Дэвид Пис - 1974: Сезон в аду
— Мама!
— Ненавижу тебя за это, Эдвард.
Я сдал задом на дорогу, в глазах — слезы и черные вспышки.
Мать стояла перед домом и смотрела, как я уезжаю.
Однорукий водитель.
Красный свет, зеленый свет, желтый свет, красный.
Плачет на стоянке «Редбека».
Черная боль, белая боль, желтая боль, снова и снова.
Комната 27 — нетронута.
Одна рука льет холодную воду на затылок.
С лица в зеркале стекает старая коричневая кровь.
Комната 27 — вся в крови.
Двадцать минут спустя: проселочная дорога в Фитцвильям.
Еду, держась одной рукой за зеркало заднего обзора, зубами сдираю крышку с пузырька парацетамола, глотаю шесть штук, чтобы унять боль.
Фитцвильям на горизонте: грязно-бурый шахтерский поселок.
Моя пухлая белая правая рука на руле, левая шарит по карманам. Здоровой рукой и зубами разворачиваю вырванную из редбекского справочника страницу.
Ашворт, Д., Ньюстед-Вью, дом номер 69, Фитцвильям.
Обведено и подчеркнуто.
На железном мосту, ведущем в поселок было написано: НАХЕР ИРА!
— Эй, пацаны! Где тут Ньюстед-Вью?
На автобусной остановке три подростка в больших зеленых штанах курили одну сигарету на троих и харкали розовой слизью.
— Чего те? — переспросили они.
— Ньюстед-Вью.
— У ларька направо, потом налево.
— Спасибо большое.
— Еще бы.
Я с трудом поднял стекло, отъехал и заглох. Три пары больших зеленых штанов разразились большим розовым фонтаном и замахали мне растопыренными пальцами.
Под повязкой четыре пальца слиплись в один.
У ларька направо, затем налево, на Ньюстед-Вью.
Я припарковался и заглушил двигатель.
Ньюстед-Вью представляла собой один длинный ряд террас, выходящих на грязный, заросший вереском пустырь. Между ржавеющими тракторами и кучами металлолома паслись пони. Свора собак бегала по улице, гоняя целлофановый пакет. Откуда-то доносился детский плач.
Я ощупал карманы куртки. Вытащил ручку. В животе у меня было пусто, в глазах стояли слезы.
Я смотрел на белую правую руку, которая никак не хотела сгибаться, на белую правую руку, которая никак не хотела писать.
Ручка медленно скатилась с повязки и упала на пол машины.
Дом шестьдесят девять по Ньюстед-Вью — аккуратный садик и давно не крашенные оконные рамы.
Внутри светился телевизор.
Тук-тук.
Левой рукой я включил диктофон, лежавший в правом кармане пиджака.
— Здравствуйте. Меня зовут Эдвард Данфорд.
— Чего вам надо? — спросила не по годам седая женщина сквозь кривые зубы и ирландский акцент.
— Джеймс дома?
Засунув руки глубоко в карманы голубого халата, она сказала:
— Вы ведь из «Пост», да?
— Да.
— И вы — тот человек, который говорил с Терри Джонсом?
— Да.
— Чего вы хотите от нашего Джимми?
— Я просто хочу с ним переговорить, вот и все.
— Он уже досыта наговорился с полицейскими. Хватит ему уже обсуждать это. Особенно с такими, как…
Я схватился за дверную раму, стараясь не выйти из себя.
— С вами что, какая беда приключилась?
— Да.
Она вздохнула и пробормотала:
— Ну, заходите, посидите. Выглядите вы что-то совсем неважно.
Миссис Ашворт повела меня в гостиную и усадила в кресло, стоявшее слишком близко к камину.
— Джимми! Тут пришел этот господин из «Пост», хочет тебя видеть.
Левая щека у меня уже горела; со второго этажа донеслись два глухих удара. Миссис Ашворт выключила телевизор — комната погрузилась в оранжевую мглу.
— Жаль, что вы раньше не приехали.
— Почему?
— Ну, я-то сама не видела, а люди говорят, что к нам тут полицейских понаехало — пруд пруди.
— Когда?
— Около пяти утра.
— Куда? — спросил я, глядя через полумрак на школьную фотографию на телевизоре. Мне ухмылялся длиноволосый юноша, узел его галстука был размером с его лицо.
— Сюда. На нашу улицу.
— Сегодня, в пять утра?
— Да, в пять. Никто не знает, почему, но люди думают, что это…
— Мам, заткнись!
Джимми Ашворт стоял в дверях в старой школьной рубашке и лиловых трениках.
— А, ты уже встал. Чайку? — спросила его мать.
— Пожалуйста, — ответил я.
— Ага, — ответил парень.
Миссис Ашворт вышла из комнаты пятясь и бормоча что-то себе под нос.
