Черный дом - Михаил Широкий
Стас при виде этого грозно сдвинул брови и возвысил голос:
– Да вы чё, охренели, что ли?! Как дети малые, в натуре. Хорош пялиться на эту драную ворону и шевелите поршнями. За мной!
Подгоняемые этим и последующими призывами своего вождя, приятели, помешкав ещё немного, перешёптываясь, переглядываясь и подталкивая друг друга, стали подниматься на крыльцо. Костик, шедший последним и по-прежнему не сводивший глаз с расшумевшегося ворона, продолжавшего хрипло каркать в вышине, оторвав наконец от него взгляд, порыскал глазами по земле и заметил валявшийся в траве довольно крупный камень. Недолго думая, схватил его и, хорошенько прицелившись, запустил им в крикливую птицу. Камень едва не достиг цели, пролетев в считанных сантиметрах от ворона, и тот, вынужденный прервать свой мало приятный для человеческого уха концерт, встрепенулся, сделал несколько прыжков по коньку крыши и, взмахнув длинными крыльями, полетел в сторону реки.
Костик, довольный одержанной победой, радостно загоготал и с сияющей глуповатой улыбкой на бездумном лице взглянул на своих товарищей, сгрудившихся у крыльца, словно ожидая от них восхищения зоркостью его глаза и верностью руки. Но ждал напрасно: никто не оценил по достоинству его меткий бросок, лица у всех были озабоченными и напряжёнными, ни один не обронил ни слова похвалы. Только Стас усмехнулся и с явной издёвкой произнёс:
– Молодец! Никогда не сомневался, что из тебя выйдет отличный охотник на ворон. Продолжай тренироваться.
Костик, очевидно не совсем понимая, похвала это или насмешка, немного озадаченно уставился на Стаса, а затем, вероятно, склонившись всё-таки к первому – поскольку всё и всегда привык трактовать в свою пользу, – самодовольно ухмыльнулся и гордо выпятил грудь.
Стас меж тем, мгновение подумав, снова обратился к Костику, на этот раз вполне серьёзно и даже строго:
– Вот что, Костян, ты, пожалуй, останься здесь. На шухере. Пока мы будем в доме, похаживай тут и посматривай. В случае чего подай знак. Всё-таки чужой дом… мало ли что.
Костик, по-видимому, не очень-то и стремившийся оказаться внутри подозрительного дома, с лёгкостью согласился и поспешил отделиться от приятелей.
Стас же, стоявший на верхней ступеньке крыльца, повернулся к двери и окинул её оценивающим взглядом.
– Надеюсь, она не очень крепкая. Возиться долго не хочется.
Он взялся за потемневшую, кое-где тронутую ржавчиной дверную ручку и, полагая, что дверь заперта, резко рванул на себя. Однако она совершенно неожиданно распахнулась. Стас, немало удивлённый этим, заглянул в открывшуюся его взору темную глубину сеней, в углах которых валялось разное барахло – веники, лопаты, сломанные грабли, топор без топорища, помятое жестяное ведро и прочее, – а затем оглянулся на своих спутников, изумлённых ничуть не менее, чем он.
– Вот те раз! А домишко-то, оказывается, открыт! Заходи, как грится, и бери, что хошь.
– Да что здесь брать-то? – презрительно скривился Влад. – В этом бомжатнике!
– А вот не скажи! – внезапно вмешался в разговор обычно безразличный ко всему Жека, и его одутловатое, лишённое всякого выражения лицо ненадолго оживилось. – Часто именно в таких бомжацких на вид домах хранятся охеренные бабки. Какой-нибудь старпёр или старуха живут всю жизнь как нищие, жрут одну картошку, ходят в обносках, а лавандос складывают по копеечке в кубышку. Непонятно для чего! А когда загнутся, наследники находят где-нибудь под матрацем кругленькую сумму. И живут себе припеваючи! Оттягиваются на всю катушку… Вот был тут недавно один случай. На Форштадте, кажется… – И он принялся путано и сбивчиво, то и дело прерывая сам себя и заливаясь без всякого повода тонким пронзительным смехом, рассказывать какую-то длинную несуразную историю.
Стас, послушавший минуту-другую пустую Жекину болтовню, наконец не выдержал и, взяв его за руку, ласково спросил:
– Слышь, братан, ты зачем всё это нам рассказываешь?
Жека, почуяв в этой непривычной ласковости что-то недоброе, недоумённо уставил на Стаса свои крошечные свиные глазки.
– Да так… к слову пришлось, – пролепетал он, тут же утратив свой повествовательный пыл, вообще-то совершенно не свойственный ему и возникавший у него крайне редко и обычно, как и в настоящем случае, не совсем к месту.
– А-а, к слову пришлось, – повторил Стас с нехорошей улыбкой и, вдруг резко стиснув Жекино запястье, так что тот пронзительно взвыл и судорожно дёрнул руку, зашипел в его исказившееся и побелевшее от боли лицо: – Ты что же, недоумок, думаешь, что мы пришли сюда слушать твои идиотские байки? Ты считаешь, что нам нечего больше делать, кроме как выслушивать эту ахинею? Мы собираемся забраться в чужой дом, что вообще-то, если мне память не изменяет, уголовно наказуемо. Но это ладно, это ерунда. Главное – что мы войдём сейчас в дом, где вчерашней ночью едва не замочили нашего друга, где нас самих ещё неизвестно что ожидает… И ты считаешь нужным в этот самый момент молоть своим поганым языком всякую чушь! То, что тебе к слову пришлось, мать твою разэтак…
Гримасничавший и едва не визжавший Жека, несколько раз безуспешно пытавшийся вырвать свою руку из железных пальцев Стаса, сжавших её точно клещами, в конце концов обессилел и с жалобным стоном осел на пол. И только тогда Стас выпустил его руку и спокойно, как ни в чём не бывало обратился к товарищам, абсолютно равнодушно, без всякого сочувствия к пострадавшему, наблюдавшим за этой сценой:
– Очевидно, хозяева так спешили удрать, что даже забыли запереть дверь. Ну что ж, тем лучше: нам не придётся ломать её. Нас словно приглашают в гости! Грех не воспользоваться таким случаем.
И он твёрдой, уверенной поступью вошёл в широко раскрытую дверь и скрылся в тёмных сенях. Остальные гуськом последовали за ним – кто так же отважно и безоглядно, как Стас, кто – и прежде всего Гоша – не очень смело, не без колебаний, опасливо и даже пугливо посматривая по сторонам и насторожённо прислушиваясь к стоявшей вокруг мёртвой, будто таившей в себе что-то тишине. Завершил процессию незадачливый Жека, который, тяжко отдуваясь, кряхтя и потирая пострадавшую руку, с трудом поднялся на ноги и потрусил за уже углубившимися в дом спутниками. Через несколько секунд он, видимо, посланный Стасом, вернулся и прикрыл за собой дверь.
В опустевшем дворе остался один Костик. Сначала он
