Джим Томпсон - Чертовка

— Как ужасно! Присядьте, а я пока принесу вам чего-нибудь выпить.

Я сел на диванчик, стоивший не меньше двух тысяч долларов. Она принесла бокалы и села рядом со мной. Она улыбалась и поддерживала разговор, потому что я, само собой, почти утратил дар речи.

Я допил до дна и уже собрался уходить. Тут она накрыла мою руку своей.

— Пожалуйста, — попросила она. — Пожалуйста, не уходите. Я чувствую себя так одиноко с тех пор, как умер мой муж.

Я ответил, что, конечно же, сожалею о смерти ее мужа. Глаза ее на мгновение затуманились, а потом она покачала головой:

— Мне одиноко без него, и, с-само собой, я не хотела его смерти, н-но… но, ах, ужасно так говорить, но, мне кажется, я, в сущности, начала его ненавидеть! Он выдавал себя не за того, кем был на самом деле. Делал вид, что он — все, что мне нужно, но потом, когда мы поженились…

— Я знаю, о чем ты, — перебил ее я. — В точности знаю, о чем ты, дет… э-э…

— Скажи это, — прошептала она, повернулась ко мне и обвила меня руками. — Скажи, что я твоя детка. Скажи это, говори все что хочешь, делай все что… хочешь. Но т-только не уходи…

Это было как прекрасный сон, дорогой читатель, но я

кстати, о снах

вас не обманываю: именно так я встретился с прекрасной Еленой, моей сказочной принцессой. Так наконец соединились два сердца, жаждущие любви.

Ты заметил, дорогой читатель, что я не описал ее тебе, но я просто не в силах этого сделать. У нее ведь так много разных обличий. Когда она выходила на улицу, где ее могли видеть посторонние, она всегда выглядела одинаково — такой, какой явилась мне в день нашего знакомства. Но когда мы оставались одни… в общем, если бы я не знал, что это она, иногда мне было бы трудно поверить, что это

проклятая кошелка, сифилитичка

одна и та же особа. У нее были десятки разных нарядов: одежда, которую могла бы носить девушка восемнадцати лет, или женщина двадцати пяти, или тридцати пяти, и так далее. Причем гардероб полный, от домашних платьев до вечерних. И косметика была у нее для разных случаев разная. Пудра, и помада, и румяна — десятки разных оттенков, — накладки для волос, и ресницы, и брови, и зубные коронки. Даже маленькие стекляшки, чтобы вставлять в глаза и менять их цвет. Для нее это было чем-то вроде хобби, понимаете, — принимать все эти разные обличья. И в самом начале мне было слегка не по себе; я задумывался над тем, что у нее настоящее, а что нет. И может, если бы я увидел ее такой, какая она на самом деле

такая же кошелка, как и все прочие

я бы на это не согласился. Но так было только поначалу. Понимаешь, дорогой читатель, никак иначе и быть не могло. То есть она должна была быть

кошелкой во вшивой дыре, и я не мог уйти

красивой, и элегантной, и всем тем, что мужчина ищет в женщине. С меня хватило тех королевских статей, что я видел от шлюх. И после долгой неравной борьбы я хотя бы нашел то, чего жаждало мое сердце.

Она унаследовала кучу денег от своего отца, но это

украла накопления своего зятя

пожалуй, и все, что я узнал о ней или о нем. Я даже не знал его фамилии — ее девичьей фамилии. Ее очень смущало, когда я заговаривал о ее семье, поэтому после одной-двух попыток я перестал это делать. Я подумал, что ее старик, наверное, разбогател на продаже лекарств от сифилиса или на чем-то подобном, поэтому, само собой, она стеснялась об этом говорить. Так что лучше было и не спрашивать. В конце концов, хоть я всю дорогу вкалывал и никогда не жаловался, даже в моей жизни было несколько глав, о которых я предпочитал не распространяться.

Ее деньги были в банке в другом городе — но где точно

спрятаны в матрасе

я не знаю. Она так стеснялась своей девичьей фамилии, что никогда не обналичивала чеки здесь, в городе, и не просила банк прислать ей деньги. Когда они у нее кончались, она просто садилась на самолет, летела в тот город, брала со счета, сколько нужно, и возвращалась тем же вечером.

