Роберт Бирн - Поезд смерти
– Конечно, хотя наш девиз – ДДНД – тоже неплох. Помнишь: двойной доход и никаких детей? Только так и можно жить. Надо же себя побаловать.
– ДДНД? Тогда мой девиз будет ОДНД – один доход и никаких детей.
К концу обеда подруги так хохотали, что посетители ресторана вздохнули с облегчением, когда они наконец ушли. Они обнялись и попрощались на площади Банка Америки, возле огромного черного камня, который, как утверждала Джессика, являл собой замечательное произведение искусства и был специально установлен здесь людьми, по общему мнению, вполне нормальными.
Карен пообещала, что в следующий раз остановится не в гостинице, а в их доме.
– Мы будет очень рады, – заверила ее Джессика.
Позже, когда Карен ехала на машине по городу и наслаждалась его видами, она подумала: если уж ей суждено жить в одиночестве, то Сан-Франциско – лучшее для этого место.
Что за чудесный город! Кварталы прелестных, великолепно отреставрированных домов в викторианском стиле, крутые улицы, требующие альпинистской сноровки, и с каждого холма открываются поразительные виды – на залив, на небоскребы делового квартала, на два огромных висячих моста. Восхищенная красотой города Карен несколько раз останавливала машину и смотрела как зачарованная до тех пор, пока гудки стоявших за ней машин не напоминали ей, что она не Алиса в Стране Чудес.
Она пыталась представить себе свою будущую жизнь в Сан-Франциско. Ведь это может произойти довольно скоро, если судить по тому, что ей сказали в Доминиканском колледже Сан-Рафаэля, Мэринском колледже в Кентфилде и в консерватории Сан-Франциско. На всех, с кем она говорила, производили большое впечатление ее образование и опыт работы в камерном оркестре на Севере-Востоке. Правда, нигде не оказалось свободной вакансии, но, похоже, в этом городе достаточно желающих брать частные уроки игры на фортепьяно и кларнете, и она сможет продержаться, пока не найдет места в штате. В следующий раз она заедет в Миллс-колледж в Окленде, заглянет в Калифорнийский университет в Беркли, в местную оперу и симфонический оркестр. Она была уверена, что в конце концов что-нибудь найдет. А если нет, что ж – она будет счастлива просто постоять на холме, любуясь прекрасными видами и вдыхая свежий, пахнущий морем воздух.
Поставив машину в гараж на Юнион-сквер, Карен пошла пешком по Маркет-стрит, влившись в поток служащих, направлявшихся в метро, к автобусам, троллейбусам и паромам. Высокая – почти такого же роста, как ее бывший муж, – она шла широким, размашистым шагом. Светлые волосы развевались за плечами. Прохладный ветерок ласкал лицо. Ей было так хорошо, что она дала доллар уличному музыканту, исполнявшему хорал Баха на старом саксофоне.
Вдоль Маркет-стрит росли сикоморы, тротуары были вымощены булыжником, уложенным в прихотливые узоры. Посередине широкой улицы двигалась вереница старинных автомобилей, украшенных флажками, – видимо, какое-то праздничное шествие. Даже пешеходы приводили Карен в восторг. Такой пестрой и оживленной толпы она не видела с тех пор, как последний раз была на Манхэттене. Рино и Спаркс казались ей далекими, как луна, ландшафт которой походил на некоторые районы Невады.
Здания были старые и новые, высокие и низкие, но чаще всего новые и высокие. Они смотрели друг на друга через Маркет-стрит, словно зрители на параде. Взгляд Карен привлек старинный двенадцатиэтажный дом на южной стороне улицы; она залюбовалась изящной кирпичной кладкой и декоративным карнизом, идущим вдоль крыши. На гранитной вывеске v входа она прочла: “ГОРНАЯ ТИХООКЕАНСКАЯ ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ КОМПАНИЯ”.
Это название напомнило ей о Гиле и о том, что через Рино и Спаркс проходит железная дорога, принадлежащая этой компании. Когда накануне поездки в Сан-Франциско она виделась с Гилом, он с беспокойством рассказывал, что Клем Трейнер собирается отправить по железной дороге опасное химическое вещество. Она не знала, насколько всерьез нужно принимать его слова, ведь Гил ухитрялся из самых простых вещей делать трагедию.
Одна подробность их встречи врезалась ей в память: печаль, которую она почувствовала, глядя, как он шел по дорожке к дому. Когда-то воплощение здоровья и уверенности в себе, он теперь горбился, будто нес на плечах, тяжелый груз. Он потолстел, лицо округлилось. Нечищеные ботинки и вельветовый спортивный пиджак просились на помойку.
