Евгений Лучковский - Опасная обочина
…веселый треск рушащихся досок;
…одиноко качающийся обрывок колючей проволоки в пробитом заграждении;
…и, наконец, веселые рубиновые огни стоп-сигналов, мелькнувшие на повороте и сгинувшие в наступающей темноте.
Что бы этакое могло случиться сегодня с Виктором Васильевичем Стародубцевым, какая шлея попала под хвост уважаемому начальнику северной механизированной колонны, было в высшей степени неясно.
Однако он, грузный высокий бывший полковник, яростно мерил шагами ту половину вагончика, где находился известный нам «кабинет», и в редких паузах между произносимыми им энергичными и значительными словами то левой, а то и правой рукой совершал жесты, обещающие кому-то несомненное удушение.
Со стороны могло показаться, что начальник колонны свихнулся. Но это опять же с какой стороны. С одной стороны, не всякий пожилой здравомыслящий человек, тем более умудренный богатым жизненным опытом, станет сам с собой разговаривать в столь явно враждебном и даже агрессивном тоне. Ни к чему ему это.
Тут, к сожалению, у стороннего наблюдателя очень даже может зародиться хрупкая мысль о возможном психическом синдроме. Север все-таки, что ни говори, не райские кущи…
Но, с другой стороны, густые волны почти материального гнева начальника колонны свободно утекали в распахнутое окошечко на известной нам двери с табличкой «Радиостанция», и они, эти волны, как мы вправе предположить, преобразуясь каким-то образом в электромагнитные, высокому и в равной степени далекому уважаемому начальству никакого видимого вреда не причиняли, а лишь создавали легкое беспокойство.
— Я требую, — кричал разъяренный Стародубцев, — как и было мне обещано, десять МАЗов и КрАЗов, укомплектованных водителями! И не позже первого апреля! А если вы их не пришлете, то план вам пусть выполняет Пушкин. И все дела! Вот таким макаром…
Как следует заметить, Дятел Вовочка Орлов был хоть человеком и молодым, но щедрая природа наградила его такими достоинствами, как рассудительность и вдумчивость. Вот почему он вежливо спросил Стародубцева:
— Виктор Васильевич, извините, я не понял… Последнюю фразу вот отсюда — «и все дела вот таким макаром» — передавать или не надо?
— Ты что, меня корректируешь? — взвился начальник, но тут же, как обычно, остыл. — Нет, это не передавай. Ставь факсимиле.
— Чего?
— Подпись ставь, говорю!
Застучал ключ, и над головой радиста снова замигала синяя контрольная лампочка вполнакала, создающая волшебный уют в тесноте этой комнатушки.
— На-чаль-ник сто три-дцать пер-вой мехко-лон-ны Ста-ро-дуб-цев, — бубнил про себя усердный радист. — Эс-ка… Готово.
Стародубцев подозрительно прищурился:
— Это что еще за «эс-ка»? Ты, случаем, не забыл, как меня зовут, парень?
Но Вовочка терпеливо пояснил:
— Вы, Виктор Васильевич, хоть и военный, но в связи не сечете. «Эс-ка» по-нашему означает «связи конец». Я доходчиво излагаю?
— Да знаю я, что ты меня учишь?! Позабыл просто, и все дела. Провались она, твоя связь.
Начальник механизированной колонны мог бы почерпнуть еще немало полезных сведений из области радиотехники, но Дятел Вовочка Орлов со свойственной ему рассудительностью и практицизмом решил дать начальнику парочку советов уже в той области, которая находилась в компетенции Стародубцева. Он выключил рацию, встал и, с наслаждением потянувшись, высунул свою лопухастую голову в кабинет начальника, листавшего в тот момент важные и срочные бумаги.
— Виктор Васильевич, — начал радист осторожно, — хотите скажу, почему они нам новые машины не присылают?
Стародубцев от своего радиста дельных мыслей не ждал.
— М-м-м? — вот что сказал он.
— А ругаться не будете?
— М-м-м…
Вовочка решился:
— Вы им не так радиограммы посылаете. Несолидно получается.
Стародубцев поднял голову от бумаг и пошевелил рыжими щетинистыми усами.
— Что?!
— Не-е, все правильно! — с жаром воскликнул слегка напуганный радист. — Только они вас не понимают. Им как надо? Вот как: «Согласно спущенной центром разнарядке…» или: «Исходя из директивы главка…» А вы им — Пушкин, Лермонтов… Еще бы Евтушенко, сказали…
Виктор Васильевич не рассердился, поскольку мысли его были сейчас далеко и монолог радиста он воспринимал вполуха. Стародубцев встал, прошелся, заложив руки за спину, но, видимо, что-то в словах радиста привлекло его внимание, и он остановился перед головой Вовочки Орлова, преданно торчащей в окне.
