Андрей Троицкий - Бумер-2
— Не надо мне твоих денег, — замахал руками Макс.
* * * *Дядя Миша открыл закусочную «Ветерок» в девять утра и через кухню вышел на задний двор, куда в это время заезжает почтовая машина. Водила бросает в ящик областную и районную газету, счета за электроэнергию или газ и рекламную макулатуру. Успевает переброситься с Шубиным парой слов, а потом катит дальше. Сегодня, когда дядя Миша, заговорившись с поваром, появился на задах закусочной с десятиминутным опозданием, машина уже уехала. Погремев ключами, Шубин открыл ящик.
Вытащив почту, он протопал обратным маршрутом, и в коридоре нос к носу столкнулся с Дашкой. Племянница, засунув ключ в замок подсобки, отпирала дверь.
— Ты чего тут делаешь? — удивился Шубин. — Я же тебя отпустил на всю неделю.
— А я вот соскучилась, — Дашка отступила от двери, будто не собиралась ее открывать. — Сама решила заехать. Тебя повидать и вообще.
— С чего бы такие нежности? — хмыкнул дядька. — Меня повидать…
Дашка шагнула вперед и чмокнула дядьку в щеку.
— У меня настроение хорошее, — сказала она. — Может у человека быть хорошее настроение? Или счастливая минута?
— Может-то оно может.
Шубин стал вспоминать, когда последний раз пережил счастливую минуту. Кажется, это было в прошлом году, дело близилось к зиме, и он по случаю купил на вещевом рынке полушерстяной синий в серую полосочку костюм, а к нему светлую сорочку и галстук, черный с белыми ромбиками. Вот тогда он радовался, что недорого взял хорошую носкую вещь. И стал ждать приглашения на золотую свадьбу двоюродной сестры, присматривая добрый подарок. Но на свадьбу его не пригласили, потому что Верка двух недель не дожила до этого светлого дня. А другого торжественного случая, чтобы обновить костюм, не представилось. Так он и висит в шкафу, ни разу не надеванный. И рубашка с галстуком на полке лежат, в целлофане.
— А с чего бы вдруг у тебя счастливая минута? — насторожился Шубин. — Кошелек что ли нашла с деньгами?
— Это личное. Тебе не понять.
Дашке хотелось, чтобы дядька поскорее отстал, но он все не уходил, все топтался в коридоре и приставал с глупыми вопросами. Но, о чем-то вспомнив, развернулся и зашагал обратно на кухню. Дашка, вернувшись к двери, зашла в кладовку, заперлась изнутри. Сняла с гвоздя огнетушитель-тайник, вывернула днище и, вытащив пачку денег, перехваченную резинкой, отсчитала пять сотен зеленью. Предвидятся кое-какие расходы, которые вскоре с лихвой окупятся. Максу надо ручку позолотить, иначе в следующий раз он с ней и разговаривать не станет.
Свои деньги парень отработал. Микрофон и ретранслятор спрятаны в кабинете Оксанкиного отца. Хонда стоит под домом в гараже. Короче, все идет по плану.
Остается ждать и надеяться, что какой-нибудь интересный разговор состоится не где-нибудь на стороне, а именно в этих стенах. Так оно и будет, так должно быть, потому что Захаров, по рассказам дочки, все важные переговоры и встречи проводит не в офисе, а в загородном особняке. То ли привычка у него такая, пагубная. То ли в основе всего деловой расчет: партнеры по бизнесу становятся сговорчивее от близости чудесной природы и от хозяйского хлебосольного гостеприимства.
Через десять минут Дашка повесила огнетушитель на гвоздь и вышла из кладовки.
Глава тринадцатая
Дядя Миша, завернув в крошечную комнату через стенку от кухни, уселся за маленький письменный стол, больше похожий на школьную парту. Развернул районную газету, пробежал взглядом заголовок первополосной корреспонденции: «Отмороженная». Ниже врезка, набранная жирным шрифтом: «Молодая аферистка залезла в постель сразу к обоим кандидатам в мэры нашего города. Кандидаты называют эту историю гнусной провокацией конкурентов. Только каких? В этом пытался разобраться наш специальный корреспондент».
Шубин погрузился в чтение, послюнявив палец, перевернул страничку, нашел продолжение материала на второй полосе. Но тут заиграла мелодия мобильника.
На проводе оказался сам Павел Митрофанович Постников, он же Постный. Местный авторитет звонил Шубину так редко, что дядя Миша, заволновавшись, поднялся из-за стола и едва не вытянулся в струнку, как солдат на плацу перед генералом.
— Я чего позвонил, — сказал Постный после невнятного приветствия. — Хочу узнать две вещи. Первое: пацаны Толи Гребня больше на тебя не наезжали?
