Вильям Кобб - Клуб Мертвых
— Ну, что же! — сказал Кониглю. — Будем мы говорить или мы не будем говорить?
— Надо говорить! — отвечал Франк, который был обязан этим прозвищем одному весьма деликатному делу — убийству и воровству, которые принесли ему один франк выгоды и двенадцать лет каторжных работ.
— Кто же начнет? — спросил Ла-Кюре.
Наступила минутная пауза. Казалось, что в ораторы никто не рвался. Сидевшие молча переглядывались.
Тогда Мюфлие, оставшийся стоять у стойки, сделал шаг вперед и, прокашлявшись, произнес громовым голосом:
— Вы просто стадо баранов!
— Как! Что? Баранов! — раздалось со всех сторон.
Надо сказать, что Мюфлие, человек деятельный и рассудительный, носил громадные усы, придававшие ему зловещий вид, который он еще более подчеркивал, страшно вращая большими выпученными глазами.
— Я сказал: баранов! — повторил он.
Малуан, маленький и худой, чуть не сполз со стула.
Он был ярым почитателем Мюфлие, который со своим сюртуком представлял для него идеал мужской красоты. Но в то же время Мюфлие пугал его.
— Зачем говорить так громко? — заметил Бибе. — Можно объясниться без крика?
— Друзья мы или не друзья? — произнес Кониглю, любивший задавать риторические вопросы.
— Если вы заткнетесь, то доставите мне большое удовольствие, — заметил Мюфлие.
— Возьми назад баранов!
— Я ничего не беру назад! Что сказано, то сказано. А! — продолжал почтенный Мюфлие, размахивая палкой. — Или вы считаете меня дураком?
— О! — вскричал Малуан тоном решительного протеста.
— Что ты хочешь сказать? — спросил Кониглю.
— Что? Вот… вы уже испугались!
— Испугались! Мы! Что за чушь!
— Вы жалкие трусы! Вчера вечером вы были, как порох! Все орали! Бранили патрона! А сегодня утром — совсем другое, вы уже трусите…
— Ложь! — закричал Кониглю.
— Трусите! — повторил Мюфлие, повышая голос. — Вас надо было чуть ли не тащить сюда волоком, да и то ты, Кониглю, полез разнюхать, не здесь ли патрон, и не вошел бы, если бы он оказался здесь!
Глухое рычание было единственным ответом на это обвинение.
— Но я не боюсь…
— О! Нет! Никогда! — изрек Малуан.
— Я прямо скажу патрону, что это не может дальше так продолжаться!
При этом достойные сотоварищи время от времени опасливо поглядывали на дверь, дабы убедиться, что тот, которого упоминали, не вошел неожиданно.
— Нет, это не может так продолжаться! — снова начал оратор. — Пора кончать!… Хватит смеяться над Волками!
— Да! Да!
— Как он говорит! Как он говорит! — шептал Малуан, глаза которого расширились, восторженно созерцая мужественную красоту Мюфлие.
— В самом деле, Волки мы или не Волки? — сказал Кониглю.
— Ну! — торжественно продолжал Мюфлие. — С каких это пор Волки болтаются без дела? Вот уже два месяца, как тот, кого мы выбрали предводителем, не дает нам никакого дела! Он забыл о нас!
— Мы умираем с голоду!
— Совсем обнищали!
— Мхом покрылись!
— Заржавели!
— Именно! Заржавели мы или не заржавели?
Мюфлие с довольным видом оглядел все собрание.
— Что это за генерал, который не дает работы своим солдатам?… Это странно, тут что-нибудь да есть! Господин предводитель Волков вращается в большом свете, он работает среди знати… тогда как мы еле перебиваемся… Это прежде всего унизительно! Руки даны для того, чтобы ими работать! Мы ничего не зарабатываем, а капиталы уходят…
— О, они уже далеко ушли!
— Нам вроде бы платят. Но что? Сорок несчастных су в день, точно рабочим! Мы! Рабочие! Разве мы стали бы Волками, если бы желали опуститься до рабочих?
— Ого-го! Конечно, нет!
— Мы — Волки! Нам нужна добыча!
— И большая!
— А чтобы она была большая, нужно ее, как минимум, найти!
— Да! Да!
— Так вот, я, Мюфлие, громко заявляю, что мое достоинство возмущается против получения этой постыдной поденной платы, против этих жалких подачек!
— Браво! Я тоже!
— Я заявляю, что мои интересы страдают, что безделье наносит мне страшный вред, и я хочу, чтобы это изменилось!
— Да! Это должно измениться!
— Итак, мои барашки, когда явится патрон, мы должны прямо заявить ему, в чем дело!
Это предложение, несмотря на горячий тон его, подействовало на собрание охлаждающим образом. Но Мюфлие зашел слишком далеко, чтобы остановиться на полдороге. В эту минуту Дьюлуфе, стоявший до сих пор в стороне, подошел к ним и стал внимательно прислушиваться.
