Дэвид Хьюсон - Убийство-2
— Чертовы политиканы, — пробормотала Лунд, вспоминая, как они вели себя в ходе расследования убийства Нанны Бирк-Ларсен — беспокоились только о себе и своем имидже.
В ее наушниках зазвучал вкрадчивый голос премьер-министра. Грю-Эриксен так долго находился в высших кругах датской политики, что звук его голоса тут же вызвал в памяти образ: серебристая седина, лучезарная улыбка, искренний взгляд — человек, которому можно доверять, гордость нации.
— В настоящий момент комплекс новых антитеррористических мер является насущной необходимостью, — вещал Грю-Эриксен продуманно и уверенно. — Наша страна сражается с коварным врагом, который стремится стать невидимым. Борьбу с терроризмом необходимо продолжать как здесь, так и в Афганистане.
Нелегалы, пойманные Лунд, на ее взгляд, вовсе не были похожи на террористов. Всего лишь несчастные, нищие иноземцы, клюнувшие на красивую сказочку о добром, щедром Западе, готовом принять их с распростертыми объятиями.
От политики диктор перешел к местным новостям:
— Подозреваемый в убийстве в мемориальном парке все еще находится под стражей. С момента преступления прошло десять дней, однако глава отдела убийств Леннарт Брикс не сообщает никаких подробностей о ходе расследования. Источники в Управлении полиции предполагают, что задержанный является мужем жертвы и что вскоре его должны будут отпустить, если не обнаружатся твердые доказательства его вины…
Она сорвала наушники с головы. В очереди на следующий паром появился грузовик, вот что было причиной. И ничто иное. Не важно, что ее смена закончилась и что дежурный пограничник уже шагает к кабине, чтобы проверить документы. Копенгаген остался в прошлом, как и работа в полиции. Ее это не радовало. И не огорчало. Так уж получилось.
Поэтому она вышла, поговорила со сменщиком о графике дежурств, о новых сводках от руководства. И о том, как могут сказаться на их работе новые антитеррористические законы. Станет больше писанины, скорее всего, а так вряд ли что изменится.
Затем она отправилась в здание администрации пограничного пункта, чтобы поставить в журнале отметку об окончании своей десятичасовой смены, и по пути прикидывала, сможет ли заснуть, когда наконец доберется в маленький дом на краю сонного поселения.
У двери офиса стоял черный «форд». За лобовым стеклом виднелся знакомый талон — пропуск на стоянку возле управления полиции. Возле машины ходил мужчина примерно ее возраста, выше и более жилистый, чем Майер, но одетый в том же стиле: черная кожаная куртка и джинсы. И у него был такой же, как у Майера, усталый вид, свидетельствующий о ненормированном рабочем дне, бледное лицо, короткостриженые волосы и двухдневная щетина.
У Яна Майера были глаза навыкате и большие уши. Этот коп ничем таким не отличался. Он был красив, но его красота была не броской, а приглушенной, почти извиняющейся. Под маской холодной невозмутимости, к которой его обязывала профессия, чувствовался внимательный, вдумчивый человек. Полицейский до мозга костей, подумала Лунд. Такому и удостоверение ни к чему, и так все ясно.
— Здравствуйте! — произнес он громким, почти детским голосом, заходя вслед за ней в офис.
Лунд выключила рацию, убрала ее в ящик стола. Налила себе кофе.
Он стоял в дверях.
— Вы Сара Лунд?
Кофе, как всегда к концу смены, горчил.
— Ульрик Странге. Я вам много раз звонил. Оставлял сообщения. Наверное, вы не получили.
Она сняла форменную кепку, выпустив на волю темную массу волос. Он не сводил с нее глаз. Лунд даже показалось, что в его взгляде мелькнуло восхищение. В Гедсере такое случалось нечасто.
— В термосе кофе, если не боитесь, — сказала она, заполняя журнал: две строчки, никаких событий.
— Я заместитель начальника отдела убийств…
Детали, думала Лунд. Они всегда важны.
— Вы хотели сказать — заместитель начальника уголовной полиции?
Он рассмеялся, улыбка ему очень шла.
— Нет, за два года у нас многое изменилось. Сплошные реформы. Теперь в здании нельзя курить. У нас новые звания. И слово «уголовный» убрали из названия. Должно быть, сочли слишком… — Он провел рукой по коротким волосам. — Слишком резким.
Он поднял руку с чашкой кофе в шутливом тосте в ее честь. Лунд закончила заполнять журнал и захлопнула его.
— Мы хотели бы обсудить с вами одно дело.
Она направилась в раздевалку, Странге шел за ней по пятам.
