Джордж Грин - Воронье
Он прилег на постель рядом со стариком. Оба они лежали, глядя на паутину трещин на потолке. Клод шевелил губами, и, казалось, он старается выдавить какую-то мысль. Хотя, может быть, у него не было никаких мыслей. Может быть, он просто страдал.
— Нужно еще что-нибудь?
Долгое молчание. И затем:
— Я знаю. Ты должен… убить кого-то… Но ты не… готов.
— Это правда. Я не могу.
— Ты должен… обрести практику.
— Что ты имеешь в виду?
— Практику. В убийстве.
— Как я могу практиковаться в убийстве?
— На мне.
— Я не…
— Пожалуйста, — сказал Клод.
— О господи, Клод. Подожди, пока не начнет действовать фентанил.
— Помоги мне… умереть.
И выражение его лица, на котором читались поглощенность этой мыслью и слабость, потрясло Ромео. Его в самое сердце поразило, что человек, который столько держался, рухнул у него на глазах.
— Клод. Я профессионал. Я не могу это сделать для друга.
— Это легко… Для практики.
— Постарайся понять меня.
— Сделай. И все поймешь. По-настоящему.
— Я не могу этого сделать!
— Прошу тебя.
Он молил. Как это может быть? Как он впал в такое отчаяние?
— Хорошо, — сказал Ромео. — Я подумаю.
— Пожалуйста.
— Посмотрим. Посмотрим! Но сейчас я должен идти.
— Пожалуйста.
Ромео вышел. Он забрался в кабину и снялся с места. Он не знал, куда едет. Ни о чем не думая, он снова двинулся по кругу.
«Нет. Я не хочу больше заниматься этим гребаным кружением».
Скоро он оказался у поворота на дамбу к Сен-Симону. Свернул на нее, пересек болотистые заросли и въехал на остров, вид которого разочаровал его. Ухоженный и скучный. Отдельно стоящие домики, офис остеопата, искусственные пальмы. Но участок по соседству назывался Деревней, и, хотя он был старый и запущенный, тут чувствовалось былое изящество и своеобразие. Здесь же был бар Мэрфи. Ромео легко нашел его, потому что вокруг стояло много людей, дожидаясь возможности попасть на вечеринку в честь джекпота.
Он въехал на боковую улицу и, не зная, что делать дальше, остановился под дубом. Отсюда он ясно видел бар и потоки людей, которые непрерывно входили в него и выходили.
«Я испытываю такое страдание, — подумал Ромео. — Смогу ли я его как-то использовать? Сможет ли оно превратиться в ярость? О, если бы я имел хоть долю его!»
И тут в задних дверях бара показался Шон.
Казалось, что он не вышел, а выскользнул. Двигался он осторожно, не спуская глаз с шакалов прессы. Он остановился, поджидая кого-то. Он не видел Ромео, который остановился в тени в конце улицы.
В своей «миате» подъехала Клио. Шон сел в машину, и они уехали.
У Ромео гулко заколотилось сердце.
«Она моя. Она единственная, кто волнует меня в этом засранном городке, и Шон должен это знать. Неужто он не понимает? Его это не волнует? Не имеет значения для него? Моего лучшего гребаного друга!»
Он последовал за ними. «Миата» основательно вырвалась вперед и ехала не зажигая фар, а он преследовал их через всю Деревню по узкой немощеной дороге до берега океана.
«Миата» остановилась, и Ромео притормозил за ней.
Затем он тихонько вылез, вытащил из багажного отделения кавалерийскую саблю и двинулся к небольшой полянке. Над ней сплелись дубовые ветви, так что она была погружена в темноту, и он неслышно двигался по песку.
Приблизившись к машине, Ромео увидел, что ее окна опущены, и услышал тяжелое дыхание.
Он не почувствовал ни ярости, ни возмущения, ни истерической ревности. Ему показалось, что он испытывает боль, но это была не та боль, которая охватывает тебя с головы до ног.
Скорее всего, он испытывал легкое возбуждение. И тяжесть в промежности.
Это было унизительно. «Неужели я завелся? Из-за этого? О господи, как низко!» Он подошел вплотную к окну «миаты» и увидел затылок Шона, который приник к соску Клио. Ромео не мог отвернуться. Хотя он презирал себя и понимал, как глупо и унизительно будет выглядеть, если кто-то увидит его. Да еще с этой идиотской сломанной саблей. Какого черта она ему нужна? «Я не мог убить бедного Клода, когда он молил об этом, когда он ясно дал понять, что хочет умереть; неужели я могу представить, что во мне вспыхнет неудержимая ярость и я снесу голову моему лучшему другу за то, что он тискает грудь какой-то девчонке, которую я почти не знаю? Когда все, что мне хочется, — это оказаться в машине с ними; может, она позволит мне гладить ее волосы, пока он будет долбить ее. О господи. Остановись. Убирайся отсюда, с тебя хватит».
ШОН провел ладонями от грудей Клио до бедер и обратно. Она сделала слабую попытку остановить его, сжав бедра и прошептав:
— Иисусе. Что ты со мной делаешь?
