Андрей Бондаренко - Купчино (Трилогия)
Неожиданно — со всех сторон сразу — ударили лучи мощных прожекторов, и красивый баритон, многократно усиленный стандартным армейским мегафоном, вежливо объявил:
— Федеральная Служба Безопасности. Прошу всех оставаться на своих местах, поднять руки вверх и не делать резких движений. Повторяю для непонятливых. Федеральная Служба Безопасности. Прошу всех оставаться на местах и не делать резких движений…
— На арене затрапезного цирка, глумливо улыбаясь, появились очередные клоуны, — презрительно сплюнул в сторону Антонов. — Деятели хреновы. Не могут обойтись без дешёвых и красочных понтов. «Фээсбэшники» всегда славились неуёмной тягой к пошлым спецэффектам…. Кто, спрашивается, мешал сделать всё по-тихому? Сидит себе господин Милованов за столом, просматривает — с помощью заветного ноутбука — архивы покойного академика. В это время парочка опытных спецназовцев незаметно прячется под сходнями. Потом милейший Виталий Валентинович спускается на островной песочек. Тут его, голубчика толстощёкого, и берут. То есть, слегка вырубают и тщательно обыскивают. Делов-то — на рыбью ногу…. Нет же, надо целое шоу организовать. Прожектора, мегафоны, истошные вопли, суета, снайперы…. Как же, мать его, иначе? Всё должно быть красиво и пафосно, чтобы потом и по телеку не стыдно было показать. Мол, вот, они какие — суровые будни бойцов невидимого фронта. А фигурант-то попался нервный и шебутной, он — с испуга — и взбрыкнуть может…. Похоже, что я сглазил ситуацию. Нехорошо, ёлочки зелёные, получилось…
— Пошли все вон! Не сметь приближаться к барже! — вскинув вверх руку, в ладони которой был зажат продолговатый тёмно-зелёный предмет, Милованов начал проворно отступать к ходовой рубке. — У меня граната! Взорвусь к чёртовой матери! И шпионку-сучку вашу взорву!
Раздался бойкий перестук — это по доскам палубы покатилось маленькое металлическое колечко.
«Эта гнида очкастая чеку выдернула», — невозмутимо доложил внутренний голос. — «Серьёзная ситуация, мать его…. Ага, Главный коммунист трусливо прижался спиной к стене рубки. До него — считанные сантиметры. Что будем делать, братец? Можно попробовать, просунув руку в узкое окошко, обхватить кулак придурка ладонью. Удержишь ли? Извини, но железобетонная гарантия отсутствует. Вырвет, сволочь скользкая, руку, граната упадёт на палубу и тарабахнет…. Одной ладонью обхватить кулак фигуранта, а второй — его же пухлую и короткую шею? Вариант, конечно, козырный. Но, к сожалению, ничего не получится. Гадёныш, словно бы почувствовав опасность, сделал полшага в сторону. Теперь его шея находится вне зоны досягаемости…. Принимай, разгильдяй лысый, какое-нибудь конкретное решение! Нет времени на долгие раздумья…».
— Всем катерам и лодкам отплыть в сторону! Вверх по фарватеру! — продолжал надрываться Милованов. — Прожектора не гасить! Я должен вас видеть! Выполнять! Быстрее! Взорвусь!
— Снайперам не стрелять! — подключилась Северина. — Брать преступника живьём!
— Хрена вас всем, собаки легавые! Коммунисты не сдаются! Вставай, проклятьем заклеймённый, весь мир голодных и рабов…
Тяжело вздохнув, Гришка протянул руку в узкое оконце, ловко — одним неуловимым движением — выхватил из потной ладони Милованова гранату, швырнул её в люк, снабжённый лестницей, по которой поднимался совсем недавно, и без промедления упал на пол — за металлический обшарпанный стеллаж, бывший когда-то полноценным пультом управления судном.
Взрыв!
Глава двенадцатая Всего лишь — маленький антракт…
Перед закрытыми глазами, старательно изображая из себя всполохи полярного сиянья, безостановочно бежали-прыгали цветные полосы — нежно-сиреневые, светло-жёлтые, ярко-алые и тёмно-синие. В ушах надоедливо и неумолчно звенело, звенело, звенело…
«Финал спектакля? Трудолюбивые рабочие сцены опускают бархатный занавес? Будем надеяться, что — всего лишь — маленький антракт. То бишь, очередная контузия, не более того. Не смертельно, — неуверенно хихикнул дурашливый внутренний голос. — «По крайней мере, все характерные симптомы-признаки на лицо. Как и тогда, в одной южной и ужасно-беспокойной стране…. Ага, из носа потекла тоненькая тёплая струйка. Лизни-ка, братец! Солоно. Ну, так и есть, контузия, мать его…. Везёт тебе, дружок боевой, на эти стрёмные дела. Смотри, так можно — ненароком — и с катушек слететь. В том плане, что превратиться в законченного слюнявого психа. Раз — контузия, два — контузия, три — сумасшедший дом…».
