Джеймс Паттерсон - Переступить черту (сокращ.)
— Слушаю тебя, сын мой, — произнес священник за перегородкой.
— Северо-восточный угол Пятьдесят первой и Мэдисон, — сказал Аккуратист. — Через двадцать минут будьте там, иначе вам не поздоровится.
Но прошло все-таки не двадцать, а почти тридцать минут, прежде чем отец Макки открыл дверцу фургончика Аккуратиста. Теперь на священнике была синяя лыжная куртка и джинсы. Он извлек из-под просторной куртки картонный тубус.
— Раздобыли! — сказал Аккуратист. — Отлично.
Священник кивнул и оглянулся на собор.
— Нам лучше уехать, — сказал он.
Десять минут спустя фургончик остановился на пустыре. Аккуратист сдернул крышку с картонного цилиндра.
В тубусе оказались старые, ветхие чертежи. Аккуратист провел пальцем по одному из них, ткнул в середину схемы. Вот оно! Значит, это были не просто слухи. Все так и есть. И теперь она в его руках — последняя деталь шедевра.
— Кто-нибудь знает, что они у вас? — спросил Аккуратист.
— Никто, — ответил священник.
Аккуратист долго сидел неподвижно, не в силах оторвать глаз от чертежа. Однако в конце концов он достал из-под сиденья кольт 22-го калибра с глушителем. Два хлопка пистолета были почти беззвучными, однако отцу Макки показалось, что в голове у него взорвалась граната.
Аккуратист свернул чертежи и убрал их в тубус.
«Шедевр, — думал он, — шедевр в процессе его сотворения».
В тот вечер дети, вернувшись домой, развили бешеную деятельность. Из каждой комнаты несся вместо звуков телевизора или электронной пальбы приятный деловитый шум.
Плеск воды свидетельствовал о том, что Джулия наполняет ванну для Шоны и Крисси. Брайан сидел в столовой, разложив на столе карты и обучая Трента и Эдди игре в очко.
— Раз, — долетал до меня из кухни голос шеф-повара Рикки, намазывавшего ломти хлеба джемом, — два, три…
Джейн сидела на полу своей комнаты, разложив вокруг карточки с вопросами на одной стороне и ответами на другой, и готовила Фиону и Бриджет к поступлению в колледж, хотя ожидаемое событие могло произойти не ранее 2014 года.
Никто не жаловался и не ныл.
Добавьте к списку качеств моей жены блестящий ум. Она понимала, как тяжело сейчас детям, какими заброшенными они себя чувствуют, вот и дала им то, что способно заполнить эту пустоту. Жаль только, что мою пустоту заполнить нечем.
Поспрашивайте родителей, и многие скажут вам, что самый трудный момент наступает, когда детей пора укладывать спать. К этому времени все, в том числе и родители, становятся усталыми, раздраженными, а неугомонность детей быстро порождает крики, угрозы и наказания. Не знаю, как Мейв справлялась с этим. Это одно из тех занятий, которые пугали меня сильнее всего.
Но в этот вечер, в восемь, я вошел в комнату девочек и застал Крисси, Шону, Фиону и Бриджет уже в постелях, а Джулия как раз закрывала книжку о приключениях свинки Оливии.
— Спокойной ночи, Крисси, — сказал я, целуя девочку в лоб.
И так далее, по кругу. Мальчишки тоже уже легли.
— Спокойной ночи, Трент, — его я поцеловал в бровь, — ты здорово поработал сегодня.
И, уже стоя в дверях, я обернулся к ним и сказал:
— Без вас, ребята, я бы не справился.
— Мы знаем, пап, — ответил с верхней койки Брайан. — Ты не волнуйся. Мы тебя прикроем.
Я вышел в коридор, постоял немного возле детской. Раньше в это время я возвращался с работы домой, и из приоткрытой двери гостиной лился теплый желтый свет. Мейв читала, устроившись в кресле. А в этот раз я смотрел на погруженную во мрак комнату и, кажется, впервые в жизни понял, что такое темнота.
Я вошел в гостиную, включил свет. Я сидел в тишине, медленно обводя гостиную взглядом, и вспоминал. Вот обои, которыми мы сами оклеили стены. Вот семейные фотографии, сделанные Мейв и ею же вставленные в рамки.
После того как мы удочерили Джулию, Мейв ушла из больницы, чтобы проводить с ней побольше времени, и нашла другую работу — уход за жившим на Вест-Энд-авеню стариком. Мистеру Кесслеру стукнуло девяносто пять, человеком он был озлобленным, сердитым на современный мир и на все, что в нем имелось. Однако Мейв усмирила его — добротой и состраданием. Она вывозила его в кресле в парк, чтобы он погрелся на солнышке, научила его помнить о том, что он жив, даже если ему того и не хочется.
Под конец он буквально преобразился, забыл о злости и даже помирился с жившей отдельно от него дочерью.
