Джус Аккардо - Прикоснись ко мне

Я в последний раз провела указательным пальцем по горлышку вазы и, размахнувшись, с силой шарахнула ей о стену. Грохот был — как тогда, когда Кейл швырнул стаканом в стеклянную стену своей клетки. Ваза разлетелась на мелкие куски, и они градом посыпались на деревянный пол гостиной.

С остальными вещами я поступила примерно так же. Тяжелый туман сгустился в моей голове, но что бы я ни делала, он не рассеивался. Я громила, рвала все, что попадалось под руку, — безрезультатно.

Я снова набрала Брандта. Без ответа. Написала ему электронку. Молчание. Я была совершенно уверена, что он не выходит на связь, потому что продолжает свои раскопки. Я увидела это в его глазах, когда мы в последний раз встретились на Кладбище. Он ни за что не упустит возможность покопаться, а поскольку этот парень не в состоянии мне лгать, он меня просто избегает. Логика была небезупречной, и я это понимала, но сделанный вывод меня несколько успокоил.

Я отправилась на кухню и сделала свой любимый сандвич: индейка, помидор и арахисовое масло, но при ближайшем рассмотрении нашла его неаппетитным. Равнодушно надкусила. Хлеб оказался черствым и крошился, а индейка дурно пахла, хотя была совершенно свежей. Я выплюнула откушенное в ладонь, и меня едва не вырвало. Мой желудок протестующе урчал, но я швырнула остатки сандвича в мусорное ведро и пошла к себе в комнату.

По ящику — пусто. По радио все песни — отстой. Врубила компьютер — все чаты обезлюдели. Вяло пришла мысль — а не выбраться ли из дома на какую-нибудь тусовку? Мало ли их сегодня в городе! Взять и позвонить — кто-нибудь да пригласит. Но даже на это сил не было.

Тогда я сбросила кроссовки и забралась под одеяло. Усталость навалилась на меня, и хотя голова гудела от проделанных мной превращений, от мыслей о Брандте, папашке, Кейле, сон пришел быстро — гораздо быстрее, чем я ожидала.

Я проснулась от легкого, но различимого постукивания. Сев в постели, огляделась. Была вторая ночь полнолуния, самая яркая из трех, и пол моей спальни был залит серебряным светом, льющимся из окна.

Окно — вот откуда шел звук.

Я выскользнула из постели, открыла окно и выглянула наружу. Внизу стоял Алекс.

— Что ты там делаешь? — спросила я.

— Могу я подняться?

Я пожала плечами, и он полез наверх.

Спустившись с подоконника, Алекс бегло осмотрел меня. Правильно я поступила, что не переоделась в пижаму.

— Ты что, только что пришла? — спросил он. — Я всю округу обыскал.

— Я дома весь вечер и всю ночь, — ответила я. — И вообще, зачем ты меня искал? Разве мы не все сказали друг другу при последней встрече? Или ты забыл? Ты же послал меня к черту, помнишь?

— Я волновался за тебя. Мне нужно было знать, что с тобой все в порядке.

— В следующий раз воспользуйся телефоном. Или электронкой. А еще лучше — почтовым голубем.

— У меня нет твоего номера. И твоего адреса. Да и голубей нет.

— Адрес — тот же, что и всегда.

— Понятно.

Молчание.

— Ну? — наконец сказала я и посмотрела на часы, стоявшие на ночном столике. Всего только полночь. Я, верно, лишь чуть-чуть прикорнула — в прошлый раз, когда смотрела на часы, было двадцать минут двенадцатого.

— Что «ну»? — спросил Алекс раздраженно.

— Ты сказал, что хочешь знать, в порядке ли я.

Я покрутилась перед ним:

— Видишь, я в полном порядке. Что-нибудь еще?

— О боже! — произнес он сквозь зубы. — Как ты умеешь доставать!

— Спасибо! — отозвалась я, показывая на окно. — Ты не воспримешь это как шутку, если я предложу тебе убраться отсюда ко всем чертям?

Алекс вздохнул:

— Слушай, не злись на меня, не надо. Этот «Деназен» мне поперек горла. Я…

Мне совсем не были интересны извинения Алекса Моджорна, тем более что они были не такими уж искренними.

— Я все поняла, больше не надо. Береги себя.

Он некоторое время молча сидел, осматривая комнату. Потом сказал:

— Тут ведь немногое изменилось, верно?

Стены в моей комнате были того же лазоревого цвета, что и тогда, когда мне было семь. Кое-что из мебели было заменено, но все стояло так, как стояло всегда. Если отодвинуть кровать от стены, на обратной стороне спинки можно заметить маленькое, вырезанное в дереве сердечко, на котором написаны мое и его имена. Тысячу раз после того вечера в бильярдной Родни я с кухонным ножом в руке отодвигала кровать, чтобы расправиться с этим сердечком, но так и не смогла.

