Дин Кунц - Отродье ночи (Шорохи)
Ее борьба за право решать все самой может повредить делу Хилари пыталась работать в студии. Здесь стоял большой, изготовленный на заказ, стол с множеством ящиков и различных приспособлений. Хилари во второй раз приступала к написанию статьи для рубрики новых фильмов, но никак не могла сосредоточиться: все мысли кружились вокруг «Часа Волка».
В четыре часа зазвонил телефон. Она вздрогнула, словно звонок был неожиданностью. Звонил ее агент, Уэлли Топелис.
— Это я. Нам нужно поговорить.
— Что же мы сейчас делаем, по-твоему?
— Я хочу сказать, с глазу на глаз.
— А, — нахмурилась она, — значит, дурные вести?
— Я этого не говорил.
— Если бы все было в порядке, ты бы просто сказал мне об этом сейчас.
— Ты типичный пессимист, малыш.
— С глазу на глаз ты хочешь взять меня за руку и отговаривать от самоубийства?
— Интересно, такие мысли никогда не проникали в твои сочинения.
— Если это отказ, скажи сейчас.
— Они еще не решили, мой ягненок. Ты можешь меня выслушать? Там еще не ясно. Я бы хотел посоветоваться с тобой, что мне делать дальше. Вот и все. Можешь через полчаса?
— Где?
— Я в Беверли-Хиллз.
— "Поло Ланж"?
— Да.
Сворачивая с бульвара Сансет, Хилари заметила, что отель расплывается за горячей пеленой летнего воздуха. Здание выступило из-за ряда пальм, как сказочное видение. Яркий цвет стен словно потемнел, казалось, что они вдруг стали прозрачны и какой-то мягкий свет лился изнутри. По-своему отель был первоклассный — немного в декадентском стиле. Но все-таки ничего. У главного входа суетились слуги, открывая дверцы автомобилей и помогая выйти пассажирам.
Два «роллс-ройса», три «мерседеса», «статс» и красный «мазерати».
В «Поло Ланж» Хилари увидела многих знаменитостей кино, в том числе и тех двоих, от которых зависела судьба фильма. Никто из них не сидел за третьим столиком. Дело в том, что это была наивыгоднейшая позиция для наблюдения за всеми входящими внутрь. За этим столиком сейчас сидел Уэлли Топелис — один из самых влиятельных агентов в Голливуде. Это был невысокий, худощавый мужчина за пятьдесят, с роскошными седыми усами. Сейчас он говорил по телефону, услужливо поставленному перед ним слугой. Увидев Хилари, Уэлли торопливо произнес несколько слов в трубку, положил ее на рычаг и встал.
— Хилари, ты очаровательна. Как всегда.
— А ты — в центре внимания. Как всегда.
Он улыбнулся и добавил мягким голосом:
— На нас смотрят.
— Конечно.
— Исподтишка.
— Ну да.
— Не хотят выдать своего любопытства.
— А мы не будем обращать внимания.
— Господи, конечно, нет.
Хилари вздохнула.
— Не понимаю, отчего один столик важнее другого.
— Маркс и Ленин верили, что человеческая природа процветает в классовом обществе, если в основе его лежат денежные отношения и развитие, но не благородство рода. Мы внедрили такую систему повсюду, даже в ресторанах.
Подошел официант и поставил ведерко льда на треножнике. Уэлли все сам заказал еще до ее прихода.
— Маленькое замечание, — продолжал Уэлли. — Людям необходимо классовое общество.
— Почему?
— Во-первых, у людей должны быть желания, которые больше простого удовлетворения естественных потребностей. Должна быть разница. Если есть фешенебельный район, то человек станет работать больше, чтобы купить себе там дом. Если существуют разные марки автомобилей, то люди будут стремиться приобрести лучшую марку. Если есть привилегированные столики в «Поло Ланж», то посетители захотят завоевать право сидеть здесь. Это почти маниакальное желание занять положение, но именно оно создает богатства, увеличивает национальный доход. В конце концов, если бы Генри Форд не захотел подняться в жизни, никогда бы не было компании, давшей работу десяткам тысяч. Классовое общество движет вперед торговлю и предпринимательство, повышает жизненные стандарты. Классовая система дает людям ориентиры.
Хилари покачала головой.
— То, что я сижу за лучшим столиком, еще не значит, что я лучше человека, которому приходится довольствоваться вторым сортом. Какое в этом достоинство?
— Это символ достоинства.
— Все равно не понимаю, почему?
— Это игра по готовым правилам.
— Ты, конечно, знаешь, как в нее играть?
— Да.
— Я никогда не учила этих правил.
— Тебе следует этим заняться, мой ягненок. Это не повредит делу. Никому не хочется работать с неудачником. Всякий желает иметь дело с тем, кто сидит за лучшим столиком в «Поло Ланж».
В устах Уэлли Топелиса эпитет «мой ягненок» звучал естественно. Он произносился без покровительственного тона и без елея.
