Сквозь смерть - Алеха Юшаева
Каждый раз я говорю себе: «Хватит убегать, рано или поздно ты будешь пойман, и станешь одним из них». Но я не могу сдаться просто так. Пусть я и умру, но ещё поборюсь за свою недолгую, но счастливую жизнь. Я не говорю, что мне нравится бегать от дома к дому, искать оружие, перерывая весь дом вверх дном, каждый день смотреть на себя в запачканные зеркала и видеть там бледное от ужаса лицо, поросшее бородой, заляпанное грязью и тёмной кровью. Мне совершенно это не нравится, я говорю про ту жизнь, что была до рокового дня. У меня была семья, любящая меня и, как мне казалось, лучшая на свете, у меня была работа, которую я любил и выполнял не хуже остальных – у меня было всё. Было всё до того дня. И в один миг всё рухнуло, как хрупкий карточный домик. В душе поселилась пустота, та пустота, что всегда была на их искореженных лицах. Все надежды на счастливое будущее сгорели, превратились в пепел, развеянный костлявыми руками с содранной, местами чёрной, кожей. И теперь я, бегущий сквозь смерть, вдыхаю мелкие крупицы этого пепла, и мне хочется рыдать от собственной беспомощности и никчемности. Я помню, как видел свою жену, превратившуюся в одну из этих чудовищ, помню, как пристрелил её своими руками и как, стоя на коленях над её трупом, сжимая в руках ружьё, не уронил ни одной слёзы. Я сделал все, что мог. Задушил детей-малюток, не дрогнув ни одной мышцей, повесил мать в сарае, ни разу не ужаснувшись своим мыслям, подорвал в поле отца, и ничто не остановило меня. Я уберег их от этого мучения, защитил от страданий. Но на себя рука почему-то не поднимается, я не могу убить себя, сколько ни старался.
Вдали показались дома, радость поступала к горлу, слёзы хотели прорваться, но я задушил их и выстрелил в зомби, тянувшего ко мне свои кривые руки.
Дверь была не заперта, и я вошёл, прижимая к груди оружие. В гостиной было темно и пусто, вещи в беспорядке лежали на полу. Кухня, примыкающая к прихожей, оказалась просторной и светлой, у окна стоял детский стул, на котором лежали твердые банки из-под сока. Я осмотрелся и поднялся наверх, ступая по скрипучим половицам; там размещались ещё две комнаты. Войдя в одну из них, я увидел молодую пару. В них не было ничего необычного, кроме того, что умерли они совсем недавно. Руки девушки лежали на шее супруга, аккуратно обхватив её. Широкие ладони юноши полностью закрывали тонкую шея жены. Он обещал ей, что всё закончится быстро, он шептал ей, что лучше гореть в каком-то там адском котле, чем глодать друг друга. Она неуверенно кивнула и решила полностью довериться мужу. Теперь же они лежали с сине-серыми лицами, медленно гниющими среди давным-давно прогнившего насквозь мира.
В соседней комнате, с разукрашенными стенами, с обвалившимся потолком, с разбросанными черными и серыми игрушками, в маленькой деревянной кроватке лежал ребёнок. К крохотному лицу была прижата подушка; видимо, родители побоялись даже смотреть своему сыну в лицо после такого. Они не виноваты, дружище, что всё обернулось так, они лишь хотели, чтобы тебя это не коснулось.
Мои ноги, ослабевшие, хилые, подкосились, и я сел на пол. Одни, чтобы не стать такими же, как эти чудовища, стреляют себе в голову, другие, чтобы уберечь родных от этой мучительной участи, душат друг друга. Люди, сознательно отрекаясь от бессмертия, дарованного им откуда-то, готовы идти на тяжкое преступление – убийство. У них не было выбора, у нас не было выбора. Из глаз брызнули слёзы, жгучие, горячие. Пальцы пульсировали, словно я каждым убил по родственнику. Какой был смысл в их смерти, если я до сих пор не могу дать себе освобождение? Какова цена их смерти? Я убил их как диких, больных бешенством, животных, я убил их по-зверски, чудовищно. Я – чудовище. Трясущиеся руки плыли в глазах. Дыхание задерживалось в груди и толчками прорывалось, и причитаниями искажалось. Но я… Но я… я всего лишь хотел помочь им, хотел никогда не видеть, как их родные глаза становятся холодными, безразличными, поедающими тебя. Безысходность заставила меня, нас всех быть жестокими, но моя трусость и эгоизм до сих пор держат меня здесь, в этом мире, наедине с ними, бездушными. Мне нет прощения.
Я снова и снова смотрю на свои худые руки, дрожащие от осознания реальности. Винтовка брошена около кроватки ребёнка, бледного, с искаженным криком лицом. Страшное чувство бесполезности моих прошлых действий охватило меня, и я, повинуясь ему, поднялся со скрипучего пола и, спустившись вниз, прижался лбом к входной двери. Я столько сделал, но единственное, чего не заметил в себе, от чего так и не убежал – это чувство стыда, поддерживаемое ощущением безнаказанности. Но менять что-либо уже поздно, и мне остаётся лишь предать себя в руки смерти…
Дом, в котором я хотел остановиться, оказался занят: в нем кишели зомби. Решил бежать дальше.
Мой приговор к смерти показался мне слишком суровым, и я отсрочил его. Поэтому, жадно хватаясь за тонкую нить жизни, я бежал по полю, за которым надеялся увидеть озеро. Найдя в гостинице карту города, я вернулся к реальности. Но чувства стыда и жалости за содеянное не отпускали меня долго. Однако и потерять все в один миг мне не хотелось.
Перед глазами все ещё стояло окровавленное лицо жены, бледные мордашки детей, но животное желание жить толкало меня, и я продолжал свой путь. В тот момент, когда я перебегал от дерева к дереву, в мою голову пришла мысль, что я перестал быть собой, во мне остались лишь животные чувства и ни одной человеческой эмоции. Каждая минута жизни стала для меня подарком, но тяжесть этого подарка давила на меня, и слёзы подкатывали к горлу, как только я думал об этом. Желание бросить