Хизер Гуденкауф - Бремя молчания
Фильда разворачивается ко мне лицом:
— Как по-твоему, кого сейчас допрашивает Луис? Может, Грифа все-таки нашли?
— Не знаю, — отвечаю я.
— Может, у него есть подозреваемый. Может, они нашли девочек. Как по-вашему, девочек нашли? — На секунду ее лицо озаряется надеждой.
— Если бы Петра и Калли нашлись, нам бы сразу об этом сообщили.
Мы рассаживаемся каждый в свою машину и едем к матери Фильды. Приблизившись, мы видим, что моя теща стоит на крыльце и разговаривает с каким-то незнакомым человеком.
Мы осторожно приближаемся к миссис Моурнинг и незнакомцу.
— Я так волновалась за вас! — причитает миссис Моурнинг. — Фильда, почему ты не сказала, что уезжаешь? Это мистер Эллербах, репортер с «Двенадцатого канала».
— Добрый день, мистер Грегори. — Репортер протягивает руку. — У вас найдется для меня несколько минут?
Я вижу, что Фильда замерла в нерешительности, и шагаю вперед.
— Боюсь, мы сейчас не совсем готовы беседовать с вами, но постараемся ответить на ваши вопросы.
— Спасибо. Полиция еще не нашла вашу дочь?
— Нет, не нашла, — говорит Фильда, изумив меня. Откуда только у нее силы берутся?
— Что говорят полицейские? Они кого-нибудь подозревают?
— О подозреваемых нам никто ничего не говорил, — отвечает Фильда.
— Вас или вашего мужа допрашивали по поводу исчезновения девочек?
— Конечно, допрашивали. Петра — наша дочь.
— Извините, — не выдерживаю я, — хватит вопросов. Нам нужно подумать о том, как скорее найти дочь. Пожалуйста, уходите.
Репортер с мышиными волосами благодарит нас и поворачивается, чтобы уйти.
— Погодите! — кричит Фильда ему вслед. — Погодите! Пожалуйста, покажите по телевизору ее снимок. И все время рассказывайте о ней. Я принесу вам еще фотографии!
Услышав ее мольбу, репортер сочувственно хмурится. Он быстро подходит к нам и кладет что-то в руку Фильды.
— Прошу вас, позвоните, если захотите еще что-нибудь сказать. Мы будем все время показывать снимки девочек в прямом эфире.
— Что он тебе дал? — с любопытством спрашиваю я, когда репортер уходит.
Фильда протягивает мне визитную карточку. Там напечатаны имя и фамилия — Лоренс Эллербах, электронный адрес и номер телефона. В центре карточки красуется логотип «Двенадцатого канала». Я долго смотрю на карточку, а потом встречаюсь взглядом с Фильдой.
— Что ты думаешь? — спрашивает она, закусывая губу.
— Наверное, прежде чем соглашаться на интервью у Эллербаха, надо было спросить разрешения Луиса или агента Фитцджералда, — нерешительно говорю я.
— Наверное, — кивает Фильда. — А может, надо было дать интервью, и все. Агент Фитцджералд не запрещал нам иметь дело с журналистами. Наоборот, он считает, что средства массовой информации могут нам помочь. Надо чтобы как можно больше народу знало о Петре.
— И о Калли, — напоминаю я.
По лицу Фильды пробегает тень.
— Конечно, и о Калли. Просто мне кажется, что Гриф Кларк имеет какое-то отношение к этому делу. Уж слишком много совпадений. Он ведь нечасто приезжает с Аляски, а сейчас как раз оказался дома. И почему-то именно в тот день, когда девочки пропали, он уезжает на рыбалку. Что-то не сходится.
— Фильда, мне кажется, не стоит делать ничего на свой страх и риск. Вдруг мы помешаем полицейским вести поиски… — Но Фильда плотно сжала губы. Я понимаю: она уже все для себя решила.
— Мартин, а если мы не дадим интервью? Представь, что кто-то видел нашу Петру, но понятия не имеет, что ее ищут? Он услышит наш рассказ, увидит фотографию Петры и позвонит в полицию… Мне наплевать, поможем мы следствию или помешаем! Ведь нашу девочку так и не нашли, а интервью может хоть как-то помочь.
— Раз ты такая сильная, тогда сама и давай интервью, — говорю я, кладя руку ей на плечо. Моя рубашка взмокла от пота, но Фильда не отходит от меня ни на шаг. Наоборот, тесно прижимается ко мне и целует в щеку.
— Да, Мартин, я чувствую в себе силы. — Она недолго молчит, а потом продолжает: — Ты не собираешься давать интервью, да?
Я отрицательно качаю головой:
— Я собираюсь искать Петру и Калли. Их нет уже очень давно. Пойду в лес. И позову с собой помощника шерифа Луиса и Антонию Кларк.