А после его смерти выяснилось, что квартиру свою он завещал Мейв, в ней-то наша семья теперь и жила. И Мейв вместо антиквариата, на котором, похоже, помешалось большинство наших соседей, наполнила ее детьми. Через четыре месяца после переезда мы усыновили Брайана. А еще через полгода — Джейн. И пошло, и пошло…
Я понимаю, «святая» — слово довольно избитое, однако, пока я сидел здесь один, перебирая в уме все, чего сумела добиться Мейв, это слово то и дело всплывало у меня в голове.
Когда затрезвонил дверной звонок, сердце у меня буквально подпрыгнуло. Я решил, что это какой-нибудь подвыпивший гость случайно перепутал двери: наши соседи Андерхиллы частенько устраивали шумные вечеринки. И, добравшись до двери, раздраженно дернул ее на себя.
Однако, увидев за дверью молодую блондинку в мятых джинсах, темно-синей куртке, да еще и с рюкзаком, я понял, что она вряд ли собралась на коктейль.
— Мистер Беннетт? — произнесла она, опуская рюкзак на пол. — Я Мэри-Кэтрин. Добралась наконец.
Говорила она с приятным ирландским акцентом, и я подумал: наверное, какая-то родственница моей жены.
— Добрались? — не без опаски повторил я.
— Я — помощница по хозяйству, — ответила Мэри-Кэтрин. — Нона сказала, что обо всем с вами договорилась.
Помощница по хозяйству? Нона? Тут до меня дошло, что Нона — это мать Мейв.
— Видите ли, я не совсем понимаю, о чем вы говорите.
Мэри-Кэтрин приоткрыла рот, словно собираясь что-то сказать. Потом закрыла.
— Прошу прощения, что отняла у вас время, сэр, — проговорила она наконец и подняла с пола рюкзак. — Похоже, произошла какая-то ошибка.
Когда она подошла к лифту, рюкзак выскользнул из ее руки. Я вышел в коридор, чтобы помочь ей, и только тут заметил на полу кучу писем и газет. Я давно не разбирал почту, и Андерхиллы сваливали мою корреспонденцию в коридоре под наш общий столик, чтобы не сдвигать свою коллекцию старинных щипцов для орехов.
Из стопки торчал один довольно странный на вид конверт.
— Подождите, Мэри-Кэтрин, — сказал я. — Одну секунду.
Я вскрыл письмо. Написано оно было от руки, микроскопическим почерком, но мне все же удалось разобрать слова: «Дорогой Майкл», «Мэри-Кэтрин» — дважды — и «Да благословит тебя Бог в пору тяжких испытаний. С любовью, Нона».
Что все это значит, я пока так и не понял, но одно знал точно: я слишком устал, чтобы разбираться во всем прямо сейчас.
— Ага, — сказал я девушке, когда открылась дверь лифта. — Значит, вы — Мэри-Кэтрин, помощница по хозяйству.
В ее синих глазах мелькнула надежда. Но где же я ее, черт побери, размещу? Наш постоялый двор забит под завязку. Впрочем, я тут же вспомнил о комнатке для прислуги, которую мы превратили в кладовку.
— Пойдемте, — сказал я Мэри-Кэтрин. — Я покажу, где вы будете жить.
Нам понадобилось добрых двадцать минут, чтобы избавить эту каморку от ненужного хлама.
Когда я притащил постельное белье, Мэри-Кэтрин уже аккуратно раскладывала свои вещи по ящикам старого шкафа.
С минуту я разглядывал ее. Ей было лет тридцать, и в ней ощущалась некая добрая деловитость — хорошее качество для той работы, которую она вызвалась исполнять.
— Нона, случаем, ничего вам не говорила о размерах моей семьи?
— По-моему, она сказала «целый выводок детишек».
— А «целый выводок» — это сколько? В ваших краях?
— Пять?
Я покачал головой и ткнул большим пальцем вверх: прибавьте.
— Семь?
Я повторил тот же жест и увидел, как в глазах у Мэри-Кэтрин мелькнул испуг.
— Ну не десять же? — сказала она.
Я кивнул.
— Подтирать себе попки они уже умеют. Вообще ребятишки отличные. Однако, если вам захочется сию же минуту сбежать, я вас винить не стану.
— Десять? — недоверчиво повторила Мэри-Кэтрин.
— Единичка и ноль, — улыбнулся я. — И еще, если собираетесь работать у нас, называйте меня Майком. Или идиотом, если вам так больше нравится. Но только, прошу, не называйте мистером Беннеттом.
— Хорошо, Майк, — ответила Мэри-Кэтрин.
Покидая ее, я обратил внимание на то, что паническое выражение, похоже, прилипло к ее лицу надолго.
Спустившись вниз, я забрался в свою постель, однако мне не спалось. Я вдруг вспомнил, что завтра состоятся похороны Кэролайн Хопкинс — еще одно печальное обстоятельство, которым можно было занять голову хоть на всю ночь.
