Сквозь смерть - Алеха Юшаева
А там, на улице, толпы этих голодных монстров, желающих съесть тебя. Их пустые глаза смотрят сквозь, им не важны твои чувства и страдания, сомнения и гордости, они лишь хотят схватить за руку, плечо, ногу, голову и ощутить вкус твоей плоти и крови. Они, словно жаждущие мести, бегут за тобой по следам, пытаются достать тебя, но у них не получается, и они злятся больше. Эта злость переходит на меня, и я начинаю ещё яростнее разделываться с ними, выстреливая им в головы и глядя на то, как выплескивается их чёрная, прогнившая кровь.
Ноги несут меня вперёд, как я говорю себе в последнее время, к мечте. Но там, впереди, ничего нет. Ничего. Только подумать: всё, что я делаю, есть только для того, чтобы сесть в один миг, опустить свои пропыленные руки на холодный пол, закрыть опухшие от слез веки и умереть в тот же момент. Эта тьма грядущего пугает, но у меня нет выбора. Я хочу остаться в живых; чего бы мне это ни стоило, я сделаю это.
Хрипы, раздающиеся за дверью, оповещают меня о новом забеге, новой схватке со смертью. Я знаю наперед, что будет там, за озером. Полчища контролируемых животными инстинктами зомби, их скрежет зубов, рассыпающихся и превращающихся в пыль, их рычания диких чудовищ, их холодные руки, касающиеся тебя, ещё живого, содрогающегося от каждого прикосновения, их ледяные взгляды, несущие за собой смерть. Но, кажется, каждый из них будто ощущает твой страх, и они идут за тобой, завлеченные этим страхом, снятся тебе, напоминают об омертвлённых твоими же руками близких, заставляют страдать и рождают в тебе чувство мести. Они бездушны, бесчувственны; они хватают всё, что попадается им под руки, им не важны твои предрассудки, твоё прошлое и чего ты добился в жизни – единственное желание – убить, раздавить, поглотить тебя – это всё, что у них осталось. Словно сама смерть идёт за тобой. Она прячется за их пустыми лицами, пытается обмануть тебя, но… пока ты бежишь дальше, ничто не позволяет смерти схватить тебя.
Клацанье зубов, ревущие звуки удаляются за твоей спиной. Ещё один рубеж преодолен. Но завтра новый день, и я снова, несмотря на моральную усталость, побегу, побегу к мечте о счастливом будущем. Даже если его и не будет, человеку нужно во что-то верить, и я не отступлю от своей веры.
Безысходность моего положения тяготит меня. Чем чаще я думаю о смерти, тем громче рыдаю и тем сильнее пытаюсь держать себя в руках, чтобы не сойти с ума. Я – единственный человек на всей планете! Как это могло произойти? Я ничем не отличался от миллионов тех людей, что умерли и превратились в зомби, я такой же, как они все, что скребут по двери своими костлявыми пальцами, идут толпами, не осознавая жесткой реальности, глядя на неё отстранённым взглядом, выламывают окна и разрушают поставленные мной преграды. Я – это они, но в отличие от них я чувствую и думаю, насколько это ещё возможно.
Я ли это? Моё ли это тело? Может быть, я уже умер? А, может, это сон? Да, всего лишь плохой сон, длящийся больше месяца, открывающий мне первобытность современного общества. Я сейчас сплю в своём доме, в детской играют дети, лепеча на своём, известном только им, языке, на кухне пахнет жареной индейкой: жена готовит праздничный ужин; в саду пропалывает грядки отец, скоро приедет с работы мать, меня разбудят, и мы сядем за огромный стол с множеством блюд. Мы будем смеясь передавать друг другу солонку и целых двадцать минут искать ложку маленького сынишки. Поднимем бокалы с искристым светлым шампанским, столовая огласится радостным звоном стекла, пьянящая жидкость постепенно разольется в организме, даря приятное тепло и расслабление. Во рту окажется запеченная с яблоками индейка, сырный рулет, будто тающий лед, и твердые тосты, приготовленные по старому дедовскому рецепту. Мы наедимся, наговоримся, сделаем целый альбом фотографий, потом решим поехать к друзьям и проведем там целую ночь. Мы – счастливая семья. И будто не бывало этого ужаса с зомби.
Но, открыв глаза, я понимаю, что сижу на холодном полу магазина, вокруг здания начинают собираться мертвецы, и скоро я должен бежать. Снова и снова. Одно и то же. Мысль, что это какой-то день сурка, уже не кажется мне абсурдной: кто-то и правда ставит пленку на перемотку в конце дня. Я бегу по лесу, по улицам, по разрушенным этажам домов, по кладбищам, слышу их глухие хрипы, резкие рыки, вижу их светящиеся ледяным желтым светом глаза, ощущаю запах разложившейся плоти, сводящий меня с ума, чувствую холодные ладони сквозь рубашку и понимаю, что этому не будет конца. Лишь одно закончит всё это – моя смерть.
Смерть. Глядящая на тебя каждый день пустыми глазами, приходящая к тебе в облике этих мёртвых тел, она делает тебя уязвимым, подчиняет своей воле, и ты не можешь, не можешь, как бы того ни хотел, сопротивляться. Её запах, сладковатый запах, её звуки, утробные стоны и рычания, её повсеместное присутствие доводят тебя до мысли о самоубийстве, но ты не можешь наложить на себя руки, ведь столько преодолел.
Невозможно. Это невозможно ощущать себя загнанным в тупик, из которого совершенно нет выхода. Нет ничего, что бы спасло тебя, ни малейшей помощи, ничего. И ты ничто, по сравнению с этой разрушительной силой смерти.
В пистолете остались две пули; этого хватит на одного зомби или на одну, последнюю живую душу. Я, сжав ослабевшими пальцами оружие, приставил его к виску. Холод черного жерла пробежал по телу. Во рту стало сухо и противно: я стал себе противен. Жми же! Чего ты ждешь? Когда у тебя ещё выпадет такая возможность выстрелить в себя? Я зарыдал. Зарыдал, как младенец, заливающийся громким плачем по новой игрушке, отобранной братом, зарыдал теми горькими слезами, что часто показывали в ежедневных мелодрамах. Слёзы бежали по сухим щекам, по заросшему подбородку и капали на рваную грязную одежду. Я хочу умереть, чтобы не видеть, не слышать их, чтобы не знать, не чувствовать, как они схватят меня и раздерут на части.
