Карин Альвтеген - Тень
На улице Кристофер остановился и перевел дыхание, уговаривая себя, что поступил правильно. Сейчас он уже жалел, что признался. Он передал свою тайну в другие руки, но вместо облегчения ощущал обиду. Хотелось вернуться и сказать, что все совсем не так. Чтобы Ян-Эрик не думал, будто Кристофера выбросили, как ненужный хлам. Кристофер нащупал в кармане мобильный. Нужно позвонить Есперу, услышать его голос. Вернуться к нормальной, привычной жизни. Но после четырех сигналов включился автоответчик. Кристофер повесил трубку.
На противоположной стороне улицы располагался парк, через который шла дорога к вокзалу. Кристоферу вдруг показалось, что тенистые, заросшие кустарником аллеи парка таят в себе неведомую угрозу. Его охватил страх темноты. Больше всего ему сейчас хотелось оказаться дома, в своей квартире. Нужно было спешить, чтобы не опоздать на поезд. Остановившись, он посмотрел на тротуар. Увидел на асфальте темное пятно округлой продолговатой формы, которое внезапно показалось ему чьим-то глазом. Не понимая зачем, он встал на это пятно и зажмурился. А в следующее мгновение с удивлением услышал собственный голос. Он пел:
«Мерцай, звездочка, в ночи, путь ко мне во тьме ищи».
Кристофер открыл глаза и посмотрел в сторону парка.
Темнота больше не пугала.
* * *Проснувшись, Аксель обнаружил, что он один. Халина тактично ушла ночью, чтобы избежать прощания, которое нарушило бы впечатление от происшедшего. Им нечего было бы сказать друг другу. Аксель был благодарен ей за то, что случилось и что сейчас казалось нереальным. Закинув руки за голову, он размышлял. Как странно, что он смог вызвать в женщине страсть, что его присутствие пробудило в ней желание. Не отторжение, как у Алисы. Рагнерфельдт ни о чем не жалел — напротив, испытывал необычайный подъем. А ведь совсем недавно он думал, будто влечение к женщине утрачено им навсегда, изжило себя за годы аскезы. И даже не подозревал, что жалеет об этом — вся его страсть была отдана книгам.
Однако он знал и то, что случившееся никогда не повторится, и продолжения не хотел. Они встретились по воле случая и воспользовались этим. Теперь он вернется домой, к книге, а случившееся даст ему вдохновение.
Аксель встал и пошел в ванную. Наполнил водой стакан, выпил. Несмотря на легкую головную боль, настроение было прекрасным.
Вместо гостиничного завтрака Рагнерфельдт решил выпить чашку кофе на вокзале. Хотелось оставить память об этой ночи чистой и неискаженной. Как в детстве, когда, пережив что-нибудь особенное, бережешь свое воспоминание, стараешься его ничем не испортить и не расплескать.
Вокзал был совсем близко. Ни с кем не попрощавшись, Аксель пошел через парк. Ночь выдалась холодной, земля под деревьями была покрыта толстым слоем инея. Но после нескольких холодных и серых недель сегодня вдруг впервые выглянуло солнце. Такое яркое, что у Рагнерфельдта заслезились глаза. Домой, работать. Он так долго ждал вдохновения. И кажется, наконец дождался.
До отправления поезда оставалось несколько минут. В купе, рассчитанном на восьмерых пассажиров, Аксель был один. Задвинув стеклянную дверь, он с облегчением отгородился от коридора. Посмотрел на графин с водой на полке. Интересно, когда в нем последний раз меняли воду? Положил перед собой на столик блокнот и ручку, но ни одной строчки написать не успел — дверь отъехала в сторону, и в купе появились Торгни и Халина.
— Вот, значит, ты где!
Пока Торгни водружал сумки на верхнюю полку, глаза Акселя и Халины встретились. Он не мог произнести ни слова. Торгни опустился в одно из кресел и снял шарф. Красные глаза и запах вчерашнего алкоголя.
— Черт, как болит голова, не понимаю, в чем дело. Надо, наверно, меньше курить.
Он усмехнулся и похлопал по соседнему сиденью:
— Садись, старушка.
Халина повесила куртку. Торгни заметил блокнот Акселя.
— О боже, только не говори мне, что ты пишешь!
Аксель собрал свои вещи и положил их в кожаный портфель.
— Да нет, просто заметки кое-какие делал.
— Слушай, Рагнерфельдт, тебе надо научиться расслабляться. Слегка отпускать вожжи, спускаться на землю к нам, грешным, и вытаскивать шило, которое торчит у тебя в заднице.
Рассмеявшись, Торгни посмотрел на Халину в поисках одобрения. Аксель понял, что Торгни по-прежнему пьян. Сальные выражения он позволял себе всегда, но сегодняшний выпад уже запредельно груб.
