Шпионский берег - Тесс Герритсен
В свои шестьдесят лет я накопила их более, чем достаточно.
Мех слишком ценен, чтобы бросать его здесь, в лесу, поэтому я хватаю лису за хвост. Она хорошо питалась, пожирая моих цыплят, и она такая тяжелая, что мне приходится волоком тащить ее из леса, и ее тело прокладывает траншею среди мертвых листьев и снега. Я поднимаю ее и перекатываю на сиденье моей Куботы, и туша со скорбным стуком опускается. Хотя эта шкура мне не нужна, я знаю человека, который будет ей рад.
Забираюсь в Куботу и еду через поле, к дому соседа.
***
Лютеру Янту нравится чуть пригоревший кофе, и я чувствую его запах ещё с подъездной дорожки, когда выбираюсь из RTV. Отсюда я могу видеть через заснеженное поле мой собственный фермерский дом, который стоит на холме за колоннадой красивых сахарных кленов. Мой дом не такой уж большой, но достаточно прочный, построен в 1830 году, по словам агента по недвижимости, который продал его мне. Я знаю, что эта информация верна, потому что отследила оригинал документа на ферму Blackberry. Я верю только в то, что могу подтвердить сама. Из моего дома открывается беспрепятственный вид во всех направлениях, и если кто-то приближается, я увижу его; тем более ясным зимним утром, когда пейзаж особенно суров и бел.
Я слышу мычание коровы и кудахтанье кур. Цепочка маленьких следов тянется по снегу от хижины Лютера к амбару. Должно быть, там его четырнадцатилетняя внучка Келли, которая ухаживает за своими животными, как она делает каждое утро.
Я поднимаюсь по ступенькам крыльца и стучу. Лютер открывает дверь, и тотчас мне в ноздри ударяет горелый запах кофе, слишком долго простоявшего на плите. Он заполняет дверной проем, белобородый Санта в красной клетчатой рубашке и подтяжках, задыхающийся от древесного дыма и постоянной пыли в своей хижине.
— Доброе утро, мисс Мэгги, — говорит он.
— Доброе утро. Я принесла подарок для тебя и Келли.
— По какому же случаю?
— А без случая. Я просто подумала, что ты найдешь этому какое-нибудь применение. Он в Куботе.
Он не утруждает себя надеванием пальто, вместо этого выходит на улицу в своей шерстяной рубашке, синих джинсах и болотных сапогах. Он следует за мной к RTV и восхищенно бормочет, глядя на мертвую лису, а затем гладит ее по шерстке.
— Она настоящая красавица. Так вот, что за выстрел я слышал сегодня утром. Ты уложила ее одной пулей?
— Ей все же удалось пробежать пятьдесят ярдов в лес.
— Вероятно, это та же самая лиса, которая убила двух кур Келли. Хорошая работа.
— И все же мне стыдно. Лиса просто пыталась заработать на жизнь.
— Разве не все мы такие?
— Я подумала, что шкура тебе пригодится.
— Ты уверена, что не хочешь оставить её себе? Ведь это прекрасный экземпляр.
— Тебе она нужнее.
Он лезет в кузов грузовика и вытаскивает тушу. Громко кряхтя от этого усилия. — Заходи, — говорит он, баюкая мертвое животное, как внука. — Я только что сварил кофе.
— Эм, спасибо. Но нет.
— Тогда, по крайней мере, позволь мне отправить тебя домой со свежим молоком.
Вот это я определенно приветствую. Молоко от джерсийской коровы Кэлли, которую откармливают травой, не похоже ни на что, что я пробовала до переезда в Мэн, оно достаточно густое и сладкое, что стоит рискнуть и выпить его непастеризованным. Я следую за Лютером дом, где он бросает тушку лисы на скамейку. Внутри плохо изолированной хижины лишь ненамного теплее, чем снаружи, даже с учетом тепла от дровяной печи, поэтому я не снимаю пальто, но Лютеру, кажется, вполне комфортно в одной рубашке и джинсах. Я не хочу его кофе, но он все равно ставит две кружки на кухонный стол. Было бы невежливо отказаться от приглашения.
Я присаживаюсь.
Лютер пододвигает ко мне кувшин со сливками. Он знает, как я люблю свой кофе — или, по крайней мере, только так я могу переносить его кофе, — и он также знает, что я не могу устоять перед сливками от коровы Келли. За два года, прошедшие с тех пор, как я переехала в соседний дом, он, без сомнения, узнал обо мне немало подробностей. Он знает, что я выключаю свет каждый вечер около 10:00 вечера, что я встаю рано, чтобы покормить и напоить своих цыплят. Он знает, что я новичок в вырубке кленовых деревьев, что я в основном держусь особняком и что я не устраиваю шумных вечеринок. И сегодня он узнал, что я неплохой стрелок. Но многого он обо мне и не знает, о вещах, о которых я ему никогда не рассказывала. Вещах, которые я никогда ему не расскажу. Я благодарна ему за то, что он не из тех людей, которые задают слишком много вопросов. Я ценю благоразумных соседей.
Однако я действительно очень много знаю о Лютере Янте. Нетрудно уловить суть этого человека, просто оглядев его дом. Его книжные полки сделаны вручную, как и грубо отесанный кухонный стол, а с потолочной балки свисают пучки сушеного тимьяна и орегано, срезанных в его домашнем саду. У него также есть книги — много-много книг по поразительно широкому кругу предметов, от физики элементарных частиц до животноводства. Некоторые учебники носят его имя как автора, что свидетельствует о предыдущем воплощении Лютера Янта в качестве профессора машиностроения, прежде чем он уволился с факультета Массачусетского технологического института. До того, как он оставил позади академиков и город Бостон, а также, возможно, нескольких личных демонов, чтобы переделать себя в этого растрепанного, но счастливого фермера. Я знаю все это о нем не потому, что он мне рассказал, а потому, что я тщательно изучила его биографию, как и всех своих ближайших соседей, прежде чем купить ферму Блэкберри.
Лютер прошел проверку. Вот почему я чувствую себя совершенно непринужденно, сидя за его кухонным столом и потягивая кофе.
Сапоги стучат по крыльцу, и дверь распахивается, впуская порыв холодного воздуха вместе с четырнадцатилетней Келли. Лютер обучает ее на дому, и в результате Келли сталоа очаровательно дикой, что делает ее одновременно и мудрее и наивнее других девочек ее возраста. Как и ее дедушка, она безмятежно растрепана, ее амбарное пальто испачкано грязью, а в каштановых волосах застряли выбившиеся куриные перья. Она несет две корзины со свежесобранными яйцами, которые ставит на кухонный стол. Ее лицо настолько раскраснелось от
