Стивен Кинг - Кто нашел, берет себе

К еде по крайней мере. Он думал о женщинах – как не думать, если они окружали его со всех сторон, а молодые ходили полуголыми, поскольку было начало лета, – но в его возрасте любовь тех, кто моложе тридцати, он мог только купить, а если бы пошел в одно из мест, где совершались подобные сделки, то нарушил бы условия своего досрочного освобождения. И его вернули бы в Уэйнесвилл, а записные книжки Ротстайна остались бы закопанными в пустоши, не читанные никем, кроме автора.

Моррис знает, что они по-прежнему там, и от этого нервничает еще сильнее. Желание вырыть их и начать читать сводит с ума, совсем как строка из песни (Любимая нужна мне та, что не сведет меня с ума!), что проникает в голову и просто не желает убраться оттуда, но пока он должен четко следовать инструкции в ожидании, что районный инспектор немного расслабится и перестанет держать его на коротком поводке. Этот наказ он получил от Уоррена Дакуорта по прозвищу Дак. Случилось это накануне заседания комиссии по условно-досрочному освобождению, на котором впервые появилась мстительная Кора Энн Хупер.

«Ты должен вести себя так, будто идешь по яйцам. Потому что, видишь ли, этот ублюдок появится неожиданно, когда ты меньше всего будешь его ждать. Если ты собираешься сделать что-то, подпадающее под «сомнительное поведение», есть у них такая категория, подожди, пока твой РИ не нанесет визит-сюрприз. А уж потом можешь действовать. Усек?»

Моррис усек.

И Дак оказался прав.

Прожив менее ста часов свободным человеком (ну, относительно свободным), Моррис вернулся в старый многоквартирный дом, где поселился, и увидел своего РИ, который курил, сидя на крыльце. Этот многоэтажный барак с расписанными граффити стенами из шлакоблоков – жильцы называли его Клоповник – принадлежал государству, и жили в нем пролечившиеся алкоголики, наркоманы и условно-досрочно освобожденные вроде Морриса. Он встречался со своим РИ этим самым днем и расстался после нескольких рутинных вопросов и стандартной фразы: «Увидимся на следующей неделе». Следующая неделя еще не наступила, не наступил даже следующий день, а РИ – Эллис Макфарленд, внушительных габаритов чернокожий господин с толстым животом и сверкающим лысым черепом, одетый в необъятные синие джинсы и огромную футболку с надписью «Харлей-Дэвидсон», – уже пришел, чтобы повидаться со своим подопечным. Рядом с Макфарлендом лежал потрепанный старый рюкзак.

– Привет, Морри, – поздоровался Макфарленд и похлопал рукой по бетону рядом с огромным бедром. – Присядь.

– Привет, мистер Макфарленд.

Моррис сел, его сердце колотилось так сильно, что болела грудь. Пожалуйста, только не «сомнительное поведение», думал он, хотя и представить себе не мог, что сделал сомнительного. «Пожалуйста, не надо отправлять меня обратно в тюрьму, когда я так близок к цели».

– Где ты был, дорогуша? Работу ты закончил в четыре. Сейчас уже начало седьмого.

– Я… я задержался, чтобы съесть сандвич. Купил его в «Счастливой чашке». Даже не поверил, что кафе на прежнем месте, но оно никуда не делось, – затараторил Моррис. Он не мог остановиться, даже зная, что так тараторят в состоянии наркотического опьянения.

– Два часа, чтобы съесть сандвич? Он что, был три фута длиной?

– Нет, обычный. С ветчиной и сыром. Я съел его на одной из скамеек на Гавенмент-сквер. Крошки скормил голубям. Раньше мы сидели на той скамейке с другом, тоже кормили голубей. Я просто… понимаете, потерял счет времени.

Он говорил чистую правду, но как лживо она звучала!

– Наслаждался воздухом, – кивнул Макфарленд. – Радовался свободе. Как насчет этого?

– Да.

– Знаешь что? Думаю, нам надо подняться наверх. А потом, пожалуй, возьмем твою мочу на анализ, чтобы убедиться, что ты ничего не нарушал, наслаждаясь воздухом и радуясь свободе. – Он похлопал по рюкзаку. – У меня здесь все необходимое. Если твоя моча не посинеет, я от тебя отстану, и ты проведешь вечер в свое удовольствие. Возражений нет?

– Нет. – От чувства облегчения у Морриса закружилась голова.

– И я буду смотреть, как ты писаешь в маленький пластмассовый стаканчик. Ты не против?

– Нет. – Моррис тридцать пять лет писал на глазах у других. Он к этому привык. – Как скажете, мистер Макфарленд.

Макфарленд бросил окурок в ливневую канаву, подхватил рюкзак, встал.

– В таком случае, думаю, мы обойдемся без анализа.

Моррис вытаращился на него.