— Нечего вилять, — продолжал Мюфлие, — мы люди действия, нам нужен и начальник деятельный!
— Кажется, Биско доказал нам свои преимущества, — вдруг вмешался Метла.
— Доказал!… Так что с того? А мы-то, чем мы хуже его?…
— Да, но он давал вам отличную работу! Что поделать, если вы бездонные бочки…
— Может быть, нам надо было копить, чтобы доставить удовольствие господину Биско? — проговорил Кониглю своим визгливым голосом.
— Чего же вы, наконец, хотите? — спросил Дьюлуфе.
— Мы хотим, моя маленькая Метелочка, — насмешливым тоном отвечал Мюфлие, — мы хотим, чтобы с нами впредь не обращались как с рабами, как с собаками, мы хотим, чтобы удосужились вспомнить о нашем существовании!
— А не то?
— Не то мы решим, что нам делать… Это тебя не касается…
— Это почему? Разве я не такой же Волк, как и вы?…
— Ты Волк, но только и глядишь в глаза патрону! Это твой бог: все, что он ни делает, хорошо… Если вы оба так умны, так занимайтесь вашими делами вдвоем!
— А что же вы будете делать?
— Ну и вопрос! Как будто мы не можем жить сами по себе!… Мы были и останемся Волками, только у нас не будет нерадивого начальника…
— И с первого же раза вы попадетесь… Вы, неблагодарные, — с гневом продолжал Дьюлуфе, — кто вытащил вас с галер? Патрон!… Кто помог спастись от жандармов тебе, Малуан? Он! Он! Всегда он!
Глухой ропот был ответом на эту речь.
— О! Вы меня не испугаете! — продолжал Дьюлуфе. — Вы не помешаете мне говорить! Без него вы — дураки… Кто спас вас в Нельи, где вы чуть было не попались в руки «рыжей» [1]? А теперь вы вздумали бунтовать!
— Черт побери! — заревел Мюфлие. — Ты нас оскорбляешь!
— Я вам говорю правду!… Вы годитесь только на то, чтобы издохнуть в тюрьме! У вас нет ни сердца, ни головы!
— Замолчишь ли ты! — закричал Мюфлие, сунув руку в карман.
— И это, вероятно, ты, Мюфлие, предполагаешь сделаться предводителем?… Хорош начальник… который ничего не соображает и бежит при первой же опасности!
— А! Ты назвал меня трусом! — прохрипел Мюфлие.
Вне себя от ярости, разбойник выхватил нож и замахнулся им на Дьюлуфе. Но в то же мгновение нож, выбитый чьей-то рукой, полетел на пол.
— Черт возьми! — заревел Мюфлие.
— В чем дело? — спросил тот, кто вмешался в драку.
Это был Жако, проснувшийся от шума и бросившийся на Мюфлие, когда увидел, что он угрожает Дьюлуфе.
— А! Это ты, щенок! — закричал Мюфлие, скрежеща зубами от ярости. — Я с тобой разделаюсь!
Он бросился на Жако, но Метла уже схватил его за горло. Если огромный Дьюлуфе был силен, то мускулистый Мюфлие не уступал ему. Жако хотел вмешаться, но остальные отшвырнули его.
— Оставь их! Не мошенничай!
Противники схватились так яростно, что слышались лишь рычание и звуки ударов. Вдруг рука Дьюлуфе взвилась и молотом опустилась на голову Мюфлие. Тот взвыл.
— Что, неплохо? — спросил Дьюлуфе.
Но голос замер у него в горле. Мюфлие ударил его головой в грудь. Борьба перешла в новую стадию. Два гиганта, обезумев от ярости, крушили друг друга, мебель, посуду. Страшные удары так и сыпались с обеих сторон.
— Смелее, Мюфлие! — орала вся шайка.
И только голос одного Жако ободрял Дьюлуфе. Тот начал уже слабеть. Его удары становились вялыми и слепыми. Вдруг дверь с шумом распахнулась, раздалось громкое проклятие, и две руки, взяв за плечи бойцов, далеко отшвырнули их друг от друга.
— Патрон! — завопили зрители поединка.
Физическая сила всегда имеет сильное влияние на грубые натуры. Можно было подумать, что для сильных рук Бискара (читатель, верно, уже узнал его) эти два гиганта были детьми. Мюфлие сразу сник и, опустив голову, старался избегать взгляда Бискара.
Что касается Бискара, которого Волки называли Биско, то в нем нельзя было узнать ни Манкаля, делового человека, ни Жермандре, библиофила. Это был тот же самый каторжник, которого мы видели в ущелье Оллиуля, но более матерый, более умный и жестокий. Его белесые глаза сверкали зловещим огнем. Все разбойники, начиная от Кониглю-Хитреца и кончая Малуаном, приверженцем Мюфлие, сразу стушевались и опустили головы.
— Сюда, Дьюлу! — сказал Бискар.
Колосс подошел с видом собаки, ожидающей, что ее станут бить.
