Черный дом - Михаил Широкий
При воспоминании о ней он вздохнул и опять уронил голову. Лицо его, и до того не слишком жизнерадостное, погрустнело ещё больше. Ещё совсем недавно он и помыслить не мог о том, чтобы вновь увидеть Алину. Эта странная и страшная девушка, яркой зловещей звездой промелькнувшая в его жизни и оставившая в ней глубокий болезненный след, навсегда, как он полагал, осталась в прошлом, где-то там, на далёком пустынном берегу, куда редко забредает посторонний. Мысль о мести ни разу не пришла ему в голову; он не собирался никому жаловаться, заявлять в милицию, даже просто рассказать кому-нибудь о происшедшем. Он предпочёл бы скрыть всё это, сохранить в секрете, похоронить в себе, будто что-то постыдное, не предназначенное для чужих ушей. Но не сумел. С одной стороны, сам его внешний вид выдавал его и красноречивее всяких слов свидетельствовал о том, что с ним стряслось нечто экстраординарное, из ряда вон выходящее. А с другой, – и это было куда существеннее, – он, несмотря на всё желание, не в силах был молчать, держать всё в себе; эта тайна буквально распирала его, так и просилась на язык, оформляясь в связный, полный драматизма рассказ и готовясь излиться на первых попавшихся слушателей.
И вот теперь эти самые слушатели, впечатлённые его остросюжетной повестью, нежданно-негаданно собрались продолжить эту историю, которую он сам считал законченной, и самим стать её героями. И он, никак не ожидавший такого оборота, после предложения Стаса, больше похожего на приказ, вести их к месту событий, пребывал в растерянности и смятении, решая, как ему поступить. Два противоречивых, взаимоисключающих стремления боролись в нём. Разум подсказывал ему, что надо остаться здесь, дома, среди родных стен, и даже не думать о том, чтобы вновь соваться в чёрный дом на побережье, откуда ему лишь по милости каких-то благих, очевидно, сжалившихся над ним высших сил удалось в последний момент ускользнуть. Но одновременно, заглушая голос осторожности и здравого смысла, какой-то другой голос, вкрадчивый, соблазняющий, настойчивый, упорно нашёптывал ему, что не нужно бояться, что надо быть мужчиной и смело идти навстречу опасности. Да и опасности-то особенной нету, – ведь он не один, с ним его друзья, старые, испытанные в боях товарищи, на которых он вполне может положиться, которые не дадут его в обиду и помогут ему отплатить его врагам полною мерой.
А последним, решающим доводом в пользу того, чтобы сдаться на уговоры Стаса и отвести приятелей к месту его вчерашних злоключений, стал вновь явственно возникший перед ним образ Алины. Но не действительный образ свирепой, кровожадной мегеры, мучительницы и садистки, каковой она была на самом деле, а обманчивая, воздушная, обольстительная фигура полуобнажённой загадочной соблазнительницы, случайно встретившейся ему вчера на окраине людного сквера и властно завладевшей его вниманием, воображением, чувствами. Едва лишь этот чистый, сияющий облик явился ему, как сердце его застучало сильнее, дыхание сделалось учащённее, во рту пересохло, будто он испытывал жажду. И все сомнения и колебания тут же исчезли, страха как не бывало. Он готов был идти немедленно, сию же минуту, лишь бы снова – ещё хоть раз – увидеть её! Зачем увидеть, с какой целью? Что после всего происшедшего между ними он мог ей сказать и что она могла ему ответить? На эти вопросы у него не было ответов. Да он и не задумывался сейчас об этом. Одно страстное, всепоглощающее желание, необъяснимое и алогичное, владело им в этот момент: видеть её! Хоть на одно короткое мгновение, хоть краем глаза…
Не пытаясь больше разбираться в своих несколько странных, удивлявших его самого переживаниях, он, чтобы поскорее положить им конец и не терзаться сомнениями, поднял глаза на Стаса и кивнул головой.
– Я согласен.
Стас широко улыбнулся и одобрительно хлопнул его по плечу.
– Молодец, братан! Другого я от тебя и не ожидал.
После чего встал с лавки и весёлым, сверкающим взором оглядел, одного за другим, всю компанию.
– Ну что ж, – проговорил он, удовлетворённо потирая руки, – тогда в дорогу. Сейчас же! Надеюсь, мы успеем и эти уроды не ускользнут от нас…
– Не мешало бы вообще-то прихватить с собой кое-что, – рассудительно заметил Влад. – Биты, кастеты, ещё там что… ну как обычно.
Стас небрежно махнул рукой.
– Нафига? С одним-единственным человеком, пусть даже, если верить Гоше, он здоров, как лось, мы справимся и без этих цацок. Да и некогда идти за ними, времени нет. Со мной мой нож, – он похлопал себя по карману, – этого достаточно. Так что вперёд!
Но прежде чем двинуться с места, он задержал взгляд на Димоне и непринуждённо, как бы между прочим, поинтересовался:
– Ты как, идёшь с нами, или?..
Димон помедлил с ответом, точно раздумывая. Затем, мельком взглянув на Стаса, равнодушно обронил:
– Да, конечно.
Стас слегка, краем губ, усмехнулся и повернулся к Гоше.
– Ну давай, герой-любовник, веди нас к своей красотке. Даст бог, пообщаемся и с ней, и с её папулей.
И, предводительствуемая хмурым, то и дело тяжко вздыхавшим Гошей, компания двинулась прочь со двора.
Глава 9
Всю дорогу до речки, в то время как остальные были веселы и оживлены, Гоша по-прежнему оставался задумчив и хмур. Его преследовали воспоминания о недалёком прошлом, ему всё время рисовалось вчерашнее путешествие в этом же направлении и та, в чьей компании он его совершил. Это было так недавно – и суток не прошло, – а между тем ему казалось, что с той поры минула целая вечность, огромный кусок его жизни. Тот невероятный калейдоскоп событий, что произошли с ним минувшим вечером и ночью, как будто сжал, спрессовал время, заставил его странным образом убыстриться, и то, что было с ним вчера, представлялось ему теперь чем-то бесконечно далёким, подёрнутым мутной дымкой, придававшей всему происшедшему зыбкий, полуфантастический оттенок, точно это были смутные, отрывочные воспоминания раннего детства. Порой он в очередной раз готов был поверить в то, что ничего этого на самом деле не было, что вся эта жуткая история – лишь плод его буйного воображения, причудливая мрачная грёза, воплощение всегда, изначально живших в нём невысказанных, подсознательных страхов, желаний, инстинктов, в один прекрасный день вырвавшихся, точно скопище гнусных безобразных чудищ, на свободу и принявших зримые и осязаемые образы.
Но