— Еще что-нибудь? Ну, помимо осмотра достопримечательностей?

Алекс явно нервничал, даже, как мне показалось, дрожал.

— Мне нужно кое-что тебе сказать, — произнес он наконец.

Вот оно что! Ему нужно кое-что сказать, и он трусит! Я села на кровать, чтобы было удобнее смотреть, как его корчит.

— Я знал, кто ты такая.

Я-то думала, он начнет опять молоть чепуху. А он совсем о другом!

— Ну?

Он переминался с ноги на ногу.

— Я знал, кто ты такая — с самого начала. Я знал, что ты дочь Маршалла Кросса.

Куда подевался весь воздух из комнаты? Его же было так много! Это был удар ниже пояса. Я открыла рот и закрыла снова. Слов не было. Я разучилась говорить. Он что, использовал меня? Он об этом хочет сказать? И все, что между нами было, — сплошная ложь?

— Я думал, что, если мы сблизимся, — продолжал Алекс, — ты сможешь нам помочь с информацией о своем отце. И «Деназене».

Он сделал паузу, чтобы понять мою реакцию. То, что он увидел на моей физиономии, вероятно, заставило его нервничать еще больше, потому что он заторопился:

— Правда, очень скоро я понял, что у тебя нет ключика к «Деназену» и к тому, что делает твой отец. Ты была просто невинным ребенком, который ни о чем об этом и представления не имел…

Да Алекс-то еще хуже, чем мой папашка! Хуже потому, что я так верила в него! Верила в нас! Это было ужасно — осознать, что все, что нас связывало, на поверку оказалось таким дерьмом!

— И как скоро ты это понял?

Алекс поднял руки вверх, будто сдаваясь неприятелю:

— Примерно через полгода после того, как мы начали встречаться.

— А остальное время?

Я наседала на него; голова моя шла кругом. Выходит, он использовал меня, чтобы добраться до моего отца!

— Мы же были вместе больше года.

— Я помню. Джинджер и другие, которые с ней, они велели мне порвать с тобой после того, как стало ясно, что ты ни при чем. Но я не смог. Я в тебя…

Я проиграла схватку сама с собой. Мой кулак пришел в жесткое, хотя одновременно и приятное для меня соприкосновение с его челюстью:

— И у тебя хватает наглости стоять здесь и говорить, что ты в меня влюбился?

— А ты не хочешь об этом слышать?

С сумрачным видом он потирал подбородок.

— Все это ужасно, но я реально в тебя влюбился. И все, что было между нами, не было враньем.

Я опять двинулась на него, но он знал, чего от меня можно ждать. Ухватив меня за руку, слегка заломил ее, и я согнулась. Набрала воздуха и прошипела:

— Ты — последний подонок! Тебе было мало уже однажды разнести меня в клочья; ты пришел, чтобы снова это сделать?

— Если я правильно помню, на этот раз ты пришла ко мне.

Я не ответила. Мы так и стояли в лунном свете в странной, неудобной позе. Через пару минут он вновь заговорил:

— Я сделаю это.

— Что еще ты сделаешь?! — выпалила я.

— Я помогу тебе с «Деназеном». Я сделаю это.

Бесполезно! Сначала рвет тебе сердце на куски, потом подлизывается. Обычный ход Алекса Моджорна.

— С чего бы? Уж не чувствуешь ли ты себя виноватым?

— Ничего общего с чувством вины. Я просто спать не могу, когда думаю, что ты со всем этим один на один.

Я рассмеялась.

— Решил обо мне позаботиться? Мне не нужен рыцарь в сверкающих доспехах, понял? Когда дойдет до дела, ты все провалишь. Поэтому сделай милость, мотай отсюда!

— О, черт! — выругался Алекс. — Но я ведь реально пытаюсь помочь.

— Тебя что, кто-нибудь об этом просил? — шипела я, подталкивая его к окну.

Алекс споткнулся, восстановил равновесие и оттолкнул меня.

— Ты думаешь, что знаешь все, но это не так! — рычал он. — Та девица, с которой ты меня накрыла у Родни, она была Шестым.

Я едва не застонала. Мне только деталей не хватало! Теперь он мне станет рассказывать, какой у нее номер лифчика и что она нагишом любит ходить в лунном свете по пляжу.

— Да мне никакого дела нет! Все! Это уже история! Двигай отсюда и оставь эту ерунду при себе.

— Эта девица сделала мне тогда одолжение.

— Одолжение?

Прикол за приколом! Если бы это касалось не меня, вся история могла бы показаться уморительно смешной. Но звездой этой трагедии была я сама, и мне было не до смеха.