Клювы - Максим Ахмадович Кабир

Гости недоверчиво улыбнулись. Но Филип был серьезен.

– Что?.. – Вопросительная улыбка сползла с лица Корнея. – Почему?

– Чертова неделя. Уже несколько лет кряду в августе я перестаю спать. Хорошо, не совсем так. Вчера я продремал тридцать минут – это рекорд.

– Ваша жена… – Камила посмотрела на холсты. Огнегривая девушка танцевала в рамах. – Она умерла в августе?

– В яблочко. И это дает мне преимущество. Я не захрапел бы при всем желании. Спасибо Часу Икс за то, что придумал применение моей суперспособности.

– А ведь и правда… – удивленно произнесла Камила. – Вы выглядите блестяще.

Корней был с ней солидарен. На щеках Филипа играл румянец, глаза были цепкими и живыми. Художник подмигнул:

– Давно мне никто не делал комплиментов!

Гости обернулись к Корнею.

– Друг! – пригласил Альберт.

– Меня зовут Корней. Я не спал четырнадцать часов.

– Чет… – Альберт сбился. – Четырнадцать? Вы не путаете?

– Тринадцать двадцать, если быть точным.

В комнату вошла Вилма, она умылась и заметно взбодрилась.

– Что за переполох?

– Молодой человек утверждает, что спал сегодня.

– Как сурок. Меня разбудил звонок Оксаны. В три сорок – на нее напала соседка по квартире.

– Погоди-погоди… – Филип водил пятерней по колючему подбородку, словно приглаживал бороду. – А почему же ты не превратился в ракшаса?

– Убейте, если я понимаю.

Минуту присутствующие бурно обсуждали новость.

– Никак само Провидение вас нам послало, – сказал раскрасневшийся от возбуждения Альберт.

– И что же нам с тобой делать? – прикидывал Филип.

Корней сидел с прямой спиной, как на экзамене. Оксана приобняла его за плечи.

– Интересно, – произнесла Камила, – у нас тут два уникума. Этот не спит неделями, на того не действует лунная чума.

– Уверен, я не один такой, – стушевался Корней.

– Ну, мы пока не слышали про второго.

– Лунная чума?.. – переспросила зависшая на мгновение Вилма.

– Это во мне пробудился поэт, – пояснила Камила.

– А ведь правда… – Вилма ущипнула себя за предплечье. – Вчера ночью был пик полнолуния.

– Боже… – прошептал Альберт. – Эта мысль зудела во мне с тех пор, как Корней упомянул про Луну. Позавчера Луна была полной. Застывая, сомнамбулы смотрят в небо.

– Я же говорила! – обрадовалась Камила. – Наша хрень повязана с луной! С лунными вспышками или чем-то подобным.

Оксана умоляюще подергала Корнея – он перевел.

– Вы понимаете, что это значит? – спросил Филип. – Сомнамбулизм, вероятно, пройдет, когда закончится полнолуние.

Камила выхватила из сумки планшет. Забегала пальцами по экрану.

– Вот! На сто процентов Луна освещена один день. Но фазой полнолуния называют промежуток в семь суток. Две ночи до максимума и четыре после.

– Вы предлагаете не спать еще три дня? – Вилма запрокинула голову на спинку стула. Из ее ноздрей вытекли две алые струйки.

– У тебя кровь, милая! – Камила вытянула платок. Вилма зажала им нос. Посмотрела воспалившимися глазами на красные пятна.

– Три дня? – словно спросила она у крови.

– Мы должны постараться! – заявил Филип. – Сегодня мы проведем эксперимент. И если наш друг действительно не подвластен лунной чуме…

– Я патентую термин, – вставила Камила.

– …то у нас хорошее подспорье. Каждого, кто все-таки уснет, мы нежно свяжем и будем возить с собой до той поры, пока не завершится этот ад.

С плеч Альберта будто камень упал. И Камила засияла. Оксана звонко чмокнула своего переводчика в ухо.

– Нужно поклясться! – сказал Альберт. – Два пальца вверх.

– Клянусь! – вразнобой пролаяла команда.

– О каком эксперименте вы говорили? – спросил Корней.

– О, тебе понравится! Этой ночью ты ляжешь спать, а мы проконтролируем процесс.

– Попробуй мне не проснуться! – пригрозила Камила. – Не расстраивай меня, малыш.

