Тесс Герритсен - Хирург
Постепенно сигнал ЭКГ выровнялся. И на фоне этого устойчивого ритма две женщины смотрели друг на друга. Если Кэтрин узнавала себя в Нине, то Нина, казалось, узнавала себя в Кэтрин. Это было немое родство двух жертв.
«На самом деле нас гораздо больше».
* * *– Вы можете войти, детективы, – пригласила медсестра.
Мур и Фрост зашли в палату и увидели Кэтрин, которая сидела на краю кровати и держала Нину за руку.
– Она попросила меня остаться, – пояснила Кэтрин.
– Я могу позвать женщину-офицера, – предложил Мур.
– Нет, она хочет, чтобы с ней была я, – сказала Кэтрин. – Я не уйду.
Она в упор посмотрела на Мура, и он понял, что перед ним совсем не та женщина, которую он держал в своих объятиях некоторое время назад; это была другая Кэтрин – решительная и бескомпромиссная, готовая защищать свою подопечную до конца.
Он кивнул и присел возле кровати. Фрост включил диктофон и скромно пристроился в ногах больной. Зная мягкий и спокойный нрав Фроста, Мур пригласил именно его присутствовать при этом разговоре. Нине Пейтон совсем ни к чему было сталкиваться с агрессивным полицейским.
Кислородную маску сняли и заменили назальными трубками, так что воздух шел прямо в ноздри. Взгляд пациентки метался от одного мужчины к другому, бдительно следя за их движениями и жестами Мур старался придать своему голосу максимально теплый оттенок, когда представлял ей себя и Барри Фроста. Он завершил формальную часть беседы, уточнив ее имя, возраст и адрес. Эта информация уже была им известна, но, озвученная устами потерпевшей, она должна была подтвердить нормальное состояние ее психики и готовность сделать заявление. Она отвечала на его вопросы хриплым монотонным голосом, как ни странно, лишенным каких бы то ни было эмоций. Ее безучастность нервировала его; ему казалось, будто он слушает мертвую женщину.
– Я не слышала, как он пробрался в мой дом, – говорила она. – Я проснулась, когда он уже стоял возле моей постели. Мне не следовало оставлять открытыми окна. Не нужно было принимать таблетки...
– Какие таблетки? – мягко спросил Мур.
– Я плохо спала из-за... – Ее голос затих.
– Изнасилования?
Нина отвела глаза в сторону, избегая его взгляда.
– Меня мучили ночные кошмары. В клинике мне дали таблетки. Чтобы я лучше спала.
«А ночной кошмар, настоящий ночной кошмар явился прямо к ней в спальню».
– Вы видели его лицо? – спросил он.
– Было темно. Я слышала его дыхание, но не могла пошевелиться И не могла кричать.
– Вы уже были связаны?
– Я не помню, как он меня связал. Не помню, как это случилось.
«Хлороформ, – подумал Мур, – чтобы сразу же парализовать жертву. Пока она не проснулась».
– А что произошло потом, Нина?
Ее дыхание участилось. Монитор стал подавать тревожные сигналы.
– Он сел на стул возле моей кровати. Я видела его тень.
– И что он делал?
– Он... он говорил со мной.
– Что он говорил?
– Он сказал... – Она сглотнула слюну. – Он сказал, что я грязная. Заразная. Он сказал, что я достойна презрения. И что он... собирается вырезать у меня испорченный орган, чтобы я очистилась. – Она сделала паузу. И произнесла, уже шепотом: – Вот тогда я поняла, что умру.
Хотя лицо Кэтрин побелело, сама жертва выглядела удивительно спокойной, как будто пересказывала чужой страшный сон. Она уже не смотрела на Мура, а уставилась куда-то поверх него, словно там, вдалеке, видела привязанную к кровати другую женщину. А на стуле, укрывшись в темноте, сидел мужчина и описывал предстоящие ужасы. Для Хирурга, подумал Мур, это прелюдия. Вот что его заводит. Запах женского страха. Он питается им. Он садится возле постели женщины и вбивает ей в голову мысли о смерти. Пот выступает на ее коже, и этот пот выделяет стойкий запах ужаса. Экзотический аромат, который кружит ему голову. Он вдыхает его и возбуждается.
– Что было дальше? – спросил Мур. Ответа не последовало. – Нина!
– Он направил свет лампы мне в лицо. Прямо в глаза, чтобы я не смогла его разглядеть. Я видела только этот яркий свет, больше ничего. И тогда он меня сфотографировал.
– А потом?
Она посмотрела на него.
– Потом он ушел.
– Он оставил вас одну в доме?
– Нет, не одну. Я слышала, как он ходит по дому. И еще телевизор... всю ночь работал телевизор.