Хорошо, что она не накрасилась, подумала тогда Карен. Ее брови, губы и ресницы были такие светлые, что, если она не накладывала немного косметики, они как будто исчезали с лица. По крайней мере, ей так казалось. Но к чему ей стараться выглядеть сейчас привлекательной? Она не хотела ни соблазнять его, ни подчеркивать, как он опустился.
Гил поцеловал ее в щеку, чем немало удивил ее – это был первый поцелуй с тех пор, как три месяца назад он переехал в мотель.
Карен налила два бокала кока-колы. Они прошлись по дому, в котором прожили целый год, постояли у окна, глядя на темнеющие в сумерках горы. Их дом располагался высоко на склоне холма. Ниже сияли огнями здания казино и отелей. В небе Сьерры гасли малиновые полосы заката. Какое-то время они молчали, словно два чужих человека, встретившихся на вечеринке и не знающих, с чего начать разговор: Все уже было давно сказано! Карен вспомнила, как когда-то она вот так же стояла рядом с Гилом и по ее телу пробегала дрожь от желания близости. А сейчас при мысли, что он захочет ее обнять, она почувствовала легкий озноб.
– Спасибо, что пришел, – начала она, решив, что лучший способ обезопасить себя – это перейти прямо к делу. – Гил, мне тяжело говорить об этом, но я подала на развод. Тебе пришлют бумаги по почте. Я хотела заранее предупредить тебя, и не по телефону, а лично.
– А в чем дело, что за спешка? – Он старался говорить небрежно, но голос звучал глухо. Развод – это еще один сожженный мост в его жизни.
– Мы уже три месяца не живем вместе. Для меня самое тяжелое позади, сейчас я ясно вижу: у нас ничего не получится. Мы больше не подходим друг другу. Я очень много думала и решила, что лучше мне уехать из Невады. Завтра я отправляюсь в Сан-Франциско, буду искать там работу, а когда найду, перееду насовсем. Мне очень жаль, Гил. Правда, жаль.
Помолчав, он сказал:
– Конец эпохи.
– Надеюсь, для нас обоих начнется новая, лучшая жизнь.
Он смотрел вдаль, на горы.
– Мне будет не хватать тебя, Карен. Я... я виноват. Вспоминай обо мне с... ну, с нежностью, что ли.
– Конечно, Гил! Я тоже буду переживать за тебя. С тобой все еще... неладно, и... ты о себе совсем не думаешь. Тебе нужно с кем-то поговорить о своих проблемах, с человеком, который знает, как их решать.
– Есть вещи, о которых я не люблю говорить. Слова... Тебе это трудно понять – ты более разговорчивый человек, чем я. А что касается моих проблем, думаю, со временем они сами собой уладятся. – Как будто поняв ненужность оправданий, он замолчал. Молчала и она. Через минуту он добавил: – С тех пор как мы сюда приехали, ты ни одного дня не была счастлива. Наверное, нам следовало остаться в Новой Англии, но после того, что случилось, я, бы не смог найти там работу в химической промышленности.
– Ну так уйди из химии. Займись чем-нибудь другим. – Она и раньше предлагала ему это.
– Нельзя. Понимаешь, сейчас обстановка на заводе... очень сложная. Даже не могу тебе сказать, насколько сложная.
– Почему? Вот это меня больше всего и бесило – то, что ты никогда не говорил со мной о своей работе. В Бостоне я могла приходить к тебе в кабинет, гулять по заводу, там все были такие дружелюбные... А здесь – будто занавес опустился.
– На это есть причины.
– Да? И какие же?
Казалось, Гил колебался. Он долго молчал, а когда заговорил, то подбирал слова осторожно, будто прислушиваясь к тому, как они звучат.
– Дрэглер предложил начать подготовку к производству нового... нового газа. Что-то вроде пестицида. Он все еще в стадии разработки. Его действие настолько сильно, а сфера применения так широка, что вокруг воздвигли стену секретности. Когда меня принимали на работу, я дал обязательство никому не говорить о нем, даже тебе.
– И ты действительно никому ничего не рассказывал?
– Многие компании берут с сотрудников подписку о сохранении тайны. А моя работа все время была связана с этим новым... веществом. Поэтому я и не мог говорить, что делал на службе. – Карен промолчала. – Этот газ называется “манекен”, потому что под его воздействием мускулы живых существ застывают и становятся неподвижными. Это ужасно... Зачем его только изобрели... Он может оказаться страшнее атомной бомбы.
– А ты не преувеличиваешь?
– Думаю, что нет. Посмотрела бы ты, каких головорезов привел с собой на завод Трейнер. Завтра мы проводим опыты на обезьянах. Мне просто думать об этом тошно.
– Правда, Гил, почему ты не уйдешь с этой проклятой работы? – Карен подумала, что он неосознанно пытается втянуть ее в свой мир, мир, из которого она хотела вырваться.
