Ю Несбё - Нетопырь
Харри не смог выдавить из себя ни капли желчи в ответ и просто откинулся на спинку стула.
— По крайней мере, здесь вкусно кормят, — признал он. — Ты поэтому так вырядился?
— И да, и нет. Как видишь, посетители здесь не при параде. Но я зарекся приходить в подобные места в футболке и джинсах. Костюм — хоть какая-то компенсация.
— В смысле?
Эндрю посмотрел на напарника.
— У аборигенов не такой уж высокий статус, как ты и сам заметил. Уже первые прибывшие сюда англичане писали, что местное население падко на спиртное, — сказал он.
Харри с интересом слушал.
— Считалось, что это у нас в крови. «Они только и могут, что дуть в длинные деревянные трубки, которые называют диджериду, производя адский шум», — писал один из них. Здесь хвалятся, что в Австралии удалось интегрировать несколько культур и создать благоустроенное общество. Но для кого оно благоустроенное? Вся беда или вся прелесть — с какой стороны посмотреть — в том, что местное население уже в расчет не принимают.
Аборигены практически не участвуют в общественной жизни Австралии, кроме разве что политических вопросов, непосредственно затрагивающих интересы коренного населения и его культуры. Австралийцы охотно украшают свои дома произведениями туземного искусства. А самих туземцев чаще всего можно встретить в списках неимущих, самоубийц и заключенных. В Австралии у чернокожего в 26 раз больше шансов оказаться в тюрьме, чем у белого. Подумай над этим, Харри Хоули.
Эндрю допил вино, а Харри стал думать над этим. И над тем, что за свои тридцать два года он ни разу не ел рыбы вкуснее.
— Нет, расизма здесь не больше, чем в других странах. Австралия — поликультурная страна, здесь живут люди со всех концов света. Просто, чтобы пойти в ресторан, мне приходится надевать костюм.
Харри кивнул. Что тут скажешь?
— Я слышал, Ингер Холтер работала в баре?
— Да, конечно. Бар «Олбери» на Оксфорд-стрит в Паддингтоне. Я думаю, вечером можно будет туда наведаться.
— А почему не сейчас? — Харри начинала бесить вся эта неспешность.
— Потому что сначала надо поздороваться с хозяином.
Внезапно на звездном небе показался Плутон.
Глиб-Пойнт-роуд оказалась уютной и не слишком деловой улицей, сплошь застроенной скромными ресторанчиками, в основном с национальной кухней.
— Когда-то здесь был богемный район Сиднея, — рассказывал Эндрю. — В семидесятых я жил совсем неподалеку. И до сих пор здесь можно найти вегетарианские рестораны для людей, свихнувшихся на охране природы и альтернативном образе жизни, а также книжные магазины для лесбиянок и много всего прочего. А вот старые добрые хиппи и «кислотники» перевелись. Чем популярнее делалась Глиб, тем дороже здесь становилось жить, и теперь я со своей зарплатой полицейского уже не могу себе этого позволить.
Они свернули направо, к Херфорд-стрит, и вошли в калитку с номером 54. Навстречу им с визгом выскочило мелкое косматое черное существо и оскалило мелкие острые зубки. Чудовище выглядело свирепым и поразительно напоминало иллюстрацию из туристического буклета. «Тасманийский дьявол. Агрессивен, мертвой хваткой вцепляется в горло. Вид на грани исчезновения». На последнее Харри очень надеялся. Но когда данный экземпляр бросился вперед с широко разинутой пастью, Эндрю пинком отшвырнул его, и животное, скуля, отлетело в кусты.
Когда полицейские миновали лестницу, в дверях их встретил заспанный пузатый человек.
— Что вы сделали с моей псиной? — спросил он недовольно.
— Она наслаждается ароматом роз, — с улыбкой пояснил Эндрю. — Мы из полиции. Отдел убийств. Мистер Робертсон, если не ошибаюсь?
— Не ошибаетесь. Что вам еще нужно? Я уже сказал, что сказал все, что знаю.
— А теперь вы сказали, что сказали все, что сказали… — Эндрю умолк, но не перестал улыбаться.
Харри начал переминаться с ноги на ногу.
— Извините, мистер Робертсон, не хочу вас сильно удивлять, но вот это — брат Ингер Холтер, и он желает осмотреть ее комнату. Если вас это, конечно, не затруднит.
Выражение лица Робертсона сразу изменилось:
— Прошу прощения, я не знал… Проходите! — Он открыл дверь и стал подниматься по лестнице, показывая им дорогу. — Я ведь и не знал, что у Ингер есть брат. Но когда вы сказали, я сразу же заметил сходство.
За его спиной Харри обратил к Эндрю страдальческое лицо.
Комнату Ингер даже не пытались прибрать. Повсюду валялись одежда, журналы, полные пепельницы и пустые бутылки.
