Джонатан Келлерман - Плоть и кровь
Мы поднялись по мощеным ступенькам, прошли мимо швейцаров и попали в ресторан под открытым небом, расположившийся во внутреннем дворике. Несколько посетителей повернулись в нашу сторону. На столах – большие белые тарелки, на которых лежало что-то маленькое и зеленое. Большинство клиентов одеты по высшему классу, хотя попадались и такие, одежда которых выглядела хуже, чем у Майло. Правда, их одеяние было значительно дороже, и все чувствовали разницу. Два метрдотеля в белых пиджаках и черных футболках оказались слишком заняты, чтобы остановить нас. Но один из них все же заметил, как мы входили во внутренний зал ресторана.
В зале с низким потолком царил полумрак. И при этом стоял такой шум, словно мы находились не в ресторане, а на ткацкой фабрике. Пока шли между столиками, я услышал, как один посетитель в яркой рубашке долларов за пятьсот говорил официанту:
– Расскажите поподробнее о крабовом пироге.
Гретхен Штенгель сидела за угловым столиком в компании с прилизанной девушкой, кожа которой была настолько черной, что даже отливала синевой. Между ними стоял светильник, напоминающий сосуд со странной синей водой. Девушка ковыряла вилкой в салате, Гретхен держала лангуста на шпажке.
Узнать Вестсайдскую Мадам не составило труда. Три года назад ее лицо не сходило с газетных полос. Если не считать нескольких морщинок, она совершенно не изменилась. Впалые щеки, круглый рот, жидкие темные волосы. Верхняя часть тела довольно худая, а бедра широкие. Помню, как тележурналисты показали ее идущей нескладной, раскачивающейся походкой по залу суда в окружении стайки адвокатов. В карих глазах, когда их не закрывали темные очки, читалась обида. Сейчас очки на месте – большие черные овалы, скрывавшие все эмоции. Можно было бы списать бледность Гретхен на то, что она провела двадцать пять месяцев в тюрьме за уклонение от уплаты налогов, но и до заключения она не была розовощекой. Широкополые шляпы, макияж, как у японцев из театра кабуки, и постоянные темные очки позволяли утверждать, что она якобы ненавидит солнце. Необычный выбор для девушки, выросшей на пляже. Хотя не все дочери высокооплачиваемых адвокатов, живущих на Тихоокеанском побережье, становятся сводницами.
Гретхен Штенгель воспитывалась на роскошной вилле с видом на море, посещала частную школу и летние лагеря, с детства была избалована поездками во время каникул в венецианские дворцы и шато на юге Франции. Она летала на "конкорде" дюжину раз, еще не достигнув половой зрелости.
Ее скачок во взрослую жизнь был стремительным. Арест привлек всеобщее внимание, и журналисты начали копаться в прошлом Гретхен. Оказалось, проблемы начались уже в школе: наркотики и вождение автомобиля в нетрезвом виде, полдюжины абортов, первый – в четырнадцать лет. В двадцать лет она бросила университет Аризоны, так и не получив высшего образования. В некоторых статьях, правда, не вызывающих полного доверия, писали, что Гретхен снималась в порнофильмах с несколькими партнерами одновременно. Причем не все из них были "о двух ногах".
До ареста ее подростковые подвиги тщательно скрывались от общественности. Кроме того, Гретхен всегда избегала наказания. Милдрю и Андреа Штенгель – партнеры в известной фирме с большими возможностями "Манчи, Забелла и Кэтер" – приложили значительные усилия, дабы скрыть похождения дочери. Бросив учебу, Гретхен вернулась домой и поселилась в домике для гостей в саду. Стала ходить на открытия безвкусных выставок и презентации низкопробных фильмов, тусовалась с молодежью из Европы, которой битком набиты кафе на Сансет-Плаза. Всем, кто хотел слушать, хвалилась, что пишет сценарий и вот-вот заключит контракт с большой независимой кинокомпанией.
Но в какой-то момент она обнаружила в себе организаторские способности и собрала под своим началом группу проституток: девушек с прекрасными фигурами, свеженькими личиками и способностью обращаться с банкоматом. Всем было не более двадцати пяти лет, некоторые еще учились, кое-кого Гретхен подобрала на бульваре Сансет. Многие до этого не занимались проституцией. Основным критерием отбора являлось их умение изображать невинность.
Центром организации стало небольшое жилое помещение за бассейном в саду Гретхен. Она называла своих девочек "агентами" и посылала на работу в холлы и бары отелей Беверли-Хиллз. Клиенты оплачивали помещение и тело, девушки сами покупали одежду, косметику и противозачаточные средства, а Гретхен оплачивала ежеквартальные медосмотры. К двадцати пяти годам она уже зарабатывала в год семизначные суммы. В налоговой декларации сумма превращалась в шестизначную.
