Марсель Монтечино - Высокая ставка
— Что случилось? — настойчиво допытывался Джованни.
— Боже, — прошептала сестра, — она умирает.
— Заткнитесь! Доктора Сальваторе сюда! Немедленно! — крикнул кто-то.
— Что случилось? — еще громче заорал Джованни. — Что случилось? Что случилось?
Затем чьи-то очень сильные руки почти вынесли его из палаты в холл и усадили на деревянную скамью с прямой спинкой.
— Что случилось с моей Изабель? — умоляюще спросил он кого-то огромного, темнокожего, присевшего рядом с ним.
— Вам лучше побыть здесь.
Доктора вбегали и выбегали из палаты, кто-то вкатил туда какую-то машину.
— Что происходит? — недоумевал Джованни. — Что случилось с моей Изабель?
Темнокожий покачал головой.
— Вам лучше подождать здесь, синьор.
Джованни крепко сжал свою палку, положил голову на руки, закрыл глаза и начал читать молитву. Он обещал Богу отдать всю свою власть и богатство, если Он спасет Изабель, отвратит от нее беду. Клялся, что остаток дней своих посвятит только добрым делам. Он уже видел себя, скрюченного, хромого, среди калек еще более жалких, чем он. Представлял себе, как подносит им ко рту ложку, протирает их изуродованные конечности, вытирает задницы — вот что он будет делать, если ему вернут Изабель.
Джованни открыл глаза. Рядом никого не было. Он ничего не слышал, ничего не ощущал. Он не знал, сколько просидел так, закрыв глаза и читая молитвы.
Джованни каялся и каялся. Покаялся Святой Марии. Потом всем Святым угодникам. Жаль, у него нет четок. Начал сначала, когда почувствовал, что кто-то сел рядом. Это наполнило его ужасом. Он не решался открыть глаза. Чья-то рука легла на его руку, вцепившуюся в набалдашник трости.
— Синьор Джемелли!
Он открыл глаза и увидел доктора Сальваторе, акушера Изабель. Вид у доктора был явно растерянный.
— Мне очень жаль, синьор Джемелли. Она умерла.
Джованни отказывался этому верить.
— Бог меня простит, — быстро сказал он, осеняя себя крестом. — О ребенке я не беспокоюсь. Было бы все в порядке с Изабель.
Доктор ласково коснулся плеча Джованни.
— С ребенком все в порядке. Ваша жена умерла, синьор.
— Моя... моя жена?
— Мы сделали все. Даже больше.
— Как могло такое случиться? — спросил Джованни, обращаясь скорее к Богу, чем к доктору.
— Что можно сказать? — отозвался доктор. — Такие трагедии случаются иногда. Причину покажет вскрытие... Ведь она еще девочка... — Голос его дрогнул.
Джованни закрыл лицо руками и зарыдал. Доктор забеспокоился. Синьор Джемелли — человек могущественный. Что будет, если он возложит вину на него?
— Я уверен, синьор, такой случай — один на миллион. Это либо удар, либо тромб. Божья воля...
Джованни резко вскинул голову, в глазах сверкнул гнев:
— Бог ни при чем! Скорее дьявол!
Он опять зарыдал. Немного помедлив, доктор поднялся и ушел.
* * *Словно весь мир ополчился против него. Под окном его спальни — их спальни, из промчавшейся мимо машины донеслись звуки самбы. Неужели в мире существует музыка? Неужели может кто-нибудь петь?
Бессонными ночами, когда он в одиночестве пил чай и виски, у ног резвились два белых котенка — любимцы поварихи. Они казались ему странными, какими-то потусторонними существами, ящурами, терзающими друг друга.
Однажды, в первую неделю после похорон, снизу, с лестничной площадки, донесся смех слуги.
— Заткнись! Заткнись! Заткнись! — заорал Джованни.
Весь дом снова погрузился в мертвое молчание.
* * *Доктор Сальваторе принес протокол вскрытия.
— Эмболия, — сказал он. — Тромб перекрыл в матке сосуд. Один случай на сто тысяч. Его нельзя ни предсказать, ни предотвратить. По венам тромб дошел до сердца и перекрыл доступ крови в легкие. Она умерла от кислородной недостаточности.
Джованни с трудом выбрался из кресла, шатаясь вышел на огромный задний двор и устремил взор к небу. Солнце, теплое и ласковое, по-прежнему сверкало, каждое утро вставало и каждый вечер уходило за горизонт, будто ничего не случилось. Почему не остановилось время — ведь сам он уже труп? Почему его не похоронили вместе с ней?
Он перестал бриться, забывал принимать душ. Мочился в кадки с растениями. Рядом с постелью у него всегда стояла бутылка виски, и он принимался за нее, как только глаз касались святотатственные лучи солнца.