— Так что ты там говоришь? Евтушенко? — с некоторой долей задумчивой грусти переспросил начальник. — Это какой же Евтушенко? Помнится, в сорок втором в соседней дивизии генерал был… да, генерал-майор Евтушенко. Так он, говорят, брал одной рукой адъютанта, а другой — ординарца… и поднимал их, понимаешь, на воздуси. Сам-то я не видел, но говорили, что он, этот самый Евтушенко…
Много бы еще полезного мог узнать юный Дятел из неписаной истории Великой Отечественной войны, если бы над их головами не возник некий звук, который живущие в этих краях воспринимают безошибочно.
— «Вертушка», — безапелляционно заявил Дятел.
— Ми-два, — прокомментировал Стародубцев, обладавший более тонким слухом, когда дело касалось техники потяжелее, нежели рация.
Утром того же самого дня Виктор Михайлович Смирницкий возвращался из поселка Юган в Октябрьский. Водитель гусеничного вездехода подвез его прямо к зданию райкома партии, хотя въезд на этот участок улицы для тяжелых машин запрещался соответствующим знаком ОРУДа ГАИ. Впрочем, водитель не опасался за свое удостоверение на право управления автомобилем, ему было известно, кто его пассажир, и всю неблизкую дорогу он словоохотливо рассуждал на «газетные» темы: дескать, что иной раз печатают, а что не печатают. Смирницкий же — невыспавшийся, небритый и внутренне раздраженный — отвечал невпопад и самым откровенным образом дремал, грея ноги у печки.
Тем не менее у райкома он тепло распростился с водителем и преувеличенно бодро взлетел по лестнице на второй этаж, прыгая через ступеньки.
Трубникова на месте не оказалось. Миловидная девушка по имени Наташа спросила его, не Смирницкий ли он? Да, он — Смирницкий. Очень приятно, у нее на этот счет есть указания. Сейчас, если удастся, она попытается соединить его с товарищем Трубниковым.
Наташа. Центральная?
Центральная. Центральная слушает.
Наташа. Дайте, пожалуйста, вторую «эф-эм».
Пауза. Потрескивание. Зуммер. Щелчки.
Голос. Слушаю.
Центральная. Вторая «эф-эм»? Ответьте.
Голос. Вторая «эф-эм» слушает.
Наташа. Витя, Алексей Иванович в машине?
Голос. Нет. Около трубы. Разговаривает с кем-то. Там их много…
Наташа. Далеко?
Голос. Рядом.
Наташа. Позови его, пожалуйста.
Пауза…
Трубников. Слушаю.
Наташа. Алексей Иванович, Смирницкий вернулся с трассы. Он здесь. Соединяю…
Смирницкий. Здравствуйте, Алексей Иванович.
Трубников. Доброе утро, Виктор Михайлович. Как ваши успехи?
Смирницкий. Нет успехов, Алексей Иванович. Пустота…
Трубников. Побывали везде, где наметили?
Смирницкий. Осталась одна колонна.
Трубников. Какая?
Смирницкий. Сто тридцать первая.
Трубников. Хорошая колонна. Одна из лучших. Мы там многих товарищей представили к правительственным наградам, скоро будем награждать. Какое вы приняли решение?
Смирницкий. Поеду туда. Безнадега, но поеду…
Трубников. Могу я вам чем-нибудь помочь?
Смирницкий. Нет. Спасибо. Все в порядке.
Трубников. Тогда пожелаю вам удачи.
Смирницкий. Спасибо.
Трубников. По возвращении обязательно зайдите, Виктор Михайлович.
Смирницкий. Непременно.
Трубников. А сейчас передайте, пожалуйста, трубочку Наташе.
Наташа. Слушаю, Алексей Иванович. Да. Нет… Евгений Петрович тоже на трассе. На другом плече. Что? Хорошо, я все сделаю. До свиданья.
Она положила трубку и повернулась к Смирницкому.
— Алексей Иванович пытался найти для вас транспорт, но, к сожалению, в райкоме сейчас нет ни одной машины. Он поручил мне позвонить в милицию и…
Виктор расхохотался и тем перебил ее. Наташа смотрела на него с удивлением.
— Извините… Этот прием мне известен. Не надо звонить в милицию — они меня уже усыновили. Я там как родной. Спасибо и всего вам хорошего.
— Счастливого пути, товарищ Смирницкий.
Товарищ Смирницкий вышел из райкома и отправился знакомым путем в милицию. Там его действительно приняли как родного и напоили чаем. А через двадцать минут Виктор Смирницкий и инспектор Савельев, мирно беседуя, вышагивали к одному из выездов на трассу, что находился на окраине поселка. Сама же окраина находилась чуть ли не в центре.