На чем она споткнулась, непонятно. Слухи муссировали имена известных клиентов Гретхен: кинозвезд, воротил шоу-бизнеса, политиков, ученых. Возможно, Штенгель поссорилась с полицией Лос-Анджелеса. Однако долгожданного списка звезд, пользовавшихся услугами девочек, так и не последовало, а Гретхен и рта не раскрыла, когда ей предъявили обвинение в суде.
Ожидалось, что суд над ней станет большим событием. Но адвокат смог свести все к уклонению от налогов и выторговал Штенгель заключение на тридцать два месяца в федеральной тюрьме плюс штрафы и возмещение убытков. Гретхен отсидела значительный, хоть и усеченный срок: она не давала интервью, не жаловалась, и ей убавили семь месяцев за хорошее поведение.
А сейчас она продает поношенную одежду в дорогом магазине, где пахнет "травкой", и наняла бывших подопечных, чтобы они обхаживали клиентов.
Выходит, предыдущий опыт ее ничему не научил. В бедах детей часто винят родителей, однако в случае с Гретхен это всего лишь отговорка, чтобы всерьез не задумываться над проблемой. Старший сын четы Штенгель достиг значительных успехов на поприще хирургии в ВВС, а младшая дочь руководила музыкальной школой в Гарлеме. Значит, дело не в воспитании. После ареста Гретхен кто-то предположил, что она страдала от синдрома "среднего ребенка". С тем же успехом можно обвинить Луну за то, что во время зачатия Гретхен она находилась не в той фазе. Пусть Милдрю и Андреа Штенгель и были известными адвокатами, тем не менее они оставались заботливыми родителями. Через неделю после суда над Гретхен они сложили с себя полномочия по управлению фирмой и переехали в Галистео, штат Нью-Мексико, объяснив свой поступок тем, что хотят пожить "спокойной жизнью".
* * *Мы с Майло подошли к столику. Гретхен уже должна была нас заметить, но предпочла проигнорировать и продолжала дергать за хвост лангуста. Поднеся шпажку ко рту, она передумала и положила обратно на тарелку, поспешно убрав руку, словно забеспокоившись, что ракообразное оживет. Потом снова подняла лангуста к губам. Лижет, а не кусает. Что это? Очередной трюк для похудения? Можете играть с калориями, но ни в коем случае не поглощайте их?
Люди за соседними столиками начали оглядываться. Гретхен никак не реагировала на нас. Ее спутница не обладала таким же спокойствием и перестала ковырять салат. Она была примерно одного возраста с Гретхен. Короткие волосы, выступающие скулы и узкие глаза. На девушке были желтое летнее платье без рукавов, розовое коралловое ожерелье и серьги. Длинные ногти покрыты лаком в тон украшениям. Все это разноцветье очень эффектно смотрелось на фоне совершенно черной кожи.
А вот у Гретхен ногти выглядели безобразно. Одета она была в бесформенный черный свитер и черные же брюки. Судя по волосам, Штенгель неделю не мыла голову. Темные стекла очков делали привычное дело – отгораживали Гретхен от остального мира. Майло обратился с улыбкой к чернокожей девушке:
– Красивое платье. У него тоже есть своя история?
Девушка в ответ натянуто улыбнулась.
– Ингрид, познакомься с беспозвоночными, – сказала Гретхен, махнув лангустом. – Потому что все они – беспозвоночные.
У нее был хриплый голос, и говорила она в нос. Темная девушка скорчила гримаску.
Майло сказал:
– Спасибо за урок биологии, мисс Штенгель.
– Вообще-то они больше напоминают пауков, – заметила Гретхен. – Как ты думаешь, пауки съедобные? – Она говорила, едва шевеля губами.
Негритянка положила вилку и поднесла ко рту салфетку.
– А как насчет мух или гусениц? Или, может быть, слизняков?
Майло сказал:
– А как насчет Лорен Тиг?
Чернокожая девушка вытерла рот. Гретхен не пошевелилась. Майло повторил:
– Лорен Тиг.
Спутница Гретхен начала подниматься.
– Если вы меня извините...
– Пожалуйста, останьтесь.
– Мне нужно в туалет. – Она потянулась к своей сумочке. Майло прижал ремешок. – Пожалуйста, – попросила девушка.
Разговоры за соседними столиками стихли. Подошел официант, но Майло так взглянул на него, что тот поспешил ретироваться. Правда, через несколько секунд подошел один из метрдотелей в белом пиджаке.
– Офицер, – сказал он, с трудом произнося слово и одновременно пытаясь улыбаться шире, чем позволял рот. – Вы ведь офицер полиции, не так ли?
