Бетонная агония - Дмитрий Новак
Я спокойно шёл мимо скамеек прямиком к фонтану. Огромный мраморный цветок приближался ко мне по мере того, как мои шаги тонули в оглушительной тишине. Он чувствовал в моём сердце томительную глупость, а я сегодня не хотел жадничать. В конце концов, приятно хоть с кем-то ею поделиться.
Подойдя к фонтану, я взял со своей груди горячую монетку и взглянул на неё последний раз. А затем сорвал её с шеи и подбросил в воздух. Монетка последний раз сверкнула окалиной и упала в начинающую закипать воду. На коже ладони остался круглый ожог.
Моё тело тут же почувствовало сладостную боль опустошения. Мимо меня тихо прошелестела по ветру выпускная ленточка….
И только потом я поднял глаза к небу. В огромном ядерном грибе, дымной кляксой расползавшемся по небосклону, я увидел лица. Лица своих друзей, которых у меня никогда не было, лица своих коллег, которые ненавидели меня за мою карьеру, лица своих родителей, которые рассказывали обо мне как о племенном быке, и, наконец, своё – утомлённое и заваленное деньгами, которыми я так не сумел воспользоваться.
Я посмотрел ему в глаза и тихонько прошептал на весь свет:
– Вот и славно….
А потом широко улыбнулся. Одними костями.
День, когда никто не умер
Если бы можно было вернуться,
Если бы не бороться с несчастьем,
Если я мог бы не рождаться,
Или исчезнуть вдруг, в одночасье?
Где бы я был, если не существовал,
Скольких бы чувств я не обидел,
Скольких людей бы я не раздражал,
Скольких уродов я бы не видел?
Скольких друзей бы я не потерял
Во скольком бы я не разочаровался,
И каков был бы мой потенциал,
Если бы я никогда не рождался?
Сложно на это что-то сказать
Или что более верно ответить
Ведь если бы я не мог существовать -
Не мог бы здесь даже об этом и бредить.
– Встать, суд идёт!
Зал доверху заполнился скрипом засиженных скамеек, на секунду мне показалось, что они вздохнули с облегчением. Я машинально поднялся со своего места и взглянул на тысячу ярдов вперёд, через бледные прутья решётки. В зале не было ни одного знакомого лица.
Начался монотонный процесс: кто-то говорил сверху, ему отвечали снизу, одни слова наслаивались на другие. За столько дней я уже потерял к ним интерес, знал только, что они складываются не в мою пользу и даже уже не в мою сторону.
Почему-то за всё то время, которое я уже провёл в этой клетке, по ту сторону не прозвучало ни единой конкретной фразы. Судя по лицу судьи, у неё в очередной раз медленно плавятся мозги. А, вот для чего, оказывается, нужны адвокаты.
На первом заседании отчего-то очень много говорили о «малолетних преступниках» и общественных примерах для вступающих в новую жизнь. Я совершенно не понимал, какое я имею к ним отношение, и почему именно здесь звучит нечто подобное.
А ещё я не понимал смысла фразы «вступающих новую жизнь». Судя по всему, я, как и многие другие молодые люди, уже давно в неё уже вступил. И даже уже не вступил, а прямо нырнул с головой и старался в ней не задохнуться. К тому же, новая жизнь совершенно ничем не отличалась от старой.
Всё так или иначе начинается со школы. Одним верят больше, другим – меньше, одних любят, других ненавидят, и дело было даже не в каких-то человеческих законах, эти, как я понял, сводятся к примитивному спектаклю. А в том, как человек понимал своё место в социальном обществе. Но выходя из школы и идя по улице домой, мы, почему-то, не видим в других разницы.
Судя по всему, из своего класса я выпущусь теперь раньше всех.
Обычно, в кино или литературных романах показывают, как заключённые держатся за прутья решётки или просовывают в неё руки. Они как бы стремятся освободить свою душу через них, словно через проводники в электрической цепи. Мне же не хотелось приближаться к ни не на дюйм, даже вставать было мучительно больно: я прямо чувствовал их тяжесть макушкой головы.
Мне хотелось забиться подальше в угол, в привычные для меня бетонные стены, неряшливо облитые краской, и остаться там навсегда, чтобы меня не трогали так же, как и их, никогда. Однако, вырвавшись из прутьев, я бы не знал, что мне делать, честно говоря, даже не зная, почему.
Может потому, что люди своими взглядами снова и снова будут загонять меня внутрь клетки, не соглашаясь, по старой привычке, с вердиктом судьи. Никогда ещё не видел, чтобы хоть раз задержанные не оставались долго на воле. А, в прочим, всё это пустое.
Я вновь представил, как по дну отражённого хладным небом города бредёт человек, как я смотрю на него из окна. Прислушиваюсь к гулу его шагов и к тому, как яростно они отражаются от пустых стен и мёртвых облаков. Как стоит воротник его тщательно выглаженного гранитного пальто, как он идёт и совершенно не оглядывается по сторонам, в этот момент я даже позавидовал ему.
Помню, что на указательном пальце у меня к тому времени уже остался красный пульсирующий отпечаток, я натёр его авторучкой. Глядя в окно, я представлял себе, сколько же мне ещё придётся писать за свою жизнь, и что последнюю секунду этой самой жизни я меньше всего хотел бы провести, роясь чернильным остриём в белой почве бумаги.
А ещё я думал о пещерном человеке, и как он на самом деле охотился на мамонтов. И стремился ли он заковырять их до смерти? В ряд ли, у него было меньше фантазии, чем у меня в данный момент.
А потом я увидел эту женщину, и мысли мои упорхнули в небо. На вид ей было не больше тридцати, однако мне почему-то казалось, что она была из тех редких дам, которые становятся гораздо красивее в этом возрасте. Во всяком случае, нежели, скажем, девочки из старших классов или заспанные неряшливые студентки. Помню, как её лицо до самых ярко-красных губ скрывала широкополая шляпа.
Весь её облик, весь её силуэт напоминал о старых кинокартинах, о модных джазовых клубах и дыме древних сигар под изрешеченных пулями потолком. Кажется, такой тип персонажей назывался «роковая женщина», из всей одежды они более всего предпочитали красный и никогда не расставались с ним. Наверное, чтобы не было видно сочащейся из их души крови.
Угольные волосы выглядывали из-под шляпы и в притворной непослушности падали на чёрное облегающее полупальто. За его широким вырезом действительно угадывалось что-то красное, но я не обратил внимание, что именно. В отличии от мужчины, её шаги были тихими и