Слегка подташнивало. Руки и ноги налились свинцом. Глаза никак не желали открываться. Хотелось неподвижно лежать, постепенно погружаясь в блаженное забытьё.
«Надо взбодриться, братец. Не стоит, честное слово, сейчас засыпать. Можно, ведь, и не проснуться», — забеспокоился внутренний голос и — в качестве будильника — принялся декламировать давнее стихотворенье, сочинённое тогда, после первой контузии, в армейском госпитале, расположенном на окраине крохотной никарагуанской деревушки: -
«Взрыв!!! Дальше — должна быть — пустота? Или — тишина? Или цветные круги — перед глазами? Запамятовал…. Наврали всё книги. По-прежнему — стрельба Пошлая. И боль в руке, но ерундовая, не сильная такая. В смысле, может, и сильная, но — нестрашная — терпимая. Калашников в нужном направлении — поднимается легко, не подгаживая, Звонко кашляя. А, значит, не страшно. Смерть ещё далёкая, мнимая… Страшно, конечно, чуть-чуть. Но — куражимся! Взрыв!!! Да, сколько можно уже!!! Сотый — не менее, мать его!!! Ухо правое — заложило намертво, Из носа струйка потекла. Тёпло… Где — эта огневая поддержка? Где — вертолёт долбанный?! Что я должен говорить подчинённым? Напомните! Напомните, суки рваные, про ордена! А, лучше, про квартиры, завтра предоставленные — сразу и навсегда… Напомните громко — по рации! Чтобы все слышали! И, главное, поверили чтоб… Поверившим легче, как собаке Павлова, Зубами сжимать — оголённые концы проводов. Где-то женщины заплакали навзрыд… Взрыв!!!».
Лица осторожно коснулась мокрая мягкая ткань, и женский заботливый голос посоветовал:
— Глотни-ка, герой отважный. Оно и полегчает.
К сухим губам прикоснулось холодное бутылочное горлышко.
— К-ха! К-ха! — закашлялся Гришка. — Виски, что ли? Фу, не хочу. Пивка бы сейчас. Желательно — «Охоты крепкой»…
— Надо же, какие мы капризные, — по-доброму усмехнулась женщина. — Хочу, понимаешь, не хочу…. Подожди немного, милок. Скоро Ольга прибудет. Вот, пусть она, дурочка мечтательная, и бегает перед тобой, красавчиком, на цырлах.
— Сева, это ты?
— Я. Северина Никонова-Логинова. Майор ФСБ.
— Ничего себе, пирожки с котятами, — от удивления Гришкины глаза приоткрылись сами собой. — Не ожидал. Элегантно, надо признать…. А, что с господином Миловановым?
— Вырубила. Отдыхает. Типа — готовится принять утренние солнечные ванны. Хорошо ещё, что граната оказалась противопехотной, причём, «наступательного» предназначения…. Сейчас наши подгребут — упакуют мерзавца, снимут первый допрос. Подожди, дай-ка я тебе пену с губ оботру. Всё пузырится и пузырится…. Может, боец, тебе стоит немного помолчать? Пусть доктор осмотрит, то, сё.
— Успею ещё намолчаться…. Значит, приведя в относительный порядок, вы меня арестуете?
— Зачем это?
— Ну, как же. Сотрудник Дозора. Более того, опытный матёрый боевик, обвиняемый чёрт знает в чём…
— Ты, действительно, не в курсе? Или же дурочку ломаешь? — недоверчиво прищурилась Северина. — Да, судя по всему, лошара…. Будь моя воля, я все ваши Дозоры давно бы уже прижучила — как организации насквозь незаконные и не внушающие доверия. Но, к сожалению, нельзя.
— Почему — нельзя? — полюбопытствовал Антонов.
— Трудный вопрос. В том смысле, что ответ на него, как я понимаю, напрямую сопряжён с термином — «государственная тайна».
— Даже так?
— Ага. Года четыре тому назад наши ребятки — через сложнейшую и многоходовую операцию — вышли на «верхушку» московского Дозора. Только начали вдумчивую разработку — на тебе. Звонок из Администрации Президента, мол: — «Самодеятельность прекратить! Операцию незамедлительно свернуть! К Дозорам даже близко не подходить!». Такие, вот, дела.
— И, как же понимать данный неадекватный казус?
— Как хочешь, так и понимай, — любезно посоветовала «фээсбэшная» фотомодель. — Или, к примеру, с Олечкой Ивановой побеседуй. Она в вашей «дозоровской» иерархии числится, отнюдь, не на последних ролях. Может, и просветит. Если, конечно, сочтёт нужным.