Интуиция у меня развита не очень хорошо — я это точно знаю, ведь я уже не первый день живу на земле. Однако со статистикой я дружу. Вероятность, что Петру и Калли похитил кто-то из наших знакомых, гораздо выше, чем возможность того, что это сделал чужак. Кроме того, я знаю, что Гриф Кларк — подлая скотина. Мы с ним часто встречаемся по-соседски, в основном просто здороваемся. Он всегда держится приветливо и учтиво. Но однажды вечером я увидел его с другой, так сказать, темной, стороны. В марте в школе устроили день открытых дверей. Не обычное родительское собрание, хотя и с учителями тоже можно было поговорить, если надо. Я с удовольствием бродил по школьным коридорам, рассматривал детские рисунки на стенах, наблюдал, как другие родители общаются со своими детьми. В общем, масса положительных впечатлений. Я не так уж сильно отличаюсь от остальных родителей. Да, я намного старше. Наверное, по возрасту я гожусь Петре скорее в деды, а не в отцы. Впрочем, мне довелось в тот день видеть разные семьи. Матери-одиночки крепко держали детей за руку, а те показывали им школу. Сияющие малыши водили отцов из класса в класс.
Петра показывала нам с Фильдой, как они в первом классе делали опыты с пластмассовыми машинками — кажется, определяли, какая дальше проедет, если толкнуть с одинаковой силой. Неожиданно мы увидели семейство Кларков. Они сидели в уголке у окна. Лицо Грифа Кларка побагровело от гнева, он злобно ругал Калли и Антонию.
— Вы хоть понимаете, до чего противно являться в школу и слушать, что Калли до сих пор не говорит? — шипел он.
Калли стояла понурив голову и смотрела на свои ноги, а Антония пыталась утихомирить Грифа — правда, безуспешно.
— Нечего затыкать мне рот, Тони! — буркнул он. Хотя он не повышал голос, меня передернуло от его шепота. Потом Гриф схватил дочку и поднял в воздух. — Посмотри на меня, Калли! — приказал он. Калли посмотрела на отца. — Неужели ты правда тупая? Ты умеешь говорить, я знаю. Прекрати свои дурацкие игры и начинай говорить! А ты… — Он повернулся к Антонии. — Ты ей все спускаешь! Все возишься с ней! На ребенка нельзя давить, ее нельзя заставлять, — произнес он тоненьким голоском, издевательски передразнивая жену. — Чушь собачья!
Тут Калли заметила Петру. Меня поразил покорный и какой-то беспомощный взгляд девочки. Она не конфузилась, не злилась, просто мирилась с обстоятельствами. Петра робко и нерешительно улыбнулась Калли и помахала ей рукой, а потом скорее потащила меня прочь.
Вечером мы пошли в «Моурнинг Глори». Везунчик Томпсон принес нам сливочное мороженое с сиропом. Он взъерошил волосы Петры и спросил, что мы празднуем.
— В школе был день открытых дверей, и я понял, что моя дочь — гений, — сказал я. Петра зарделась от удовольствия.
— Присаживайся к нам, Везунчик, — пригласила Фильда.
— Ну, не знаю… — Везунчик оглянулся через плечо. — Дел много.
— Пожалуйста! — просила Петра. — Я поделюсь с тобой мороженым. Смотри, как ты мне много положил!
— Тогда ладно. — Везунчик скользнул в нашу кабинку и сел рядом с Петрой. — Как можно устоять после такого приглашения?
Я спросил у Петры:
— Как ты думаешь, у Калли всегда так?
Петра сразу поняла, что я имею в виду.
— Да, наверное, когда ее папа дома. Когда он уезжает, все хорошо. Мама у нее славная, — ответила она с набитым ртом.
— Я не хочу, чтобы ты ходила к Кларкам, когда ее отец дома. Ты понимаешь, Петра? — сурово спросил я.
Петра кивнула:
— Да, понимаю. Но иногда мне кажется, что я нужна Калли даже когда ее папа дома. Тогда мне стыдно, что я не рядом с ней. Когда он дома, она всегда очень грустная. — Она пожала плечами.
— Вы про Грифа Кларка? — вдруг спросил Везунчик.
Фильда кивнула:
— Ты его знаешь?
— Да нет, не то чтобы… Несколько раз видел… когда мы с ребятами выходили в город. Тяжелый человек. — Везунчик покачал головой.
— Как по-твоему, отец ее обижает? Бьет, когда злится? — участливо спросила Фильда. Мне очень хотелось, чтобы Петра ответила: нет, она не думает, что Гриф бьет Калли, Бена или Антонию, раз уж на то пошло. Иначе я буду обязан позвонить в Управление по защите детей и сообщить о насилии в семье. Не самое завидное положение.
Петра снова пожала плечами:
— Не знаю. Калли ведь ничего не говорит… Просто, когда ее папа дома, она становится грустнее.
— А ты ко мне так же относишься? — спросил я у Петры. — Тебе тоже грустно, когда я дома? — Я в шутку надул губы.
— Нет, глупенький, — ответила она, качая головой и улыбаясь. — Я рада, когда ты рядом.