Уэлли был невысокого роста, но глядя на него, Хилари вспомнила Кэри Гранта из картины «Поймать вора». Те же утонченные манеры, изящество танцора в каждом, даже случайном движении; мягкий взгляд веселых глаз, как будто он смотрел на жизнь, как на шутку. Подошел незнакомец, которого Уэлли называл Юджином. Уэлли стал расспрашивать его о семье. Юджин благоговейно слушал Уэлли, и Хилари поняла, что лучший столик магически действует на других и позволяет сидящим за ним делить всех на друзей и слуг.
Юджин принес с собой шампанское и теперь откручивал проволочку на пробке.
Хилари хмурилась.
— Ты, действительно, принес дурные вести?
— Почему ты так решила?
— Шампанское за сотню долларов... Хочешь прижечь рану?
Хлопнула пробка. Юджин хорошо знал свое дело: лишь несколько капель дорогого напитка растворились на скатерти.
— Ты пессимистка.
— Реалистка.
— Люди могут подумать: «Шампанское! Что они отмечают?».
Юджин разлил шампанское. Уэлли попробовал и одобрительно кивнул.
— Разве мы что-то отмечаем? — удивленно спросила Хилари, и неожиданная догадка поразила ее.
— Конечно, — ответил Уэлли.
Юджин медленно опустил бутылку в ведерко со льдом. Конечно, ему хотелось узнать, что последует дальше. Было очевидно, что Уэлли не делал тайны из разговора.
— Мы заключили сделку с «Уорнер Бразерз», — сказал он.
Хилари не нашлась, что ответить, и пробормотала:
— Не может быть.
— Может.
— Нет.
— Да. Я же говорю, да.
— Они не позволят мне свободно решать.
— Позволят.
— Не дадут сделать окончательный монтаж.
— Дадут.
— Господи!
Юджин поздравил ее и исчез. Уэлли усмехнулся и кивнул в ту сторону, куда ушел Юджин.
— Скоро все узнают новость от Юджина. Впредь держись смелей и уверенней. Пусть никто не видит твоих слабостей. Не показывай страха, плывя в окружении акул.
— Ты не шутишь? Это правда?
Подняв бокал, Уэлли сказал:
— Тост — тебе. Хочу, чтобы ты знала: есть облака со светлыми полосами и не во всех яблоках есть червоточина.
Звонко соединились бокалы. Хилари смотрела, как со дна поднимались пузырьки и лопались на поверхности.
Она чувствовала, что точно такие же пузырьки поднимались у нее в душе, пузырьки радости. Но другая часть ее существа предостерегала от чрезмерного проявления эмоций. Хилари боялась слишком большого счастья. Нельзя искушать судьбу.
— Почему ты смотришь так, словно все провалилось?
— Прости. С детства я привыкла ждать худшего. Меня ничто не расстраивало. Лучше скрывать эмоции, когда живешь в семье неуравновешенных алкоголиков.
Он добро взглянул на нее.
— Они умерли, — сказал он нежно. — Их нет. Больше они не обидят тебя.
— Последние двенадцать лет я пыталась уверить себя в этом.
— Ты проходила психоанализ?
— В течение двух лет.
— Не помогло?
— Не очень.
— Может, другой доктор...
— Все равно. В теорию Фрейда закралась ошибка. Считается, если ты вспомнишь события, подействовавшие на нервную систему, то излечишься. Все кажется просто: найти ключ, и дверь откроется. Но все не так просто.
— Тебе следует захотеть...
— Все не так просто.
Уэлли вращал бокал, зажав его в тонких пальцах.
— Тебе тяжело. Выскажись и станет легче.
— Я не хочу усложнять твою жизнь.
— Чепуха. Ты очень мало рассказывала о себе. Так, в общих чертах.
— Слишком тягостно.
— Вовсе нет, уверяю тебя. Трагическая история семьи: алкоголизм, сумасшествие, убийство, самоубийство и среди этого невинный ребенок. Тебе, как сценаристу, следует знать, что такой материал интересен.
Она принужденно улыбнулась.
— Я хочу все забыть.
— Избавься от этого груза, не держи в себе.
— Я останусь со своим прошлым один на один. Без твоего участия или помощи доктора. — Локон черных волос закрыл глаз. Хилари взмахнула головой, отбрасывая волосы назад. — Рано или поздно я справлюсь сама. Дело времени.
«Сама я верю ли в это», — подумала Хилари.
— Возможно, тебе видней. Давай выпьем. — Он поднял бокал. — Улыбнись, пусть все завидуют твоему успеху.
Ей хотелось пить шампанское и забыться. Но мысль о стерегущей ее тьме, о мучительных кошмарах, готовых поглотить ее, не давали покоя. Родители сунули ее в зловещий сундук страха, захлопнули тяжелую крышку и щелкнули замком; с тех пор она смотрит на мир сквозь замочную скважину. Родители внушили ей неистребимую навязчивую идею, которая отравляла ее существование.