— Э-э, полицейские просили пока ничего не трогать.
— Понятно.
— Как-то вечером она просто не вернулась домой. Пропала.
— Спасибо, мистер Робертсон, мы об этом читали.
— Я говорил ей, что не надо ходить по дороге между Бридж-роуд и рыбным рынком, когда возвращаешься домой поздно. Там темно и много черных и желтых… — Он осекся и покосился на Эндрю Кенсингтона. — Извините, я не хотел…
— Все в порядке. Можете идти, мистер Робертсон.
Робертсон пошлепал вниз по лестнице, и полицейские услышали, как он открывает бутылку на кухне.
Итак, в комнате была кровать, несколько книжных полок и письменный стол. Осмотревшись, Харри попытался представить себе Ингер Холтер. Легче понять, если вжиться в шкуру потерпевшего. Он припомнил ту отвязную девчонку из телепрограммы, ее благие юные начинания и синий невинный взгляд.
Во всяком случае, на домоседку она не тянула и уж точно не собиралась проводить в гнездышке все свободное время. Картин в комнате не было, только афиша «Храброго сердца» с Мелом Гибсоном: Харри запомнил этот фильм лишь потому, что он непонятно за что получил «Оскара». Ага, подумал полицейский, значит, в фильмах она разбиралась плохо. Как и в мужчинах. Сам Харри, подобно многим другим, считал, что со стороны Гибсона было просто предательством стать голливудской звездой.
Еще на стене висела фотография Ингер и каких-то волосатых и бородатых парней на скамейке перед ярко освещенным домом, похожим на салун. На ней было свободное сиреневое платье. Распущенные светлые волосы обрамляли бледное серьезное лицо. Она держала за руку молодого человека, который прижимал к себе ребенка.
На полке лежала пачка сигарет, несколько книг по астрологии и треснутая грубая деревянная маска с носом, напоминающим птичий клюв. Харри повертел маску в руках. На этикетке значилось: «Сделано в Новой Гвинее».
Та одежда, что не валялась на полу и кровати, висела в небольшом платяном шкафу. Несколько хлопчатобумажных рубашек, старое пальто, а на верхней полке — большая соломенная шляпа.
Эндрю достал из ящика стола пачку папиросной бумаги и прочел надпись на упаковке:
— «Кинг сайз». Она сама скручивала себе курево.
— Наркотиков здесь нет? — спросил Харри.
Эндрю покачал головой и указал на папиросную бумагу.
— Но если порыться в пепельницах, бьюсь об заклад, найдутся следы марихуаны.
— Почему же не порылись? Сюда приходила следственная группа?
— Ну, во-первых, у нас нет оснований считать это местом преступления. Во-вторых, ни к чему поднимать из-за марихуаны шум, в Новом Южном Уэльсе отношение к ней куда более терпимое, чем в других штатах Австралии. Не исключено, что наркотики могут иметь отношение к убийству, но я так не думаю. Может, она принимала и более сильные наркотики — кто знает? В баре «Олбери» бывают наркодилеры, но ни один из тех, кого мы допросили, ничего такого не говорил. В крови у нее тоже ничего не обнаружили. Так или иначе, тяжелой наркотой она не баловалась. Следов от уколов на теле нет, да и за всеми этими шайками мы приглядываем.
Харри взглянул на него, Эндрю откашлялся:
— Но основная версия у нас есть. И еще кое-что, с чем ты мог бы помочь нам разобраться.
Он протянул Харри письмо. Оно начиналось словами «Дорогая Элизабет» и явно не было закончено. Харри пробежал его глазами:
«Да, да, у меня все хорошо, а лучше всего то, что я влюбилась! Разумеется, он безумно красив, у него длинные каштановые кудри, узкие бедра и взгляд, в котором читаешь то, что он уже шептал тебе: он хочет овладеть тобой сейчас — прямо здесь — за ближайшей стеной, в туалете, на столе, на полу, где угодно. Его зовут Эванс, ему тридцать два, он (приготовься!) уже был женат, и у него есть милый сынишка Том-Том, которому полтора года. Сейчас он пока нигде не работает, так, делает кое-что для себя.
Да, знаю, ты предчувствуешь проблемы! Обещаю не сломаться. По крайней мере сейчас.
Ну, хватит об Эвансе. Я по-прежнему работаю в «Олбери». С тех пор как однажды вечером в бар зашел Эванс, «мистер Бин» больше не подкатывает ко мне. А это прогресс. Но он по-прежнему ходит за мной по пятам и вечно на меня глазеет. Черт! Честно говоря, я начинаю уставать от этой работы, главное теперь продержаться, чтобы мне продлили вид на жительство. Я говорила с НРК, они планируют возобновить передачу со следующей осени и приглашают меня в ней участвовать. Опять приходится решать!»
