Лорен Бьюкес - Зоосити
— Сюда, госпожа, сюда! — зовет мой провожатый.
Я даю ему монету в пять рандов. Желтоглазый подобострастно хлопает в ладоши, кланяется и убегает, ухитряясь на бегу пинать черных кур.
Я вхожу в крошечную приемную — судя по всему, она служит и аптекой. На узкой скамье сидит женщина с шитьем. Она окидывает меня равнодушным взглядом с ног до головы и возвращается к своему рукоделию, не произнеся ни слова. Повсюду полки, уставленные грязноватыми стеклянными банками с непонятным содержимым. С потолка свисают пучки сушеных трав; они слегка покачиваются на ветерке. В углу работает вентилятор; он прикручен к металлической решетке на окне. Лопасти скрипят и подрагивают, как будто у них приступ астмы. От остального помещения нас отделяет занавеска.
— Савубона, здравствуйте, я пришла повидать Баба Ндебене, — обращаюсь я к рукодельнице.
Та прикладывает палец к губам и косится на меня, не переставая работать. Она расшивает бисером оранжево-белую юбку. Я сажусь рядом и жду. Назойливо жужжит муха; я слежу за ней. Муха летает по какому-то своему маршруту — ромбом. Она ни разу не сбивается. Надо же — насекомое, а какое знание геометрии! Снаружи доносится громкий женский хохот. Вдали мерно, как морской прибой, шумит городской транспорт. В общий мерный гул время от времени врывается дикий рев мотоцикла или двигателя с сорванным глушителем. Вентилятор трясется, как будто хочет сорваться со своего места, и заходится в приступе астматического кашля. А женщина все нанизывает бисерины, все нашивает их на юбку по одной… Я пересаживаю Ленивца на колени и прислоняюсь затылком к прохладной стене. Двести восемьдесят один аллигатор… Триста сорок два аллигатора… Семьсот девятнадцать аллигаторов… Девятьсот пятьдесят три аллигатора…
Я просыпаюсь, как от толчка, когда из-за занавески выходит молодая девушка. Ее высокий головной убор спереди расшит бисером; сзади болтается высушенный желчный пузырь козла. Грудь у нее обмотана красно-белыми бусами; такие же бусы на запястьях и лодыжках. Девушка очень красивая. Ее темно-русые волосы до плеч на кончиках загибаются. Зато ее лицо подчеркнуто бесстрастно. В дверях она опускается на колени, встает и с поклоном отдергивает занавеску, приглашая меня войти. Портнихи уже нет. Я толкаю Ленивца. Он недовольно ворчит и пытается снова устроиться поспать у меня на коленях.
— Пошли, дружок! — Я слегка тискаю его, чтобы взбодрить. Мы встаем. Голова у меня кружится, как с похмелья. Либо на меня так действует гроза, либо магия, будь она неладна!
Я сажаю Ленивца себе на спину и даю молодой женщине два ранда. Тваса — посвященным — не разрешается разговаривать с посетителями, пока те не дадут им чего-нибудь блестящего. Можно ограничиться и кусочком фольги, но считается, что монеты лучше привлекают духов предков, даже через начинающих колдунов.
— Снимите, пожалуйста, обувь, — говорит девушка.
Я скидываю сандалии и переступаю порог. В задней комнате, так сказать в приемной сангомы, сильно пахнет благовониями.
— Это Баба Думисани Ндебене, сангома, — говорит девушка, показывая на верзилу, больше похожего на профессионального регбиста.
Верзила стоит на коленях на камышовой циновке, брошенной посередине цементного пола. На нем белая майка и красный фартук; поверх накинута леопардовая шкура. На лбу леопардовая же повязка. Голова у него гладко выбрита; на ней блестят капельки пота. Здесь нет вентилятора и потому гораздо жарче, чем в прихожей. Я замечаю на майке сангомы логотип «Дольче-Габбана», такой маленький, что сразу понятно: майка настоящая. На подделках из Гонконга лейблы обычно огромные, кричащие. Вот вам и польза от простой жизни и служения духам предков.
— Большое спасибо, — обращаюсь я к духам предков. Я приветствую их больше из почтения к матери.
— Спасибо, — отвечает Думисани и несколько раз чихает. — Мой длози — дух моего предка — уже рассказал мне о тебе. — Сангома многозначительно покачивает новеньким айфоном. — Он говорит, ты не по своей воле пришла сюда.
— Вот не знала, что предки умеют посылать эсэмэски!
— Нет, он мне звонит. Духам легче общаться с помощью техники. Она не такая засоренная, как человеческие головы. — Как бы в подтверждение он стучит пальцем по голове. — Они по-прежнему больше всего любят реки и океаны, но информация тоже похожа на воду — духи могут передвигаться по ней. Вот почему нам всем становится нехорошо рядом с вышками сотовой связи.