Корней вскопал ложкой остывший рис.

– Мне надо еще кое-что вам сказать. – Пять пар глаз уставились на него. – Я думаю, что знаю, почему не превращаюсь в жаворонка. Я не вижу снов. Никогда не видел.

– Как интересно… – Альберт прищурился, словно человек, пытающийся разгадать механику сложного фокуса.

– Может, ты просто забываешь наутро? – спросила Оксана, поняв Корнея без перевода.

Всплыл в памяти тот же вопрос, заданный ему когда-то начальником. А за ним всплыл, как утопленник из воды, булькающий сквозь шорох домофона голос Алисы Соловьевой: «Мы спим».

– Я читал об этом, – на русском, потом на чешском сказал Корней. – Люди вроде меня – исключительная редкость. Инсульт иногда приводит к тому, что человек перестает видеть сны. И какой-то синдром Шарко – Бранда. Или Шарко – Вирбранда[15]. Участки в большом полушарии, – он коснулся лба, – имеют зоны, которые обрабатывают зрительные образы. А болезнь повреждает их. Но я ничем не болел.

– Ты ни разу не летал во сне? – спросила Вилма.

– Я просто вырубаюсь и врубаюсь утром. Без приключений.

– Выходит, – уточнил Филип, – эта дрянь завладевает разумом через сновидения. А к тебе ей не подобраться.

– Ну, – сказала Камила, – специалисты по снам из нас те еще.

– Пользуйся чем владеешь, – ответил Альберт. Он зевнул, и зевота передалась женщинам.

– Чтоб тебя! – шутливо замахнулась Камила.

Корней все глядел в тарелку.

– Вы говорили, – вспомнил он, обращаясь к Камиле, – «дрянь завладевает разумом». Оксана говорила нечто подобное. Про инопланетную колонизацию.

Он думал, собеседники скептически ухмыльнутся, но Филип мрачно произнес:

– Я видел, как сотни ракшасов лезут на крепостную стену, будто сраные муравьи с единым сознанием. Инопланетяне? Я поверю и в Гамельнского крысолова.

Туристы сплавлялись по Влтаве, образуя у набережной Сметаны дамбу: из-за количества тел уровень воды поднялся. Распухшие, посиневшие люди будто карабкались на бивни бревен, в прошлом защищавших мельницу ото льда. Обнаглевшие и отяжелевшие чайки пикировали, откусывая от человеческой плотины кусочки. Пустельга расправила крылья, зависнув над пиршеством, и камнем рухнула вниз. Клюв выдрал клок мяса, обнажив фарфоровые резцы. Чайки, вцепившись в скальпы, лакомились веками и губами.

Лебеди, ретировавшись на песчаный берег Стрелецкого острова, зыркали недоверчиво и перебирали перепончатыми лапами.

На Кампе сотни и сотни лунатиков смогли наконец замереть. Взошедшая Луна отразилась в их глазах, как в водах Влтавы. Наполнила их глотки светящимся молоком. Проникла в каждую пору и заставила их сверкать.

В речке Чертовке покачивались трупы, словно клавиши пианино, перебираемые невидимыми пальцами. Кровь запеклась на мельничных колесах.

Возле церкви Святого Иакова, где, по легенде, обитал неупокоенный призрак мясника, бродил человек, точно выкупавшийся в темно-красных чернилах. Вдруг он застыл, выронил тяжелый топор и воздел к небесам очи. Радость разлилась по лицу, белый диск запылал на красной липкой коже. Но, мешая отдохновению, испуганные люди пробежали по узким кривым улочкам. Темно-красный человек включился, заворчал и подобрал топор.

Некоторые станции метро стали убежищем для неспящих. Выходы наружу перекрыли решетки. В туннелях и на платформах выжившие разговаривали полушепотом, пили нацеженный автоматами кофе, били себя по щекам и часто умывались.

Крысы пришли в подземку, наблюдали из тьмы бусинками глазок и тоже мыли лапки и мордочки.

По Рессловой улице к Танцующему дому брела Берта. Пока в этом был смысл, она читала лекции на факультете естественных наук Карлова университета и, кстати, продержалась без сна сорок восемь часов. Но теперь она спала. Берте снилось, что студенты заперли ее в Грдличковом музее человека и что экспонаты музея ожили. Антропологический материал, собранный ее