Она как раз поехала за деньгами в то утро, когда эта история появилась в газетах, — история о людях, которых я когда-то знал. И я

ого! вино и трава! Йоу!

так хохотал, читая это, что, черт побери, у меня чуть не треснуло ребро. Я читал и перечитывал это целый день и каждый раз хохотал

теперь бояться нечего, нечего бояться с кошелкой во вшивой дыре

хохотал, как никогда в жизни:

Преступление двадцатилетней давности — похищение ребенка из семьи Стерлинг — было раскрыто сегодня, когда арестовали подельника, по его собственному признанию, печально знаменитой банды Фаррадей, бывшего управляющего магазином.

Подозреваемый Г. Дж. Стейплз, пятидесяти пяти лет. Более девяноста тысяч долларов из ста тысяч долларов выкупа были обнаружены в его шикарных апартаментах в Сарасоте, штат Флорида.

Стейплз впервые привлек внимание властей около четырех месяцев назад, когда несколько сотен долларов из денег, заплаченных в качестве выкупа, были помещены на счет магазина, которым он заведовал. Полагая, что это был пробный депозит, стражи порядка повременили с арестом до тех пор, пока подозреваемый не ввел в оборот большие суммы денег, благодаря чему его вина стала очевидна.

Рамона Стерлинг была единственным ребенком нефтяного магната, мультимиллионера Артура Стерлинга и его больной жены. Когда Рамоне было три года, ее похитили с территории роскошного семейного поместья в Талсе, предварительно заманив няню в дом ложным телефонным звонком.

Требуемый выкуп в размере ста тысяч долларов быстро выплатили. Но неопытный диктор проговорился в новостях по радио, что серийные номера купюр записаны. Когда это стало известно, Стерлинги потеряли всякий контакт с похитителями, и, по общему мнению, ребенок был убит.

Миссис Стерлинг умерла меньше чем через полгода после похищения ребенка. Ее муж последовал за ней месяцем позже. В отсутствие наследников огромное состояние Стерлингов перешло штату.

Подозреваемый Стейплз ушел с работы примерно три месяца назад и начал путешествовать по стране, тратя по дороге небольшие суммы. Наконец, когда он, по-видимому, убедился, что время смыло грязь с этих денег, он прибыл вчера во Флориду и начал жить на широкую ногу. За этим последовал его арест.

Допрошенный представителями штата, федеральных и местных органов, он рассказал совершенно неправдоподобную историю о том, как к нему попали эти деньги. Еще не все подробности оглашены, но известно, что в рассказе Стейплза фигурировали «мамаша» Фаррадей (из упомянутого клана гангстеров) и Фрэнк Диллон, вот уже несколько месяцев разыскиваемый в связи со смертью его жены и их нерожденного ребенка. Тем не менее официальные лица не питают никакого доверия к объяснениям подозреваемого.

Известно, что когда-то Стейплз поддерживал прекрасные отношения с гангстерами. Однако считается, что вся семья Фаррадей была уничтожена больше двух десятилетий назад. В этой связи утверждение Стейплза о том, что Диллон убил «мамашу» из-за выкупных денег, представляется крайне нелепым. Более того, Фаррадей занимались только ограблением банков. За ними никогда не числилось преступлений другого рода, и крайне маловероятно, что они могли быть в них вовлечены.

Что касается Диллона, то теперь власти полагают, что он сам стал жертвой убийства, и прекратили его поиски. Вероятно, Диллон и миссис Диллон каким-то образом узнали, что у Стейплза выкупные деньги, и последний убил их обоих. Тело Диллона, возможно, было спрятано на грузовой платформе с углем, предназначенным для доменной печи с конвейерной подачей топлива…

