Билл Нэйпир - Икона и крест
Подъем стал еще круче. Поначалу вдоль дороги тянулись парапеты, но и они сошли на нет. Дебби с ходу брала «тещины языки», перед которыми не было никаких указаний, что нас ждет по ту сторону. Тут и там были разбросаны валуны — результат проливных дождей и оползней. Я сидел спереди. Ладони у меня вспотели, а челюсти свело от напряжения. Она вела машину так, что до края тысячефутовой пропасти бывало не больше нескольких дюймов. Сзади стояла мертвая тишина. Уже почти на вершине мы въехали в облако, и Дебби включила фары. По крайней мере, теперь я ничего не видел за пределами дороги. Наконец из тумана, словно в фильме про Дракулу, выплыли ворота с надписью: «Мунлайт-Шале». Это место было столь же удаленным, сколь и безопасным — как любая другая точка этого острова.
— Откуда они узнали, что мы на Ямайке? — спросил я.
Мы сидели вокруг джакузи с бурлящей теплой водой. Вдоль края выстроились высокие стаканы с розовым пуншем. На такой высоте воздух был прохладным. Кингстон раскинулся собственной картой, миллионом мерцающих огней внизу. За ним темнело Карибское море. Сквозь облако пробивалась луна. Вокруг едва угадывались силуэты гор, а между ними вкрадчиво пробиралось своими пальцами облако. Джакузи была подсвечена. Такой опрокинутый свет придавал лицам загадочность, даже неестественность. В нескольких ярдах от нас резвилась в бассейне пожилая американская чета.
— Слежки за мной не было — если ты об этом.
Дебби из всех синих бикини выбрала самое крошечное.
— Пикарди-Хаус с дороги не видно, так что об отбытии и прибытии никому ничего неизвестно.
— У нас с Гарри то же самое, — ответила ей Зоула. — Мы приняли меры.
Я согласно кивнул.
— А о моем существовании они вообще не знают, — сказал Долтон. — Во всяком случае, я на это надеюсь.
— Ты кому-нибудь говорила, что собираешься на Ямайку, Дебби?
Она свирепо на меня посмотрела.
— Разумеется, нет! Что я, идиотка?
И добавила:
— Только дяде Роберту. Разругались мы вдрызг.
Он считает тебя мошенником, захотевшим получить мои денежки.
Вот оно что! Дядя Роберт…
Дебби охнула.
— Что ты можешь рассказать нам о своем дяде Роберте? — спросила ее Зоула.
Дебби махнула рукой:
— Я понимаю, к чему вы клоните, но все это глупости. С какой стати дядя Роберт стал бы трепаться? Откуда ему вообще знать этих людей?
— Все равно расскажи, — продолжала осторожно давить Зоула. — О своем дяде. Например, как у них складывались отношения с твоим отцом?
Дебби сделала несчастное лицо. Ее голос звучал теперь как-то подавленно.
— Каждый приезд дяди Роберта заканчивался ссорой. Я не должна была это слышать, но я слышала и знаю, о чем они ругались.
— Вам долить?
Из темноты возник служащий с чем-то вроде длинной рыболовной сети в руках. Мы отрицательно покачали головами, и он исчез в темноте, словно корабль ночью.
— Речь шла о деньгах, — продолжила Дебби. — Дядя Роберт держал лошадей. Он все время выставлял их на скачках, все время ставил на них деньги, все время проигрывал и все время попадал в переделки.
Я предполагаю, что папа то и дело выплачивал за него залог. Из моих денег. Или, — добавила она, — из денег, которые должны были стать моими.
— Значит, твой дядя — идиот. Вот и все, — сказала Зоула.
Я не знал, как перейти к следующему пункту. К вопросу о наследстве.
— Полагаю, Пикарди-Хаус завещан вам? — спокойно спросил Долтон.
— Скорее всего. А что?
Я почувствовал себя эдаким чурбаном.
— Дебби, а если ты попадешь под автобус, кому перейдет собственность?
— Какая чушь!
Я ждал. Наконец Дебби произнесла:
— Разумеется, дяде Роберту. У папы не было других братьев или сестер.
И она заплакала.
— Мы устали, у нас сбиты биоритмы и все такое, — сказал Долтон. — Я иду спать. А ты, Дебби?
Дебби, обливаясь слезами, кивнула. Когда они ушли, Зоула на меня накинулась:
— Ты что, не понимаешь? Дядя Роберт, возможно, ее единственная родня! А ты тут рассуждаешь о том, что он может захватить икону или вообще угробить собственную племянницу!
— Тогда почему он ведет себя так враждебно? Я что, единственный из присутствующих, кто не утратил чувства реальности?
— Чувство? Она — ребенок, оставшийся без отца! А ты, Гарри Блейк, самый бесчувственный идиот из всех встреченных мною идиотов!