Халина встала:
— Мне надо в туалет.
Закрывая дверь, она на миг встретилась взглядом с Акселем через стекло и скрылась из вида.
— Ну как тебе?
Улыбнувшись, Торгни кивнул на дверь.
— Да, весьма приятная особа.
— Опять ты за свое, Рагнерфельдт! Я же видел, как ты вчера на нее смотрел. Вот уж не думал, что ты такой похотливый козел.
Аксель молчал. Язык, на котором говорил Торгни, для Акселя давным-давно остался в прошлом, в бараках за кольцевой дорогой. Торгни показывал себя с новой и очень неприятной стороны. Даже если бы ситуация была другой, Аксель бы вряд ли стал бы продолжать подобный разговор.
Торгни наклонился вперед:
— Между нами, она действительно необузданна, всю ночь мне не давала спать. Только и вздремнул, что на диване за ужином, — но это не в счет. Пожаловаться могу только на одно — с тех пор, как она ко мне переехала, я не написал ни слова. Но что поделать, нет худа без добра.
Аксель спешно искал подходящее объяснение — и через несколько секунд вынужденно признал то, от чего ему стало тошно.
Торгни мой друг, но отнюдь не мой мужчина. Мы не вместе, если вас это интересует.
Она лгала. Лгала в открытую.
Она заставила его совершить недостойный поступок. Изменить Алисе он решил сам. Да, это не вполне порядочно, но в сложившихся обстоятельствах простительно. Но женщину коллеги трогать нельзя. Он вдруг оказался виноват перед тем, кого презирал. Перед тем, кто сидел напротив, распространяя вокруг алкогольное зловоние и омерзительные слова. С высоты своего положения Аксель упал вниз и, совершив низкий поступок, возвысил Торгни.
Отвратительно.
Вернулась Халина, однако Аксель избегал смотреть на нее. Приятное воспоминание в один миг превратилось в гадкое извращение. Он совершил то, что противоречило всем существующим правилам. Верность, мораль, опрятный быт. Он встал и начал собирать вещи.
— Извините, я хочу перейти в другой вагон.
Торгни пытался возражать, но Аксель не слушал.
Он должен уйти. Ни видеть, ни слышать их он не может.
— Постойте, вы уронили.
Он уже вышел в коридор и собирался закрыть за собой дверь. Халина протягивала что-то, поднятое с пола. Аксель взял предмет и, не глядя, сунул в карман пальто. Потом пошел в конец поезда и простоял в тамбуре последнего вагона до самого Стокгольма.
Дома он сразу закрылся в кабинете. Встретившая хозяина Герда взяла у него сумку и сообщила, что супруга отдыхает в спальне, а дочь в своей комнате, потому что простудилась и не пошла в школу. Ему никого не хотелось видеть, и он попросил, чтобы его не беспокоили.
Он просидел в кабинете до вечера. Ближе к шести Аксель вышел на кухню и попросил Герду накрыть ему ужин на письменном столе. Написать ничего не удалось, мысли крутились только вокруг вчерашней ночи. Ему не удавалось забыть об этом ни на минуту. В девять он сдался, взял пустую тарелку и вышел на кухню. Анника сидела за столом с бумагой и ручкой. Он с недоумением заметил, как она выросла. Уже не девочка, а почти женщина.
Дочь посмотрела на него:
— Привет.
— Привет.
Он поставил тарелку в раковину, взял стакан и налил воды из-под крана. Попытался подсчитать — сколько ей, вроде бы четырнадцать?
— Что ты делаешь?
— Пишу письмо Яну-Эрику.
Он выпил воду. Появившаяся в кухне Герда поклонилась, увидев его. Сколько раз он просил ее не делать этого, но в конце концов ему надоело, и он смирился.
— Простите, я нашла это у вас в кармане пальто и подумала, вдруг это что-то важное.
Он отставил в сторону стакан и пошел ей навстречу. Она протянула сложенный клочок бумаги. Развернув его, он прочитал:
В страшной спешке…
Спасибо за прекрасную ночь.
Дам знать, как только смогу…
Твоя X.
Свернув записку, Аксель бросил на Герду быстрый взгляд. Она смотрела в сторону. По лицу было непонятно, читала она записку или нет. Ничего не сказав, он вернулся в кабинет, разорвал бумажку на мелкие клочки и выбросил в мусорную корзину. Немного подумав, поднялся и открыл дверь:
— Герда! — Подождал несколько секунд и снова крикнул: — Герда! Не будет ли Герда так любезна подойти ко мне на минуту!
Она тут же появилась. Робкий взгляд, скользнув по его лицу, остановился на стене позади него.
— Я хочу сказать вам кое-что. Проходите, пожалуйста.
