйство, а что такое свое хозяйство — тяжелый труд от зари до зари. Сестры, когда были маленькие, встречали коров, возвращающихся с поля, и вели их в хлев, а остальное время играли в лесу, купались в речке, мастерили кукол из сена и ниток. Потом они подросли, и к обязанностям прибавилось готовить еду для животных, перемешивать ее в большом ведре, тащить вдвоем в хлев, схватившись за обе ручки, насыпать корм в длинный узкий желоб. Убирать дом, помогать заготавливать сено на зиму, пропалывать сорняки на грядках, да все подряд делали, все так жили.