Я хохотал до упаду, читая заметку. Я чувствовал себя защищенным, защищенным от чего? не от того, от чего нужно было защищаться. хорошо целый день. А потом наступил вечер, и я не смеялся и все было как обычно, только хуже. худшая из шлюх больше, и перестал себя хорошо чувствовать. Потому что из всех это была самая вшивая дыра, и я не мог с этим смириться. весьма трагично, если об этом подумать; и я конец должен был быть лучше этого, поэтому мы пили вино, думаю, ты уже догадался, дорогой читатель, что я довольно мягкосердечный сукин мы курили траву. мы начали нюхать снежок. говорят сын. Да, это была ужасная трагедия, и кто бы ни был этого нельзя. хлебать пойло и смолить косяки ответствен за это, он должен сидеть в тюрьме. Заставить парня хотеть то, и нюхать к. но мы так делали. мы делали так, а потом чего он не может получить. Сделать так, чтобы парень не мог получить желаемого, пересели на коня, пускали г. по вене, нам стало плохо, но хотел бы очень много. Выставлять это перед ним в каждом месте, очень плохо, но мы не унимались, и через какое-то время, о боже мой где бы он ни появлялся — отличные машины, и одежду, и дома, мы уже ничего не различали. мы ослепли, нас парализовало. Так и не позволить парню что-то иметь, но всегда заставлять его хотеть, ощущений ноль, полное онемение, но потом все постепенно стало очень красивым. Заставить его чувствовать себя ублюдком, потому что у него нет того, и она, и комната, и я. как будто в самом чего он никак не может получить. Заставить его ненавидеть себя, и если парень конце, если раньше так никогда и не было ненавидит себя, как он может любить кого-то другого? Елена вернулась домой, мы продолжали копаться в матрасе, а портье продолжал моя прекрасная принцесса, и она увидела, что мне так плохо, и налила приносить наркоту. Елену стало сильно тошнить, но мне выпить. И после этого на меня напала сонливость. казалось, ее это не волнует, и меня это не волновало. Я понимал все, что происходит, я мог слышать и говорить, даже блевота была красивой, как и все остальное. она была я бодрствовал. Но все же меня клонило в сон; и если самая красивая женщина в мире, и все, что я хотел, это сделать в этом нет никакого смысла, то я не виноват. Я пошел и что-то хорошее для нее, показать ей, как сильно я ценю и лег на кровать, и она подошла и села рядом люблю ее. и была, пожалуй, одна-единственная со мной. В руке у нее были большие ножницы, и она села вещь, которую я отдавал женщинам. больше не было ничего, ничего и никогда, и стала обрезать кончики волос, глядя на меня. И я так что я боялся, а вдруг она этого не захочет, но пришлось смотрел на нее, мои глаза закрылись. И она вдруг стала выглядеть, предложить. она была всеми женщинами на свете, слившимися как Джойс, а потом как Мона, а потом… как все остальные. в одну, так что это было самое меньшее, на что я мог пойти, и следовало. Она сказала, что я ее разочаровал; что я оказался таким же, поторопиться. она была в ванной, ее рвало. Я встал и вышиб как остальные мужчины. Ты обманул меня, сказала она. Ты ничем не отличаешься ногой оконное стекло, это немного привело меня в чувство; холодный от остальных, Фред. И тебе придется заплатить, как и остальным, воздух, и эти зазубренные осколки, но, наверное, Я ведь совсем обдолбан, правда? — спросил я. О да, сказала она, ты не я ничего и не почувствую, с таким-то грузом, который несу. а она почувствуешь ничего, и когда проснешься, все будет кончено, имела на это право. и в любом случае мне эта штука не требовалась Больше не о чем будет беспокоиться. Разве это не будет больше, все было кончено, и не было смысла чудесно, Фред, разве ты не хочешь, чтобы я это сделала, дорогой. Я кивнул, цепляться. Я снял одежду, то, что от нее осталось, и она начала расстегивать и возиться, а потом, потом высунул ногу в окно. Я оседлал раму взялась за ножницы. Она стала работать этими ножницами, а раскачиваясь взад и вперед, и очень быстро потом — снова улыбалась и показывала мне результат. Ну вот, управился. елена подошла к двери ванной, и сказала она, так-то лучше, правда? И потом, хотя я очень хорошо вел себя, она не хотела этого — всего, что я мог ей дать, и стала смеяться, кричать. она стала смеяться. Кричать на меня.