Он перестал выходить на улицу. Целыми днями ковылял по дому в своей грязной, провонявшей пижаме, накинув на плечи одеяло. Слуги, завидя его, убегали, словно он зомби. Над унитазом он соорудил алтарь — Мадонна, крест, освященные свечи, которые Изабель расставила по всему дому, — и, стоя на коленях на холодном полу ванной комнаты, упираясь локтями в закрытый стульчак, часами молился в бледном свете свечей, по лицу, ставшему серым, бежали слезы.
Не в силах сам покончить счеты с жизнью, он молил Спасителя призвать его к себе, избавить от этого безумия.
* * *Однажды мучительный туман, в котором жил Джованни, рассеялся, и он увидел Ангелину Серио. Кресло, в котором она сидела, скрипело под тяжестью ее тела.
— Итак, — она хитро улыбнулась, — кажется, все в порядке. Ведьма наконец согласилась.
Через ощущение боли и страдания пробилось недоверие к сестре. Она казалась слишком счастливой и потому опасной.
— Все уже сделано. За солидную сумму она подписывает документы. — Ангелина помахала у него перед носом какой-то бумагой. Слова сестры с трудом доходили до сознания Джованни.
— Я... я не понимаю.
— А тебе и не надо понимать. Подпиши вот это, и все. — Она сунула ему под нос ручку. — Все готово. Не ломай себе голову.
Он взялся было за ручку и бумагу, но остановился.
— Что же это все-таки?
— Да не волнуйся ты, только подпиши. Вот здесь. — Она ткнула в бумагу толстым пальцем, унизанным бриллиантами.
Он взглянул на сестру. Чего она от него добивается? Даже в своем пропитанном виски горе он интуитивно чувствовал, что должен это понять. Окинув взглядом свою неприбранную спальню, он заметил стоящего в углу свояка Бруно. Тот улыбнулся.
— Что это? — снова спросил Джованни.
— А-а-а... — Ангелина выругалась, хлопнув себя ладонью по лбу. — Договор. Я составила его ради тебя. Ты не способен заботиться о собственных делах.
— Какой еще договор?
— Между тобой и этой свиньей Марией Мендес.
— Кем-кем?
— Твоей тещей! — Она расхохоталась, таким забавным показалось ей все происходящее.
В смятенном мозгу Джованни вспыхнула тревога.
— Договор?
Толстуха шумно вздохнула и взгромоздилась на край кровати Джованни.
— Брат, — сказала она, — пока ты пребывал в скорби, я заботилась о твоих интересах. Уговорила Марию Мендес за сто тысяч крузейро отказаться от притязаний на состояние Джемелли и получить права на ребенка.
— Ребенка?
Ангелина нахмурилась.
— Ну да! На ребенка! — Она пыталась втолковать Джованни эту простую истину, будто несмышленышу. — На маленькую девочку. Все заботы о ней Мендес возьмет на себя. Возможно, придется назначить месячное содержание, потому что старая проститутка...
— Какая маленькая девочка?
Ангелина в изумлении уставилась на него.
— Ты что, забыл? У тебя есть дочь.
На Джованни снова нахлынули страшные воспоминания. Родильная палата, чернокожая сестра, красное сморщенное существо, Изабель, упавшая ему на грудь: «Джио, больно, больно». Весь этот кошмар вернулся к нему, молотом ударил по сердцу. Дыхание перехватило, и он зарыдал.
— Джованни, — мягко сказала Ангелина, — Джованни, успокойся.
— Где она? — Голос Джованни звучал глухо.
Ангелина, помедлив, ответила:
— Мы похоронили ее на кладбище Святой Терезы. Ты там был.
Он тряхнул головой, тыльной стороной руки вытер слезы.
— Я спрашиваю о девочке. Эта девочка — моя дочь. — Джованни произнес это каким-то скрипучим голосом.
* * *На те деньги, что дала ей Изабель за одиннадцать месяцев своего замужества, Мария Мендес построила претенциозный, нелепого вида дом на окраине поселка. Затем и богатство, чтобы выставлять его напоказ перед дружками.
Остановившись перед выкрашенным в ярко-зеленый цвет домом, Джованни услышал плач ребенка и вопль Марии Мендес:
— Бог мой! Заткнись! Заткнись хоть на минуту!
На стук она появилась в дверях с бутылкой пива в руке. Из распахнутого халата виднелось дряблое тело, прикрытое полотняным бельем.
— Вот уж не ожидала, — удивилась она. — Мне говорили, будто ты чокнулся.
Джованни был тщательно выбрит, костюм на нем — безукоризненно отутюжен.
— Где ребенок?
— Не твое дело. Я подписала договор.
В доме был беспорядок, пахло конюшней. Где-то рядом заходился плачем ребенок.
— Заткнись, — крикнула Мария Мендес. — Ради Бога, дай хоть минуту покоя!
Джованни приблизился к ней.
— Вот! — Сверля Марию Мендес холодным взглядом, он протянул ей порванную пополам бумагу.