Но она не переставала целовать его волосы. А он продолжал целовать ее крупные припухшие соски, пока его пальцы все плотнее сжимали добычу. «Девочка оказалась здесь, чтобы ее поимели, — подумал он. — И конечно, я это сделаю».
В этот момент бесчисленное множество других девочек по всему миру смотрели на него на экране ТВ и восхищались им, и он подумал: «Неужто я не поимею ее?»
Он запустил руку под упругий поясок ее штанишек и надавил на клитор. Она перестала сопротивляться и развела ноги. Он ввел в нее один палец, а потом второй. В ладонь ему лег ее лобок, и Шон с силой ласкал его — она судорожно дышала, и воздух наполнился мускусным запахом. До него еле слышно доносились трели пересмешника. Он прикинул, не удастся ли сегодня поздно вечером поиметь и другую девушку из бара, ту, с туго перетянутой талией. И наконец — Тара. «Тара сегодня будет спать в соседней комнате, и ее запахи будут сводить меня с ума, не давая спать». Он ухмыльнулся. Теперь он запустил в Клио три пальца, и она прижималась к нему, а когда ее дыхание усилилось, он подумал, что девочка уже готова, и усилил давление. И тут Клио вскрикнула.
Она оттолкнула его и диким взглядом уставилась на что-то. Он резко повернулся, чтобы посмотреть, что там такое. Там был кто-то. Какой-то человек торопливо отходил от их машины. Он тащил с собой какое-то длинное лезвие, которое слабо поблескивало в лунном свете. Шон провел рукой по дверце в поисках ручки, нашел ее, распахнул дверцу и, выкатившись из машины, кинулся в ночь.
Но эта фигура села в машину. Вспыхнули фары, машина резко сдала назад, развернулась и исчезла.
Он вернулся к Клио. Она всхлипывала:
— Он наблюдал за нами! У него был этот жуткий нож! Кто это был? Что за дерьмо это было?
Он не ответил, хотя, конечно, знал, кто это был.
РОМЕО остановился на парковке, откуда ясно была видна Маллери-стрит вплоть до бара Мэрфи. Он ждал.
Спустя какое-то время появилась машина Клио. Она проехала между баром и наблюдательным пунктом Ромео. Шон вылез, и машина Клио уехала.
Но Шон не стал возвращаться к Мэрфи. Остановившись, он откинул крышку мобильника и, тыкая пальцем, стал набирать номер. Телефон в руке Ромео дрожал, как испуганный заяц.
Ромео поднес его к уху:
— Да?
— Ты где, мать твою?
— Здесь.
Шон окинул взглядом машины, припаркованные вдоль улицы.
— Да нет, повернись, — сказал Ромео и помигал фарами.
— Ты дерьмо и идиот. Ты что, с ума сошел? Подъезжай ко мне.
Ромео выехал с Маллери-стрит и пристроился рядом с Шоном. Тот залез в кабину и с силой захлопнул дверцу. Сполз на сиденье.
— Поехали.
Ромео неторопливо миновал толпу перед баром Мэрфи.
— Гони! Валим отсюда!
Они проехали магазин рубашек и заведение, где торговали наживкой.
— Нет, ты знаешь что… — сказал Шон, — я полный идиот! Я серьезно думал, что мы прокрутим это дело! Я думал, что мы обеспечим себе классную жизнь! А теперь из-за тебя все стало сплошной лажей!
Он был так зол, что у него дергались губы, и он не мог справиться с ними. Окончания слов он не выговаривал, а шипел.
— Что с тобой делается?
— Ничего.
— Какого черта ты глазел?
— Не знаю. Я смутился. Да и был там только минуту.
— Зачем ты подсматривал?
— Не этим ли я вообще должен был заниматься? Я должен быть наблюдателем, так?
— С расстояния! Ты долбаный идиот! Наблюдать ты должен был так, чтобы тебя не видели! Тебе нечего было глазеть, когда я запустил руку в штанишки какой-то бляди! Кто заставил тебя заниматься этим?
— Она что, в самом деле блядь? — спросил Ромео.
— А ты хотел трахнуть ее, да? Просто просрать наши жизни?
Ромео смахнул выступившие слезы. Он надавил на педаль газа как раз в тот момент, когда через улицу двинулась компания туристов в плоских шляпах и зеленых штанах для гольфа. И, лишь сообразив, что их жизни угрожает опасность, они рванули с места так, словно им поджаривали пятки. Вслед машине полетели оскорбления.
Ромео подъехал к волнолому, остановился, вылез и пошел прочь, оставив Шона в машине. Не нужна ему эта гребаная колымага. Он прошел вдоль волнореза, миновал маленькое поле для гольфа и доносящиеся оттуда старые мелодии. В душной жаре мимо него сновали семьи. Все что-то ели. Мороженое, хот-доги и овсяное печенье. Он подошел к песочнице, рядом с которой размещались две большие серые массы, которые выглядели как раздавшиеся толстые дети. Подойдя ближе, он увидел, что это скульптуры. Наверное, китов. «Господи! До чего все уродливо и неправильно. Мать твою, что я здесь делаю? А ведь я могу уйти. Буду себе идти, загляну в банкомат, возьму такси до автобусной станции — и на автобусе домой. Вот сейчас и двинусь…»