Пацан сел на пол, прислонившись спиной к дивану, и откинул с лица длинные пряди прямых тусклых волос.
— Джимми Ашворт?
Он кивнул.
— А вы — тот мужик, который разговаривал с Терри?
— Да, это я.
— Терри сказал, что мы можем расчитывать на бабки.
— Возможно. — Я отчаянно хотел пересесть в другое кресло.
Джимми Ашворт потянулся к пачке сигарет, лежавшей сзади него на подлокотнике дивана. Пачка упала на ковер. Он вытащил сигарету. Я наклонился вперед и тихо сказал:
— Может, расскажешь мне, что произошло?
— А что у вас с рукой? — спросил Джимми, закуривая.
— Дверью машины прищемило. А что с твоим глазом?
— А что, видно?
— Только когда зажигалку к лицу подносишь. Легавые?
— Возможно.
— Сильно тебя доставали?
— Можно сказать и так.
— Так ты хоть денег на этом заработай. Расскажи нам, что случилось.
Джимми Ашворт глубоко затянулся и медленно выдохнул в оранжевое зарево камина.
— Мы ждали прораба, но он не приехал, да еще и дождь шел, так что мы просто болтались, типа чай пили, и все такое. Я пошел ко Рву, чтобы поссать. Ну, тут я ее и увидел.
— Где она была?
— Во Рву, недалеко от края. Она, похоже, скатилась вниз. А потом я увидел эти, эти…
В кухне засвистел чайник.
— Крылья?
— Так вы уже знаете?
— Ага.
— Терри рассказал?
— Да.
Джимми Ашворт откинул волосы с лица, случайно подпалив их концом сигареты.
— Ай, черт.
Комната наполнилась запахом горелых волос. Джимми Ашворт посмотрел на меня.
— Оно там застряло.
— И что ты сделал? — спросил я, как можно дальше отворачиваясь от огня.
— Да ничего. Я просто, бля, остолбенел. Я не мог поверить, что это она. Она выглядела совсем по-другому, прямо белая-белая.
Миссис Ашворт вернулась с чайным подносом и поставила его на стол.
— Они всё говорили, какая она была славная, — прошептала она.
Мне казалось, что кровь перестала циркулировать во всей моей правой руке.
— И ты был один? — спросил я.
— Ага.
Рука снова начала пульсировать, бинт пропотел и начал чесаться.
— А Терри Джонс?
— Что — Терри Джонс?
— Спасибо, — сказал я, беря чашку у миссис Ашворт. — Когда Терри ее увидел?
— Ну, сначала я пошел обратно к ребятам.
— Когда это было?
— В смысле?
— Ты только что сказал, что остолбенел. Мне просто интересно, сколько ты там простоял, прежде чем пойти рассказать другим.
— Да не знаю я, на хер.
— Джимми, пожалуйста. Не ругайся в доме, — тихо сказала его мать.
— Да он такой же, как эти чертовы легавые. Не знаю я, сколько я там простоял.
— Извини, Джимми, — сказал я, ставя чашку на каминную полку, чтобы почесать перебинтованную руку.
— Я пошел обратно во времянку. Я надеялся застать там прораба, но…
— Мистера Фостера?
— He-а, мистер Фостер — босс, а прораб — это мистер Марш.
— Джордж Марш. Очень хороший человек, — сказала миссис Ашворт.
Джимми Ашворт посмотрел на мать, вздохнул и сказал:
— Короче, прораба там не было. Только Терри.
— А остальные?
— Они свалили куда-то на машине.
— Значит, ты сказал Терри Джонсу, и вы вместе пошли обратно ко Рву?
— Нет, нет. Я пошел звонить в полицию. Мне одного раза хватило.
— Значит, Терри пошел посмотреть, пока ты звонил в полицию?
— Ага.
— Один?
— Ага, сам. Я же так и сказал.
— И?
Джимми Ашворт отвернулся к оранжевому зареву.
— И полиция приехала и забрала нас в кутузку на Вуд-стрит.
— Понимаете, они думали, что это сделал он. — Миссис Ашворт промокнула глаза.
— Мам, заткнись, а?
— А Терри Джонс? — спросил я; моя пульсирующая рука внезапно онемела, мне ее как будто не хватало.
— Нехороший он человек.
— Мам, да заткнись ты!
Мне было жарко, я устал и ничего больше не чувствовал.
— Его полицейские допрашивали? — спросил я.
— Ага.
Я потел, у меня все чесалось, я мечтал выбраться из этой духовки.
— Но они не думали, что это сделал он?
— Не знаю. Спросите у них.
— Джимми, а почему они думали, что это сделал ты?
— Я же сказал: спросите у них.
Я встал.
— Ты умный парень, Джимми.
Он удивленно посмотрел на меня снизу вверх.
— В смысле?