ГЛАВА 24
«Георг Третий, милостью Божией Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии король и защитник веры.
Верным и любезным моему сердцу Патрику Смиту и Уильяму Фарреллу, эсквайрам, да будет известно, что мы учреждаем, одобряем и назначаем — и настоящим объявляется, что мы учреждаем, одобряем и назначаем, — каждого или любого из них исполнить обязательство, данное Томасу Хиггинсу и Уильяму Миддлтону, джентльменам, в том, что они, справедливо и не кривя сердцем, со всей рассудительностью и по совести, учтя и оценив все личное движимое имущество, права и кредиты Эдварда Сент-Клера, проживавшего в Трилони, землевладельца, врачевателя и хирурга, ныне усопшего…»
Следуют подписи, и потом:
«… от имени его светлости Уильяма, герцога Глостерского, главнокомандующего и правителя вышеупомянутого острова и главы Йаго-де-ла-Вега.
Писано в 1815 году anno Domini [15], ноября 11-го, на 56-й год нашего правления.
Джордж Клейтон, письмоводитель».
— Эй! — горячо зашептала Дебби мне в ухо. — Сент-Клер!
В помещении государственного архива работал кондиционер. Мы сидели за массивным круглым столом, сделанным из тикового дерева. Рядом стояла тележка с переплетенными томами, каждый дюйма три в толщину и восемнадцать в высоту. Раскрытые перед нами листы издавали отчетливый пряный запах. Они потемнели от времени, а чернила выцвели. Некоторые записи стали совсем нечитаемыми.
— Возможно, это совпадение, Дебби, — сказал я и сам себе не поверил. — Давай посмотрим опись.
И мы продолжили читать:
«ОПИСЬ И ОЦЕНКА на общую сумму 13 110 фунтов стерлингов
59 рабынь, в том числе:
Нэнси — 100 фунтов; Фиби — 150 фунтов;
Нефертити — 75 фунтов; Агнесса — 75 фунтов.
97 рабов, в том числе:
Том — 100 фунтов; Старый Гау — 30 фунтов;
Билли — 100 фунтов.
Общая стоимость рабынь и рабов 11 600 фунтов.
Один бык — 30 фунтов.
12 коров, по 15 фунтов каждая — 180 фунтов.
Пять телят и три телки по 5 фунтов каждая — 40 фунтов.
Общая стоимость скота — 250 фунтов.
44 бочки с сахаром, оправленные Уильямом Бейкером в Кингстон, Роберту Месседжу, продавшему их за 2303 фунта 11 шиллингов 2 пенни».
На нескольких страницах перечислялось «разное»:
Ром — 20 фунтов.
Медицинские принадлежности — 30 фунтов.
Золотые часы с золотой цепочкой — 10 фунтов.
Книги, по 10 фунтов каждая — 160 фунтов. Корабельный компас — 30 фунтов.
Навигационный прибор — 2 фунта.
Два дневника, по 1 фунту каждый — 2 фунта.
Два стола из красного дерева — 13 фунтов, 4 шиллинга.
24 стула, 4 зеркала, 4 платяных шкафа,
4 кровати, всякого рода постельные принадлежности и одежда, два портрета, три Библии, всякого рода кухонные принадлежности и кастрюли — 50 фунтов.
И так далее.
Почему-то среди «разного» числилось некоторое количество рабов и рабынь, но вовсе не они привлекли мое внимание.
— Ты видел? — спросила Зоула.
Глаза у нее лихорадочно блестели. Она показала на запись:
— Два дневника!
— И навигационный прибор, Зоула. Зачем терапевту и плантатору навигационный прибор?
Дебби пришла в неистовство. Ценой неимоверных усилий она продолжала говорить тихо.
— Это же мои предки! Мы напали на след, мы напали на след! Давайте попробуем копнуть поглубже!
Я пролистывал страницы назад.
— На изучение твоей родословной у нас просто нет времени, Дебби. Давай-ка не будем разбрасываться.
О чем нам нужно получше разузнать — так это о втором дневнике. Который и приведет нас к… — тут я понизил голос, — сама знаешь к чему.
— Я тебе плачу, ты не забыл?
— А нам сели на хвост очень нехорошие люди, ты не забыла? Мы не можем задерживаться дольше необходимого.
— Как они могут нас найти?
— А юрист?
— Откуда им знать про юриста?
— А твой дядя Роберт?
— Знаешь, Гарри… Я так тебя ненавижу…
— Знаю.
Зоула прервала напряженное молчание.
— Нужно искать уведомления о регистрации рабов.
— Синклеры не были рабами, — сказала Дебби. — Они были рабовладельцами.
— Но уведомления укажут нам, кем были их владельцы, — заметила ей на это Зоула. — Давайте спросим у хранительницы.
Той было лет тридцать. Круглое лицо, тяжелые очки, блестящие черные волосы и такая же кожа.