— Десять дней назад была убита женщина. При очень странных обстоятельствах.
Лунд достала из шкафчика невзрачную куртку, синий свитер и джинсы.
— Я подожду, пока вы переоденетесь.
— Продолжайте. — Она отошла в тесный угол за шкафчиками и там стянула с себя холодную мокрую форму.
— Вы, вероятно, читали об этом. Убийство в Минделундене. Труп женщины нашли на мемориальном кладбище. Мы бы хотели, чтобы вы ознакомились с материалами дела, вдруг мы что-то упустили.
— Мы? — спросила Лунд из-за шкафчиков.
— Это личная просьба Брикса. Нам нужен свежий взгляд. Он считает, что вы нам в этом поможете.
Лунд села на стул и сунула ноги в высокие кожаные ботинки.
— У меня есть несколько часов, — сказал Странге. — Могу задержаться и рассказать вам все прямо здесь.
— Я работаю в пограничной службе. Делами об убийстве не занимаюсь.
— Мы почти уверены в том, что подозреваемый и есть преступник. Это муж жертвы, и он задержан. Но примерно через сутки нам придется отпустить его, потому что обвинения мы предъявить не можем. Вам заплатят за потраченное время. И здешнее руководство не возражает.
Она поднялась, не глядя на него.
— Передайте ему, что мне это не интересно.
Он стоял в дверном проеме и не собирался отходить.
— Почему?
Лунд смотрела ему в грудь до тех пор, пока он не освободил ей путь, и пошла к выходу, застегивая куртку.
— Брикс так и думал, что вы откажетесь. Он сказал, чтобы в таком случае я подчеркнул, что для нас это очень важно. И что нам нужна ваша помощь…
— Ну вот, — обернулась к нему Лунд. — Вы подчеркнули, теперь всё?
Странге растерялся и, не зная, что сказать, стал прихлебывать кофе.
— Захлопните за собой дверь, — добавила она и пошла к своей машине.
Когда Томасу Буку позвонили, он был один в своем кабинете в фолькетинге и бросал маленький резиновый мячик об стену. Эта привычка осталась у него с детства. Она раздражала людей, как раздражал и сам Бук. Некоторые считали его чужаком, незваным выскочкой, который проник в датский парламент за счет более достойного кандидата.
Буку было тридцать восемь лет. В свое время он успешно занимался фермерством в родной Ютландии, под Орхусом. Жизнь в сельской местности ему нравилась, и созданная его семьей компания набирала силы, обеспечивая работой более четырех сотен человек.
Потом началась иракская война. Йеппе, старший брат Томаса, гордость семьи, стройный, красивый, талантливый, решил снова вернуться в армию, хотя сделал блестящую карьеру в журналистике и уже готовился стать политиком.
Йеппе обладал большим авторитетом. И авторитет этот только усилился после того, как его убили повстанцы, напавшие на его подразделение, когда оно доставляло медикаменты в госпиталь рядом с Багдадом.
По не совсем понятным даже самому себе причинам Томас Бук согласился бороться за место в парламенте, обещанное его брату, и променял сложности единой аграрной политики стран ЕЭС на замысловатые, многословные тонкости датского парламентского права. Вскоре он понял, что между двумя этими отраслями не такая уж большая разница, и довольно легко дослужился до средних чинов от Центральной партии. По большей части к нему относились терпимо, хотя были и те, кто не воспринимал его всерьез, считая лишь «толстым братишкой Йеппе», и он всегда чувствовал это.
Он скучал по своей жене Марии, которая осталась дома в Ютландии с их двумя детьми, потому что ненавидела Копенгаген с его сутолокой и бездушной атмосферой большого города. Но долг есть долг, и он передал семейный бизнес в надежные руки профессионалов.
Мысль о карьерном продвижении внутри правительства никогда не приходила ему в голову. Тучный, с редкой рыжей бородкой и мягким добрым лицом, он немного напоминал моржа. Таких, как он, пресса и общество особо не жалуют, поэтому Бук тихо надеялся, что по окончании его нынешнего депутатского срока он сможет улизнуть обратно в спокойные поля родного края и вновь стать безвестным предпринимателем. Пока же он готов был заниматься выпадающими на его долю правовыми вопросами, нуждами избирателей, ежедневной рутиной парламентских обязанностей.
И стучать мячиком об стену, наблюдая за тем, как изменяется его траектория в зависимости от выбранного угла броска. Каким-то образом его эксперименты с этим маленьким предметом помогали ему думать. А после недавнего телефонного звонка думать пришлось усиленно. Его призывали — то ли на заклание, то ли во власть.