Дядя Миша посмотрел на свое отражение в зеркальце, висевшим на противоположной стене у двери. Кровоподтеки и синяки почти сошли, а вот почки еще побаливали.
— Слава богу, никого не было, — отозвался Шубин.
— Странно… Значит, спокойно работаете? Не слышу?
— Ну… Вроде бы.
Только вчера Шубин передал человеку Постникова тысячу долларов в счет долга. И теперь был уверен, что о деньгах авторитет не напомнит еще неделю. Это как минимум. А дальше можно будет еще вола покрутить, сунуть долларов двести, а остальное, мол, позже. Наличных и вправду оставалось кот наплакал, но пару недель можно как-то перекрутиться. А в начале следующего месяца в районе, если верить все той же газете, будут проводить выездное совещание областного масштаба. На молочный завод, что в десяти верстах отсюда, понаедет много народа, какие-то профсоюзные деятели и специалисты производственники. Чуть ли не из самой Москвы делегация ожидается.
Совещание продлится не менее десяти дней, в городе уже все гостиницы забронированы. Вот тогда можно будет собирать дензнаки прямо у дорожной обочины. Дядя Миша договорился с двумя шашлычниками молдаванами, чтобы выставить мангалы прямо перед «Ветерком». Клиент валом повалит, а к концу месяца, на Шубине даже копеечного долга не останется.
— И еще я хочу знать, какой сегодня день недели? — Постный говорил нараспев, верный признак, что встал он сегодня не с той ноги. — Не слышу?
— С утра вроде бы среда.
— А мы договаривались, что всю сумму целиком ты отдашь во вторник. Еще прошлой недели. Ты что это на старости лет динаму крутишь? Основным что ли заделался? Не слышу?
— Я все верну. С процентами…
Шубин не успел договорить, потому что Постный оборвал его.
— Проценты — это само собой. Но ты знай, дуралей, что с сегодняшнего дня я твою паршивую задницу больше прикрывать не стану. Появятся люди Гребня, разбирайся с ними сам. А, не слышу?
Запикали короткие гудки, дядя Миша опустился на стул. Сердце защемило. Он стал прикидывать, у кого бы занять хотя бы сотни три на пару недель. Повар Рифат может одолжить, у него всегда копейка водится. Но мужик он прижимистый, а после того случая, когда по репе огнетушителем схлопотал, и вовсе в последнего жлоба превратился. Можно еще одолжиться у знакомого мужика с рынка. Но тот много не даст. И еще есть шанс у Дашки деньги выпросить. Наверняка откажет, но попытка не пытка.
Шубин не довел мысль до конца, взгляд упал на конверт без марки с казенными колотушками. Вместо обратного адреса только название области, буквы ИТУ, а дальше длинный номер с дробью.
Дядька, отрывая от конверта полоску бумаги, думал, что не иначе как племянник пригнал весточку. Но раз так, почему адрес не Колькиной рукой написан и вместо почтовой марки казенный штемпель «оплачено». На стол выпорхнул сложенный вдвое листок серой бумаги. Дядя Миша начал читать строчки машинописного текста, но буквы почему-то расплылись перед глазами, на бумагу упала водяная капля, а руки затряслись.
Едва справившись с собой, Шубин шагнул к двери, задвинул щеколду и, чувствуя, что пол уходит из-под ног, снова упал на стул. Пару минут он сидел неподвижно, потом нашел в себе силы взять в руки казенное письмо.
«Доводим до Вашего сведения, что Шубин Николай Сергеевич скончался и медицинской части ИТК в результате двухсторонней пневмонии, отягощенной почечной недостаточностью и мышечной дистрофией…» Дальше читать еще страшнее. Кольку схоронили на кладбище при зоне. «Доступ к могиле могут получить близкие родственники покойного с согласия администрации исправительно-трудового учреждения. Начальник колонии подполковник А. Ефимов, врач В. Дьяченко». Подписи и круглая колотушка.
Когда в комнату постучали, Шубин спрятал конверт и письмо в ящик стола. Шаркающей походкой добрел до двери, показалось, что за последние десять минут он постарел на десять лет. Открыв щеколду, он впустил в комнату Дашку. Вернувшись к столу, Шубин сел на стул, попытался взять газету, но руки вдруг затряслись. Он спрятал ладони под столешницей, чтобы Дашка не заметила этой предательской слабости.
— Чего ты хотела? — Шубин старался, чтобы голос звучал ровно. — А то я спешу. Еще на рынок надо за мясом.
Он решал про себя: оглушить Дашку этой ужасной новостью прямо сейчас или повременить. Лучше не откладывать. Держать в себе такое горе он не сможет. И от Дашки скрыть правду не имеет права. Но, с другой стороны, и торопиться некуда. Кольку уже схоронили… И все же надо сказать. Обязательно. И прямо сейчас. Это трудно, очень трудно, но иначе нельзя.