— А я думала, это от радиации… — Понимаю, что веду себя оскорбительно, но ничего не могу с собой поделать. — Значит, в мире духов есть своя компания сотовой связи? Интересно, какие у них тарифы? Готова поспорить, они часто звонят за счет вызываемого абонента!
— Замолчи, сестра! Ты очень циничная, хотя у тебя есть шави. Что бы сейчас сказала твоя мать?
Я вздрагиваю. Неужели угадал?
— Мой длози говорит, тебе понадобится толкование по костям.
Ученица тихо говорит:
— Пожалуйста, положите деньги на циновку. Пятьсот рандов. — Я выполняю просьбу, и она бесшумно выходит из комнаты, задергивая за собой занавеску.
— Стыдись, сестра, — говорит Думисани. — Все потому, что ты носишь своих духов с собой. Мир в плохом состоянии, сестра. У семи миллиардов человек много духов. Иногда духи блуждают… Они тяжелые, очень тяжелые. Пригибают тебя к земле. Тебе нужно отпустить шави на свободу.
— Ха-ха, как смешно!
— Я не шучу. Это можно сделать; способы есть. Как в футболе — тебе просто нужно найти замену…
— До сих пор Ленивец мне помогал, так что спасибо! Ну, так как насчет толкования?
— Вижу, ты женщина смелая и решительная. Да, сделать это можно. Пожалуйста, возьми. — Он жестом показывает, чтобы я подставила ладони, и высыпает в них раковины каури, камешки, кусочки окаменевших моллюсков-корабликов, костяшки домино (одна из них треснута), нитку белых бус, накрученных на деревяшку, пулю, SIM-карту компании MTN — значит, я права и в мире духов тоже есть компании сотовой связи? Затем сангома вручает мне крошечную пластмассовую фигурку уродливого лилового монстра с гривой спутанных оранжевых волос. Судя по всему, это игрушка из «Макдоналдса». — Теперь дунь на руки и выбрось все!
Я послушно раскрываю ладони, и содержимое падает куда попало. Думисани явно недоволен:
— Ты в школе не любила физкультуру, да? — Он серьезно разглядывает созвездие рассыпавшихся по полу предметов. Ленивец вдруг чихает — один, два, три раза. Сангома торжественно объявляет: — Вот видишь, они с нами!
Я улыбаюсь, но думаю, что склонность Ленивца чихать не столько знак иного мира, сколько знак того, что тлеющие благовония раздражают его обоняние. Должно быть, мои мысли прочесть совсем нетрудно.
— Знаешь, в прежней жизни я был страховым актуарием, — говорит Думисани. — У меня была машина «Ауди-S4». Дом с четырьмя спальнями в Морнингсайде. Все современные игрушки. Я встречался с тремя любовницами, и все они заботились обо мне. Я растил двоих детей от разных матерей. Платил за частные школы. Квартиры. Машины. Потом я услышал зов. Я имею в виду — в сердце, а не по телефону. Духи предков — амадлози — не оставляли меня в покое. Постоянно теребили. Как соседская собака, которая не дает спать по ночам. Мне все время снились страшные сны. Особенно часто повторялся один. Я видел свою бабушку. Она несла змею, которая сползала с ее плеч, подползала ко мне и вползала мне в грудь — как в вагину. Я заболел. Мне было очень плохо, мои подружки решили, что у меня СПИД. Все они бросили меня. Они боялись. Я их не виню. За две недели я похудел на сорок килограммов. Кожа на мне висела, как если бы мне сделали липосакцию. Поверь мне, я знаю, о чем говорю. Одна моя любовница откачивала жир и стала потом настоящей уродкой…
— А потом? — Холодный пот течет у меня по спине между лопатками, попадает Ленивцу на живот. Я хочу стряхнуть Ленивца на пол, но, судя по тому, как он вцепился мне в плечи, он никуда не пойдет.
— Я перестал бороться. — Думисани пожимает плечами. — В конце концов, прошлая и нынешняя работы похожи. Только раньше я занимался статистическим анализом, возился с цифрами, а теперь анализирую кости. Главное — уметь их читать. Как здесь, смотри! — Он берет белую раковину, которая упала на костяшку домино, как раз на треснутую. На одной половинке костяшки пусто, на другой — три очка. Одно очко рассечено. — Вот видишь, неудача. И здесь тоже, — говорит он, показывая на игрушечного тролля, пулю и костяшку домино, которые легли треугольником. — Очень плохо! На тебе Тень.
— Да я и сама заметила. — Ленивец пыхтит, жарко дышит мне в ухо. Но на самом деле я имею в виду Отлив. Его неизбежность пригибает к земле. Иногда я просыпаюсь ночью оттого, что не могу дышать, и мне кажется, что грудь у меня раздавлена, как после аварии. Может, потому я и получила шави, дар, чтобы отвлечься до тех пор, пока меня не поглотит Тьма?