Макфарленд улыбнулся:

– У меня к тебе нет претензий, Моррис. Во всяком случае, пока. Так что ты должен сказать?

Сначала Моррис не понимал, чего от него хотят. Потом до него дошло:

– Спасибо, мистер Макфарленд.

Макфарленд потрепал Морриса по волосам, хотя тот был на двадцать лет старше его.

– Хороший мальчик. Увидимся на следующей неделе.

Позже, в своей комнате, Моррис снова и снова вспоминал этого снисходительного, покровительственного «хорошего мальчика», глядя на дешевую мебель и несколько книг, которые ему разрешили вынести из чистилища, слушая звериные крики, гогот и глухие удары, доносившиеся из комнат соседей. Он задавался вопросом, знает ли Макфарленд, как сильно ненавидел его Моррис, и решил, что знает.

«Хороший мальчик. Мне скоро шестьдесят, а я – хороший мальчик Эллиса Макфарленда».

Он немного полежал на кровати, потом поднялся и принялся кружить по комнате, думая о совете, полученном от Дака: Если ты собираешься сделать что-то, подпадающее под «сомнительное поведение», есть у них такая категория, подожди, пока твой РИ не нанесет неожиданный визит. А уж потом можешь действовать.

Моррис принял решение и схватил джинсовую куртку. Спустился в вестибюль в воняющей мочой кабине лифта, прошел два квартала до остановки, дождался автобуса с надписью «НОРТФИЛД». Сердце колотилось в два раза быстрее обычного, и он без труда представлял себе, что мистер Макфарленд где-то близко. И мистер Макфарленд думает: Ага, я усыпил его бдительность, тут-то и нагряну к нему. И узнаю, что задумал этот скверный мальчишка. Но если честно, Моррис в это не верил. Макфарленд скорее всего уже вернулся домой и обедал с женой и тремя детьми, такими же толстыми, как он сам. Однако страх не отпускал Морриса.

«А если он все-таки вернется и спросит, где я был? Скажу, что хотел посмотреть на мой старый дом, вот и все». В том районе нет ни таверн, ни стрип-баров, только пара продовольственных магазинов, несколько сотен домов, построенных после войны в Корее, и улицы, названные в честь деревьев. Обычный пригород для этой части Нортфилда. Плюс один квартал пустоши, оказавшийся в центре бесконечного судебного разбирательства, достойного пера Диккенса.

Из автобуса Моррис вышел на Гарнер-стрит, неподалеку от библиотеки, в которой подростком проводил много времени. Библиотека служила ему островком безопасности, потому что большие парни, у которых могло возникнуть желание тебя поколотить, избегали ее, как Супермен – криптонита. Моррис отшагал девять кварталов до Сикомор-стрит, потом не спеша прошел мимо своего старого дома. Тот выглядел обшарпанным, как и все здешние дома, но лужайка была выкошена, а краска на стенах выглядела достаточно свежей. Моррис посмотрел на гараж, в который тридцать шесть лет назад загнал «бискейн», подальше от острых глаз миссис Мюллер. Он помнил, как застелил сундук полиэтиленовой пленкой, чтобы записные книжки не отсырели. И правильно сделал, учитывая, сколько времени им пришлось пролежать в земле.

В доме номер двадцать три горел свет, жившие там люди – Зауберсы, как показало небольшое расследование, которое Моррис провел с помощью компьютера в тюремной библиотеке, – вернулись домой после трудового и учебного дня. Моррис посмотрел на правое окно второго этажа, выходившее на подъездную дорожку, и задался вопросом, кто занимает его прежнюю комнату. Скорее всего какой-нибудь мальчишка, у которого в нынешнюю эру всеобщего вырождения на уме скорее игры на телефоне, чем чтение.

Моррис двинулся дальше, повернул на Элм-стрит, направился к Берч. По Берч дошел до Центра досуга (закрытого двумя годами раньше из-за бюджетных сокращений, о чем он тоже знал благодаря поиску в Интернете). Моррис огляделся, убедился, что оба тротуара пусты, и поспешил к кирпичной боковой стене центра. Под ее прикрытием побежал, пересек баскетбольную площадку (краска на щитах облупилась, но, похоже, площадкой активно пользовались) и заросшее сорняками бейсбольное поле.

Взошла луна, почти полная и достаточно яркая, чтобы отбрасывать тень. Моррис приближался к кустам и низкорослым деревьям, ветви которых переплелись в борьбе за место под солнцем. Но где тропа? Он думал, что направляется прямо к ней, но ошибся. Начал кружить по заросшему бейсбольному полю, словно собака в поисках ускользнувшего запаха. Вновь сильно заколотилось сердце, во рту пересохло и появился медный привкус. Вспоминать родные места – это одно, находиться здесь, позади заброшенного Центра досуга, – совсем другое. Точно «сомнительное поведение».