Схема изменилась, подумал Мур, и они с Фростом обменялись недоуменными взглядами. Хирург явно обретал все большую уверенность. Наглел. Вместо того чтобы завершить убийство в течение нескольких часов, он тянул время. Всю ночь и следующий день он держал жертву привязанной к кровати, чтобы созерцать ее страх. Наплевав на риск, он решил насладиться ее муками. Продлить свое удовольствие.
Сигнал монитора вновь участился. Пусть ее голос был тусклым и безжизненным, но страх остался.
– Что было потом, Нина? – спросил Мур.
– Ближе к вечеру я, должно быть, заснула. Когда проснулась, было опять темно. Мне очень хотелось пить. Я больше ни о чем не могла думать, только о глотке воды...
– Он оставлял вас на какое-то время? В какой-то момент вы были одна в доме?
– Не знаю. Я слышала только телевизор. Когда он его выключил, я поняла, что он рядом. Что он возвращается в мою комнату.
– И, вернувшись, он включил свет?
– Да, – выдохнула она.
– Вы видели его лицо?
– Только его глаза. На нем была маска. Как у врача.
– Но вы видели его глаза.
– Да.
– Вы его узнали? Вы когда-нибудь прежде видели этого мужчину?
Последовало долгое молчание. Мур чувствовал, как сильно забилось сердце в ожидании ответа, который он надеялся услышать.
Но она тихо произнесла:
– Нет.
Он откинулся на спинку стула. Напряжение, царившее в палате, разом спало. Для этой жертвы Хирург был незнакомцем, человеком без имени, неведомо почему выбравшим именно ее.
Стараясь не выдавать своего разочарования, он попросил:
– Опишите его, Нина.
Она сделала глубокий вдох, закрыла глаза, словно пытаясь расшевелить память.
– У него... короткие волосы. Подстрижены очень аккуратно...
– Какого цвета?
– Русые. С легким медным отливом.
Совпадает с цветом волоса, обнаруженного в ране Елены Ортис.
– Он был белокожим? – спросил Мур.
– Да.
– А глаза?
– Светлые. Голубые или серые. Я боялась смотреть ему в глаза.
– Лицо круглое или овальное?
– Узкое. – Она сделала паузу. – Обычное.
– Рост, вес?
– Мне трудно...
– Ну, навскидку, приблизительно.
Она вздохнула.
– Средние.
Средний. Обычный. Чудовище, которое ничем не выделялось из толпы.
Мур повернулся к Фросту.
– Давай покажем ей нашу подборку.
Фрост передал ему первый альбом с фотографиями, где на каждой странице умещалось по шесть снимков. Мур пристроил альбом на столике возле кровати и подвинул его к пациентке.
В течение получаса они наблюдали за тем, как она без остановки перелистывает страницы фотоальбомов, и с каждой минутой надежды их угасали. Все молчали, в палате был слышен лишь свист подаваемого кислорода и шелест переворачиваемых страниц. На фотографиях были известные насильники, и, пока Нина одну за другой переворачивала страницы, Муру казалось, что конца не будет этим лицам, этой галерее образов, представлявших самую темную сторону мужчины.
Он услышал, как кто-то стучит в окно бокса. Подняв голову, он увидел Джейн Риццоли, которая подавала ему знаки.
Мур вышел, чтобы переговорить с ней.
– Еще не определились с личностью? – спросила она.
– Мы вряд ли кого-то найдем. На нем была хирургическая маска. Риццоли нахмурилась.
– Почему маска?
– Возможно, это часть его ритуала. И тоже возбуждающий фактор. В своих фантазиях он представляет себя врачом. Он сказал ей, что собирается удалить у нее зараженный орган. Хирург знал, что она была изнасилована. И что он вырезал? Все сходится: он вырезал матку.
Риццоли устремила взгляд сквозь стеклянную перегородку. И тихо произнесла:
– Мне представляется, есть и другая причина, по которой он надевал маску.
– Какая же?
– Он не хотел, чтобы она видела его лицо. Не хотел, чтобы она его опознала.
– Но это значит...
– Я об этом все время и твержу. – Риццоли обернулась и посмотрела на Мура. – Хирург изначально собирался оставить Нину Пейтон в живых.
Как жаль, что мы лишены возможности заглянуть в человеческое сердце, думала Кэтрин, изучая рентгеновский снимок грудной клетки Нины Пейтон, рассматривая тени, отбрасываемые костями и внутренними органами. Взгляд ее скользил по ребрам, диафрагме, поднимаясь выше, к самому сердцу, которое на самом деле было вовсе не средоточием души, а обычной мышцей, качающей кровь и наделеной функцией не более мистической, нежели легкие или почки. И тем не менее даже Кэтрин, профессиональный врач, не могла смотреть на сердце Нины Пейтон, не испытывая трепета перед его символическим значением.
